«Луна зовет на золотую службу…» Что дальше? Дьявол, я должен, я обязан вспомнить, что дальше!..
— Услышь, Отец, слова мои, слова наши. Приди, Отец, поддержать нас.
— Услышь, Отец, слова мои, слова наши. Приди, Отец, поддержать нас.
— Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
— Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
О Луна, помоги мне, дай хотя бы маленькую частицу твоей силы, и тогда никто не сможет одолеть меня в предстоящей битве!
— Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
— Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
— Славим и слушаем.
— Славим и слушаем.
Больше слов не было. Я поднял голову.
И тогда каждый хнум подошел к стоящему рядом и прикоснулся губами к его лбу. А стоящий рядом проделал то же со следующим.
О, дьявол!..
И Эргэнэ, приподнявшись на носках (мне пришлось наклониться), прикоснулась губами к моему лбу.
О, дьявол!..
Это было отвратительно.
Я взглянул на следующего по стене — на Лайка. Дикий обряд! Неужели и с ним?.. Однако Лайк посмотрел на меня точно так же и прикоснулся губами к одному из клинков Грей-Дварра. Я поднял меч и сделал то же самое.
В мире много обычаев, у разных народов разные. Селентинцы терпимее других относятся к чужим обрядам. Но прикосновение тела к телу у всех без исключения всегда вызывало крайне неприятные ощущения. И никто не пытался бороться с этим законом природы. Конечно, в битве могут соприкоснуться незащищенные части, или один из противников схватит другого за шею… Но даже в битвах, где не до мелочей, каждый старается ухватить за одежду или за волосы. Альфы, например, специально воевали голыми и обритыми, чтобы враги боялись к ним прикоснуться. И наши акулы, когда приходилось драться на кораблях, частенько прибегали к тому же приему. Однажды, года три назад, во время чаепития я соприкоснулся пальцами с Гаем. Тогда мне тоже было очень нехорошо. И сейчас… Мерзкое чувство скользкого и шершавого одновременно, да еще рыхлого, проваливающегося… Смысл битвы — не дать никому притронуться к твоему телу. Может быть, хнумы как раз и хотят подчеркнуть такой смысл? Только сам, только сам ты владеешь своим лицом, руками, мышцами…
Тем временем из прохода между скалами на равнину потекли новые рыцари. Торны звенели, стучали над головой, а внизу аккуратно, неторопливо выстраивались вторые шестнадцать колонн.
Что они будут делать?! Блаберонить гору насквозь своими шлемами?..
— Пора! — закричал, не выдержав, Грей-Дварр. Он кричал вниз, рыцарям. — Пора! В бой!!!
Да, без сомнения он первый воин. Но, если честно, я не понимаю, как такой человек мог быть Верховным Стратегом Селентины.
Вторые шестнадцать колонн встали позади первых. Однако новые рыцари уже создавали следующие шестнадцать колонн.
Они встанут на плечи друг другу, и тогда верхушка пирамиды начнет бой на стенах замка.
Вся равнина была заполнена темными сверкающими доспехами. Лайк внимательно рассматривал врагов. Эргэнэ, кажется, нервничала. Красота ужаса. Красота смерти. Впрочем, я видел красоту, я ощущал смерть, но не чувствовал никакого ужаса.
И от красоты смерти, лишенной страха, мне вдруг стало невероятно хорошо.
Славим и слушаем Отца Гор.
Славим и слушаем.
Сорок восемь черно-багровых знамен взвились над колоннами.
И все-таки: как?!
Но едва я задал себе этот вопрос… Но как только сорок восьмое знамя заколыхалось и распрямилось под ониксовым ветром…
Крики хнумов-хранителей, вопль воплощенного молчания, заставили меня оглянуться и увидеть. Со стороны горы, сверху, величественно и страшно летели, спускались на Темный Аметист два громадных, чудовищных, нереальных создания…
Два дракона.
Изображения в свитках. Сказочные рисунки на вазах. Древний значок далекого южного Мартона.
Темно-зеленый трехголовый зверь размерами с дом коменданта Луция редко взмахивал десятисвордовыми крыльями с красным отливом; он медленно приближался к правой угловой башне. Второй, абсолютно черный, сверкал так, словно его остроугольное тело было сделано из неизвестного академикам Лунной Заводи металла. У него имелась одна голова, всего одна, прямоугольная и металлическая, но на ней, вернее над ней, в том месте, где голова переходит в шею, — повтор или издевательство, маленькое точное подобие, такая же прямоугольная головка раз в пять меньше.
