Глаза их всем напоминают совьи,
Слой пудры даже шевелится,
Как своды преисподней брови
И как у трубочистов лица.
Вот такие куплеты распевали о них при дворе. Однако это не помешало Людовику XIV отлично проводить время в их обществе. После совместных игр в саду Пале-Рояля (где однажды он чуть не утонул в бассейне) он устраивал вместе с девушками балы и другие увеселения, которые позволяли придворной молодежи «под прикрытием искусства слегка попирать нормы благопристойного поведения»…
Именно тогда он неожиданно для всех увлекся своей ровесницей Олимпией, второй дочерью Манчини.
Двор узнал о его влюбленности во время празднования Рождества 1654 года. Не стараясь скрыть от придворных обуявшую его страсть, Людовик XIV избрал Олимпию королевой предновогоднего праздничного карнавала. Как пишет в своих воспоминаниях де Моттевиль, «он то и дело приглашал ее танцевать, отдавая ей перед всеми предпочтение и осыпая ее всеми знаками внимания, на которые только была способна фантазия влюбленного. Казалось, что все праздники и развлечения были устроены только ради нее и что сам бал был организован именно в ее честь».
Столь явные знаки внимания, естественно, позабавили гостей Пале-Рояля, но вскоре в Париже стали поговаривать о том, что Олимпия станет королевой Франции.
Королева-мать не на шутку встревожилась, когда до нее дошли ходившие среди горожан слухи. Если она закрывала глаза на ухаживания своего сына за племянницей Мазарини, то допустить, по образному выражению мадам де Моттевиль, «чтобы об этом увлечении говорили как о свершившемся факте, который мог закончиться браком», она не могла…
И юная Олимпия, пользовавшаяся большим влиянием на короля и надеявшаяся втайне заполучить корону Франции, получила приказ покинуть Париж.
Мазарини поспешил выдать племянницу замуж за графа де Сауссона…
Такая неожиданная развязка любовной идиллии, столь умилявшей придворных, удивила всех. Но, вопреки опасениям горожан, Людовик XIV не долго горевал по поводу отъезда Олимпии. Уже через несколько дней он возобновил свои ночные похождения, усердно и методично лишая невинности фрейлин королевы.
Придворные фрейлины были существами скрытными, загадочными и непредсказуемыми. Самые, казалось бы, невинные из них преподносили тем, кто хотел поближе их узнать, довольно неожиданные сюрпризы. Вот только несколько строчек из «Истории болезни Людовика XIV» доктора Валло:
«В начале мая 1655 года, перед тем как отправиться на войну, мне сообщили о том, что на ночных рубашках короля появились какие-то подозрительные пятна, что навело меня на мысль о заболевании, которого следовало бы опасаться.
Люди, сообщившие мне об этом, не имели никакого представления о причине недомогания и предположили вначале, что пятна появились в результате поллюции. Но при более обстоятельном обследовании я пришел к выводу, что речь идет о серьезном заболевании»49.
Но добросовестный Валло ошибался. Король подхватил от одной из девиц, состоявшей на службе при дворе, известную болезнь, которая становится своего рода расплатой за полученные удовольствия. Несмотря на характерные признаки болезни, доктор усмотрел причину болезни в верховой езде:
«Вы слишком много ездите верхом и занимаетесь вольтижировкой, – заявил он королю. – У вас ослабли органы, предназначенные для деторождения. Вам следует более бережно относиться к своему здоровью. И прежде всего отказаться от езды верхом…»
Государь только улыбнулся в ответ, подумав о той особой верховой езде и особой вольтижировке, в результате которой он и получил свою болезнь. Но врачу он ничего не сказал, и Валло выписал ему несколько безобидных лекарств. Время шло. Через месяц болезнь обострилась, и простодушный лекарь наконец понял, каким недугом страдал Людовик XIV.
