Щиты обычно разговаривают со мной на гномьем (а я учу их ольтанскому – как ни странно, им очень нравится). И Гвальд, и Тиро, и Мэтт болтают со мной запросто, как с подружкой, и это замечательно: учить чужой язык всегда легче, если на нем говорит друг. Конечно, уроки Звенста тоже много дают. Вьорк меня сегодня похвалил, что я так бегло говорю и почти все слова понимаю.

Глаза уже слипаются. А ведь хотела еще столько написать – о том, почему обычно гномы женятся не раньше двухсотлетия (как здесь говорят, после второго посещения Храма Дара), обращаются друг к другу только на «ты», как устроены у них дома… До сих пор не могу привыкнуть, что даже под землей они делают окна – по-моему, исключительно чтобы при случае поболтать с соседями. Впрочем, ко всему этому я уже привыкаю – думаю, скоро перестану замечать даже то, что у них нет в ходу денег, а жилища освещаются и обогреваются специальными лампами, которые не чадят. Значит, это становится частью моей обычной жизни. И стоит ли тогда писать об этом в дневнике?

Совсем засыпаю. А с утра опять приемы, застолья, знакомства. Я пока не очень хорошо понимаю, кто чем занимается, и не очень хорошо помню, как кого зовут, но мне кажется, что я представлена уже всему Хорверку.

Все, пора прятать дневничок в шкатулку. Думаю, ни одному гному не придет в голову его читать, и я могла бы отказаться от глупой привычки запирать шкатулку на ключик. Но мне хочется сохранить этот ритуал как воспоминание о том времени, когда мой дневник был моим единственным другом… Я не запираю двери в свои покои, но продолжаю запирать две шкатулки – с моими старыми безделушками и с дневником. Тем более что ключик от них один, и я лет с десяти ношу его на цепочке как талисман.

Сегодня целый день провела с королем. Вьорк сам водил меня по дворцу, показывая залы и рассказывая об их предназначении. Признаться, я не ожидала встретить такого великолепия. Приземленность гномов вошла у людей в поговорку, но что они знают о гномах?

Все залы прекрасны, и величественнее всех – Чертог. Это что-то вроде тронного зала – там и происходило наше бракосочетание. Но тогда мне было не до того, чтобы разглядывать его убранство.

Вместить он может, наверно, человек семьсот, если не больше. Чертог довольно глубоко под землей, на четыре уровня ниже Сада, а в Сад проникают солнечные лучи. Здесь все освещается магическими шарами – они прикреплены к стенам или цепочками к потолку, как люстры. Когда нужно осветить весь зал целиком, вносят канделябры с такими же шариками. Они около полусарга[2] в диаметре и излучают мягкий желтоватый свет. Соридель, придворный маг, сказал мне, что цвет их можно менять по желанию и что такое освещение не портит гобелены, скрывающие нижнюю часть стен этой естественной пещеры.

Я поинтересовалась у Вьорка: почему гобелены не до потолка, а лишь в два моих роста? Тот хмыкнул в ответ:

– Гномы, знаешь ли, до потолка носы не задирают. К тому же просто пещера – это очень красиво… Тебе так не кажется?

На всех гобеленах – гномы за работой. Они очень Древние. В смысле и гномы, и гобелены. Можно часами ходить вдоль стен и рассматривать кузницы, шахты, мастерские… Мне очень понравилось изображение ювелира. На холсте вытканы мельчайшие подробности – даже пыль от ограненного алмаза нанесена несколькими стежками сероватой нити. Оказалось, что все это портреты. И ювелир, Стромт, умер лет четыреста назад.

Дня два назад я была в ювелирной мастерской – кто знает, может, той самой, где работал когда-то Стромт… За ювелирами наблюдать интересно. Но только очень уж долго надо трудиться, чтобы из камня получилось украшение. Оказывается, алмазы до обработки – тусклые камешки! Я бы нипочем не обратила на них внимания, валяйся они у меня под ногами. В мастерской мне подарили аметистовый браслетик. Я решила отправить его в Ольтанию, справившись прежде у Втайлы, можно ли передарить браслет сестре. Оказалось – можно.

