– Мэм! – позвал я.

Бабочка перестала шевелиться.

– Не прерывай ее, – зашикал на меня мистер Диккенс, – в разгар вдохновения! Пусть пишет!

Бабочка снова принялась чиркать. Завитушка, завитушка, черточка…

– Мэм! – позвал я так мягко, так настойчиво.

Что-то зашуршало в коридорах, и показалась заведующая библиотекой, женщина без возраста, ни молодая, ни старая, женщина бесцветная, ни смуглая, ни бледная, женщина без роста, ни маленькая, ни высокая, женщина, которая часто говорила сама с собой там, среди сумрачных пыльных стеллажей, говорила шепотом, словно то шелестели страницы.

Она шла и несла неяркую лампу своего лица, освещая себе путь своим взором. Губы шевелились, она перебирала слова в безбрежном пространстве за ее туманными зрачками.

Чарли жадно читал ее губы. Он кивнул. Он подождал, когда она остановится и увидит нас. Вдруг взгляд ее прояснился.

Она тихо ахнула, потом рассмеялась над собой.

– А, Дуглас, это ты и… – Ее лицо подобрело. – Вы друг Дуга, мистер Диккенс, верно?

Чарли смотрел на нее с тихим, почти пугающим обожанием.

– Мистер Диккенс… – Я тронул его за локоть. – Разрешите представить вам.

– "И Смерть меня не остановит…" – прочел Чарли по памяти, закрыв глаза.

Библиотекарша замерла, и лоб ее побелел, словно в лампе прибавили свет.

– Мисс Эмили, – сказал он.

– Ее зовут… – начал я.

– Мисс Эмили, очень приятно. – Он протянул ей руку.

Она коснулась кончиков его пальцев.

– Очень приятно, – отозвалась она. – Но как…

– Мисс Эмили, – сказал он, – вы – поэт. Я слышал, как вы там скрипели пером.

– Что вы, пустяки.

– Выше голову, больше смелости, – ласково молвил он. – Это вовсе не пустяки. Я видел, как вы говорили про себя, когда шли, несколько строк. Я умею читать по губам, мэм.

– О… – Она глотнула. – Тогда вы знаете…

– "И Смерть меня не остановит" – чудесное стихотворение.

– Мои собственные стихи такие скверные, – волнуясь, произнесла она. – Вот я и переписываю ее сочинения, чтобы научиться.

– Переписываете кого? – сорвалось у меня.

– Превосходный способ учиться.

– Правда, в самом деле? – Она пристально поглядела на Чарли, проверяя, не шутит ли он. – Ваши слова для меня очень много значат, мистер Диккенс. – Она зарделась. – Я прочла все ваши книги.

– Все? – Он попятился.

– Все те, – поспешно продолжала она, – которые вы до сих пор издали, сэр.

– Он только что закончил еще одну, – вставил я. – «Повесть о двух городах».

– А вы, мэм? – любезно спросил Чарли.

Она раскрыла свои ладошки, словно выпуская птицу.

– Я? Что вы, я не послала ни одного стихотворения даже в городскую газету.

– Вы должны это сделать! – воскликнул он с искренним чувством и убеждением. – Завтра же. Нет, сегодня!

– Но, – ее голос потускнел, – мне некому сперва прочесть их.

– Полно, – спокойно возразил Чарли, – вот Малыш, вот перед вами, – прошу, возьмите мою карточку, – Ч. Диккенс, эсквайр. Который, с вашего позволения, при случае охотно заглянет сюда, чтобы проверить, все ли благополучно в этом аркадском хранилище книг. – Он положил свою карточку на ее библиотечную конторку, прямо перед глазами у нее. – Но мы отнимаем у вас драгоценное время. Муза ждет. Дражайшая леди, до свиданья.

Мистер Диккенс решительно вывел меня на солнце и чуть не споткнулся на ступеньках о свой чемодан.

Посреди газона мистер Диккенс замер на месте и сказал:

– Небо синее, Дуг.

– Да, сэр.

– Трава зеленая. А ветер – ты вдохни, какой благоухающий ветер. – Он повернулся, взял меня за оба плеча и поглядел мне в лицо. – Мир полон нуждающихся, Малыш, и ты их чуешь. Мир кишит покинутыми, и ты их находишь. Мир – живая мозаика, и сегодня ты, во всяком случае, сложил вместе две плитки.

Я кивнул, улыбаясь, глядя вниз.

– Верно. Мне давно хотелось привести вас в библиотеку, но… в общем…

– В общем, – сказал он, – пошли домой.

– Ух ты! – Я схватил чемодан.

Он ласково отстранил меня.

– Нет, мне нужно, чтобы у тебя были свободные руки. Карандаш есть?

– И бумага! – Я вывернул карманы, чтобы поскорее найти скомканный лист бумаги и карандаш с мышиный зуб.

– Пиши название, Малыш.

Мы шли под зелеными летними деревьями. Мистер Диккенс поднял вверх свою трость и стал выводить загадку на небесах.

– Лав… – угадал я, прищурившись.

Он написал в воздухе второй слог.

– …ка, – перевел я. Еще один слог.

– Древ… – прочитал я. Последнее движение тростью.

– …ностей!

– Годится такое название. Малыш?

– Великолепно, мистер Диккенс… Чарли!

– Начинаю диктовать роман, Малыш! Глава первая.

Я лизнул карандаш и взмахнул им. Написал: «Глава первая».

– Однажды, – сказал Чарли, идя вслепую, с закрытыми глазами.

«Однажды», вывел я.

…Ну вот почти и вся история. Мне кажется, вы сами догадаетесь, что было дальше.

Всего через месяц мы пробежали через весь город. Кто? Ну как же: Пес, Чарли Диккенс, заведующая библиотекой – да-да, заведующая библиотекой – и я, с полными горстями риса и конфетти. Рис и конфетти разлетелись по воздуху, и поезд медленно ушел вдаль, и они стояли на площадке последнего вагона и махали, пока не скрылись, и я кричал «до свиданья!» и ревел, и ревнивый Пес жевал мои лодыжки от счастья, что я снова один, и мистер Винески ждал в парикмахерской, чтобы вручить мне метлу и снова видеть меня своим сыном.

В первый день осени я получил мое первое письмо.

Весь день я не вскрывал письма, а вечером вышел на переднее крыльцо, сел рядом с дедушкой, разорвал, наконец, конверт и принялся читать вслух:

– "Дорогой Малыш, – было написано ее рукой, – сегодня вечером мы в Авроре, завтра будем в Фелисити, послезавтра вечером – в Элгине. У Чарли вся неделя занята лекциями и впереди светлые надежды. Мы с Чарли усердно работаем и очень счастливы, чрезвычайно счастливы, сам понимаешь. Он называет меня Эмили. Малыш, ты вряд ли знаешь, чье это имя, но так звали одну поэтессу, и я надеюсь, что ты когда-нибудь возьмешь в библиотеке ее книги. Ну вот, Чарли смотрит на меня и говорит: «Это моя Эмили», – и я почти что верю ему. Нет, не почти, я верю.