Встревоженный врач поставил королю клизму, избрав, надо признать, довольно любопытный способ лечения данной болезни…
Но в дальнейшем ему пришлось принять более серьезные меры, о чем свидетельствуют записи в дневнике Валло:
«В качестве микстуры я назначил Его Величеству отвар, приготовленный из толченых оленьих рогов и слоновой кости, в который я бросил две или три крупинки соли». Затем больному промыли желудок муравьиным спиртом, настоянным на клешнях рака. Увы! Лекарства не помогали. На протяжении всей Фламандской кампании король, которому Валло на всякий случай дал настойку из черноголовок, так страдал от своей венерической болезни, что не мог сосредоточиться должным образом на делах военных.
После семи месяцев разнообразного, порой странного по современным понятиям лечения Людовик XIV наконец почувствовал себя лучше и снова стал играть на своей «расстроенной дудочке» при посещении фрейлин…
* * *
В 1657 году король нечаянно заглянул в лицо одной из фрейлин, которых он в основном знал по заветному месту, где, по мнению поборников нравственности, располагается женская добродетель, и неожиданно влюбился. Счастливицу звали мадемуазель де Ламот д’Аржанкур.
Мазарини, недовольный тем, что Людовик XIV нашел фаворитку на стороне, вне семейного круга, решил раскрыть ему глаза и рассказал о том, что крошка де Ламот была любовницей герцога Ришелье и что однажды вечером придворные застали их на табуретке, когда они занимались любовью.
Людовик XIV тут же порвал с красавицей и, чтобы поскорее ее забыть, отправился во главе армии на север, не забыв прихватить, однако, с собой на всякий случай вояку Тюрена…
Пока король с большой осторожностью вел боевые действия, в Кузьере, недалеко от Тура, происходили довольно странные события.
Именно здесь проживала со дня смерти своего мужа пылкая красавица мадам де Монбазон, давняя соперница мадам де Лонгвиль, выбравшая здешние места, чтобы находиться рядом со своим любовником – молодым каноником Арман-Жаном Лебутийе де Рансе.
Их связь, наделавшая в свое время немало шума, была известна всем при дворе. Братья Туранжо сочинили о любовниках злые куплеты, а маршал д’Окинкур – старый поклонник герцогини – написал позднее: «Самая прекрасная из прекрасных водила меня за нос… Около нее постоянно крутился некий аббат Рансе, который на людях говорил с ней о благочестии, а наедине делал совсем другое…»
В апреле 1657 года случилось так, что мадам де Монбазон, заболев краснухой – разновидностью кори, – скоропостижно скончалась. Пришедшие вскоре после ее кончины плотники сняли мерку для гроба. Ошиблись ли они в своих расчетах? Или слишком много выпили доброго местного вина? Это навсегда останется неизвестным. Но когда они вернулись вечером и принесли гроб, чтобы положить в него тело, он оказался слишком коротким для усопшей.
Кто-то на их месте, возможно, и сколотил бы другой, подлиннее. Но местные мастера не любили попусту переводить дефицитное в те времена дерево. Поглядев друг на друга, они пожали в недоумении плечами, а затем, поплевав на руки, острой пилой отпилили голову мадам де Монбазон. Укороченное таким образом тело легко поместилось в гробу. Посчитав свое дело законченным, славные жители города аккуратно положили голову на стоящий рядом стул и ушли.
А два часа спустя, узнав о болезни своей любовницы, примчался Рансе. Представшее перед ним зрелище настолько его потрясло, что он, если верить легенде, совершил странный поступок: взяв голову любимой женщины, он завернул ее в полотенце и унес к себе домой50.
В Пале-Рояле эту историю вспоминали с ужасом. Но нашлись острословы, которые начали по этому поводу отпускать сомнительные шутки. Зная о том, что в постели мадам де Монбазон побывали не только все придворные, иностранные послы и весь генералитет, но также лакеи и почти все бравые охранники, они заявили, что герцогине, когда она отправлялась на небеса, было от чего потерять голову, вспоминая своих многочисленных любовников…