Черный дракон повторил утренний маневр Эргэнэ: он опустился на уровень замка, оценил его защитников, воспарил высоко вверх, дабы затем стремительно низвергнуться на стену. Но перед тем как взмыть в небо, дракон пристально поглядел на меня, именно на меня, и, кажется, даже подмигнул большой головой. На один короткий торн мне представилось, что я не здесь. Нет хнумов, нет Темного Аметиста, я сижу в уютной башне и читаю свиток. Изречения Селентина Александра пробуждают сознание, в тишине я проникаюсь их смыслом и между строчками пью крепкий крупнолистный чай, заваренный моим любимым способом.
Черный дракон несся вниз, я переглянулся с Эргэнэ, краем глаза заметил Грей-Дварра с двумя клинками, принял стойку поустойчивее и выставил меч перед собой.
Следующим ощущением был звон, заполнивший равнину. Я вздрогнул, так неожиданно он раздался. Это рыцари там, под стенами, одновременно ударили мечами о щиты. У хнумов — обращение к Отцу, у черных воинов — звон и скрежет железа. А у нас:
Воин, не бойся, ты не умрешь,
Если готов умереть.
В лапах у черного дракона оказались крючья, он сбросил их на стену; крючья зацепились и вниз по стене упали лестницы из металлического жгута. Рубить их было бессмысленно, да и нечем: учение Единого не предусматривало металлических лестниц, сбрасываемых на стены сказочными чудовищами. Хнумы растерялись. Ударами хвоста и головы, ударами освободившихся лап дракон в считанные торны, в полете разбросал защитников и, не коснувшись стены, снова взмыл вверх. По лестницам с удивительной для железных людей быстротой полезли рыцари.
По-видимому, зеленый дракон совершил то же самое около правой башни. Расправившись с хнумами, он полетел вдоль стены, сбрасывая лестницы.
И тут проявила себя защитная заготовка хнумов. Верхний ряд камней, образующих стену, оказался подвижным. Используя скрытые рычаги, подоспевшие на смену погибшим опрокидывали верхние камни вместе с лестницами на головы врагов.
Но драконы вернулись.
На двенадцати лапах трехголового дракона висело много запасных крючьев-лестниц, и на шести лапах черного чудовища их тоже хватало. Хнумы были бессильны против драконов. Однако под упавшими камнями уже погибло не менее колонны рыцарей.
Черный дракон сбросил оставшиеся крючья и стал просто убивать хранителей. Я ждал, когда он приблизится к нам.
— Грифоны! — вырвалось у Эргэнэ.
Из левого угла в небо поднялся отряд из двадцати с лишним грифонов.
Черный дракон в третий раз ушел вверх. Я был уверен, что он полетит на грифонов. Но дальше по стене стояли Лайк и Грей-Дварр. Хранителей на нашем участке уже не осталось, синяя форма Лайка притягивала взгляд.
Дракон ринулся вниз.
Я побежал к Лайку. Он увидел меня. Он сделал предостерегающий жест и выхватил Светлый Клинок. Диайон на глазах возник в его руке. Я остановился.
Дракон бросился на стену между двумя Александрами. Правые лапы должны были расправиться с Лайком, левые — со Стратегом.
И опять, опять он смотрел на меня!
О Луна, как пронзителен взгляд его черных глаз!
Грей-Дварр успел раньше. Он дико, не по-человечески подпрыгнул и ударил чудовище в основание шеи сразу двумя мечами. Таким ударом, пожалуй, можно было бы срубить центральную мачту «Цветка Ириса» в два обхвата шириной.
Клинки без всякой пользы отскочили от тела дракона.
Однако дракон, не ожидавший подобного, промахнулся тремя левыми лапами.
На долю торна позже Лайк, увернувшись от первой правой лапы, отсек Диайоном вторую. Но третья лапа зацепила его, он потерял равновесие и упал, едва не полетев вниз со стены. Светлый Клинок выскользнул из его руки, тотчас же превратившись в обломанную рукоять.