Да, ведь я до сих пор не рассказала о Втайле! Когда я только приехала, меня окружало очень много гномов и гномих, и я даже не догадывалась, кто же будет моей служанкой. После свадьбы мне почти всегда помогала Втайла. Она хорошо говорит на ольтанском, и я решила, что именно поэтому ее ко мне и приставили. Когда мне наконец-то удалось поговорить с Шенни без свидетелей, он рассказал кое-что о гномах, чего люди в Ольтании не знают или не желают знать. (Посол вообще очень добр ко мне, и без его советов я наделала бы глупостей.) Шенни предупредил, что самого слова «слуга» у гномов не существует. Они предпочитают все делать сами. Даже те, кто ухаживает за другими, готовит еду, моет полы, не называются слугами. Их зовут «кранчеккайл» – как-то так, кажется. Это означает «помощник». При этом помощники могут в одночасье из «слуг» превратиться в «хозяев», хотя, как об этом договариваются, я не очень вникла. И у всех кранчеккайлов есть какая-то профессия. Втайла, к примеру, белошвейка. И какая белошвейка! Таких кружев я не видала и при дворе Нельда…

Вернусь к Чертогу. У дальней от дверей стены высятся два трона – большой для Вьорка и поменьше – для королевы. Язык пока не поворачивается сказать «для меня». Они каменные, украшены резьбой и множеством драгоценных камней. Хотя троны довольно неудобные, подушки на них класть нельзя – такова традиция. Почему-то мне пришло в голову, что предусмотрительные гномы не разрешают восседать на мягком специально – чтобы вдруг какому-нибудь королю не понравилось раздавать всякие приказания и гонять без толку подданных туда-сюда. Правда, я не могу себе представить такого гнома… Это настолько не в их натуре! Все-таки мы, люди, сильно отличаемся. Большая часть человечества мечтает повелевать. А гномы, как мне кажется, думают о своем деле. И друг о друге…

Перед тронами, ближе к парадной двери, стоят длинные скамьи. Я уж собралась было присесть на одну из них, чтобы рассмотреть гобелен на противоположной стене, как пришлось посторониться: в зал внесли несколько столов, заказанных для Ночи Роракса.

Роракс Длиннобородый – это древний гномий король, о котором каждый здесь может говорить часами. Послушать их – этот Роракс одним взглядом дух из врагов вышибал. Другие говорят, что, когда он вел армию в бой, враги тут же и разбегались. Но он, наверно, их догонял и одним взглядом…

Ночь Роракса – это не когда он всем снится, а когда король зовет к себе глав кланов и гильдий поговорить о том, как прошел год, и подумать, как жить дальше. Не то чтобы Вьорк не мог подумать обо всем этом один. Или со мной. Но традиция есть традиция.

Вьорк, кстати, сказал, что десяти часов обычно не хватает и эта Ночь растягивается на несколько следующих дней, если не на пару недель. Особенно когда приходят любители поспорить или двое приглашенных друг друга недолюбливают.

На людях, то есть при гномах, Вьорк со мной строг и Церемонен. Но когда мы вдвоем, он очень ласковый и заботливый. Мне иногда кажется, что он вот-вот сунет руки в карманы и скажет: «Догадайся, в какой руке конфетка, моя королева?»

Если нам встречаются другие гномы, мы раскланиваемся. Точнее, дружелюбно киваем друг другу – никаких Реверансов, поклонов до земли и прочих чудес акробатики. Признаться, сначала я была немного разочарована – как-никак я очень хотела стать королевой. И почувствовать, каково это – быть коронованной особой. Но внешних проявлений моего нового положения немного. Разве что я слегка поправилась – теперь-то уж я могу есть что пожелаю и сколько пожелаю.

Этим вечером мы ужинали с Вьорком. Как только мы остались наедине, король снял богатый тяжелый пояс с палладиевыми и золотыми вставками и расстегнул кафтан.

– День прошел, и близится ночь, тра-тата, – напевал он себе под нос какую-то гномью песенку явно легкомысленного содержания. – Ну что, теперь ты увидела, где мы живем. Осталось разобраться как…

Я решила, что после этой фразы будет хорошим тоном расспросить его о каких-нибудь древних традициях, возведенных в силу закона. Ну чем не достойный повод для вечерней застольной беседы! Вот только о чем бы таком спросить? Я почти уже придумала, как Вьорк, взглянув на меня, разразился хохотом: