Я не бывал в Дублине целую вечность. Меня носило по свету взад и вперёд, да всё как-то мимо Ирландии. И вот не прошло и часу, как я поселился в отеле «Ройал Гиберниан», – зазвонил телефон, а в трубке голос Норы. Бог ты мой!

– Чарльз? Чарли? Чак? Ну как, разбогател наконец? А разбогатевший писатель не желает часом, обзавестись сказочным замком?

– Нора! – засмеялся я. – Ты вообще здороваешься когда-нибудь?

– Жизнь слишком коротка, чтоб её тратить ещё и на приветствия. Тут и попрощаться-то как следует некогда. Послушай, а ты бы мог купить Гринвуд?

– Нора, это же ваш родовой замок – двести бурных лет истории! Что же станет тогда с разгульной светской жизнью Ирландии, со всеми её пирушками, пьянками, сплетнями? Нет, что ты, как можно!

– И можно, и нужно. Знаешь, у меня тут сундуки с деньгами прямо под дождём. А я одна во всём доме. Все слуги убежали помогать Аге. Чак, я здесь последний день. Я хочу, чтобы ты посмотрел на Призрака глазами писателя. Что, мороз по коже? Приезжай. Я отдаю свой дом, с приведениями впридачу. Ах, Чарли, Чак, Чарльз!

ЩЁЛК. Молчание.

Через десять минут за окнами моего автомобиля замелькали зелёные холмы, машина, рыча на поворотах извилистой дороги, неслась навстречу синему озеру, шелковистым лугам – к загадочному и легендарному Гринвуду.

Я усмехнулся: что бы она там ни болтала, вечеринка сейчас наверняка в самом разгаре, на полпути к упоительной гибели. Берти, скорее всего, прилетел из Лондона, Ник – из Парижа, Алисия, конечно, прикатила из Голви. А какого-нибудь режиссёра в тёмных очках поймали час назад по телефону, и он спрыгнул с парашютом или спустился с небес на вертолёте, но на роль манны небесной не потянет. Ну, а Марион опять заявился со сворой своих пекинесов, которые налакались и блюют похлеще своего хозяина.

Чем сильнее я давил на газ, тем веселее становилось на душе.

Часам к восьми ты уже будешь хорош, думал я, к полуночи вконец отупеешь от толкотни и завалишься спать, и продрыхнешь до полудня. А в воскресенье, за ужином, напьёшься уже основательно. Где-то разыгрывается постельный вариант игры в «третий лишний». Участвуют: графини ирландские, французские и прочие леди, с одной стороны, и звери-самцы, гуманитарии из Сорбонны, с другой. Их сегодня много набежало с усами (какой же поцелуй без усов). И плевать, что грядёт понедельник, он где-то далеко, за миллион миль. Вторник. Возвращаюсь в Дублин, почти ползу, боюсь растрясти себя по дороге, как будто я – большой, изнывающий от боли зуб мудрости. Горечь общения с женщинами истощила меня, всё тело ноет от воспоминаний.

С трепетом вспоминаю свой первый приезд к Норе; мне шёл тогда двадцать второй год.

Старая, выжившая из ума герцогиня с акульими зубами и наштукатуренным лицом затолкала меня в спортивный автомобиль и рванула к Норе по этой самой дороге пятнадцать лет назад.

– Норин зверинец придётся тебе по душе, цветничок тоже, – орала она мне в ухо, стараясь перекричать ветер. – Публика у неё собирается на любой вкус: хочешь зверюги, хочешь укротители, тигры, киски, розы, сорняки, что угодно. В ручьях у неё водится всякая рыбка, и холодная, и горячая. А в парниках зреют плотоядные монстры, наглотались жутких удобрений и вымахали аж до потолка. Приезжаешь к Норе в пятницу в чистом белье, а в понедельник уползаешь весь грязный и пропотевший. Ты словно пережил, вдохновился и написал все Босховы Соблазны, прошёл сквозь Ад, видел Страшный суд и Конец Света! У Норы в замке живётся как за тёплой щекой великана, тебя ежечасно жуют и пережёвывают. Дом проглотит тебя. А когда замок выдавит из тебя последние соки и обсосёт твои юные сладкие косточки, он выплюнет их, и ты окажешься под холодным дождём, на станции, один, позабыт-позаброшен.

– Они что, хотят утопить меня в желудочном соке? – Я старался переорать мотор. – Переварит он меня, как же! Подавится. Никакому замку меня не проглотить! Не позволю пресыщаться своим Первородным Грехом!

– Гы-гы-гы! Глупенький! – загоготала графиня. – Да тебе уже к утру воскресенья все косточки обгложут!

Я выбрался из лабиринта памяти, словно из лесу. Машина плавно шла на хорошей скорости, я сбросил газ: слишком уж заходилось сердце от восторга, затуманилось в голове, кровь отхлынула от жил – и я убрал ногу с педали.

Под небом озёрной синевы, у озера небесной сини стоял величественный Гринвуд, замок Норы. Он расположен среди самых круглых в Ирландии холмов, его окружают самые густые в Ирландии леса и самые высокие деревья. Его башни, построенные неизвестными зодчими и ушедшими в небытие народами, возвышаются уже тысячу лет. Для чего? Никто не знает. Гринвудские сады зацвели в первый раз пятьсот лет назад. А лет двести назад по чьей-то прихоти между древним кладбищем и галереей затесались амбары и подсобки. Здание женского монастыря землевладельцы превратили в конюшню, а к замку девяносто лет назад пристроили новые крылья. У озера развалины охотничьего домика, здесь дикие лошади уносятся в море трав, здесь есть озёрки с ледяной водой, а в пустошах затерялись одинокие могилы грешниц; отринутые миром, они остались изгоями и после смерти, столь чудовищны были их преступления.

Как будто в знак приветствия, солнце вспыхнуло в десятках окон. Ослеплённый, я резко нажал на тормоза. Я сидел, зажмурив глаза и облизывая губы.

Я вспомнил свой первый вечер в Гринвуде.

Дверь открыла Нора, собственной персоной, совершенно голая.

– Вы поспели как раз к шапочному разбору! – возвестила она.

– Ерунда! А ну, сынок, подержи. Это тоже. – Герцогиня в три приёма молниеносно сбросила с себя одежду, прямо в дверях, на сквозняке, и стала как очищенная устрица.

Я и опомниться не успел. Я стоял как вкопанный с её одеждой в руках.

– Ну, парень, настал твой смертный час, – прокаркала герцогиня, преспокойно вошла в дом и исчезла в толпе изысканно одетых гостей.

– Меня побили моим же собственным оружием, – воскликнула Нора. – Теперь, чтобы выдержать конкуренцию, надо одеваться. Жаль, а я так надеялась, что у вас отвиснет челюсть.