В. Б. Вот, небось, критик-то наш знаменитый в гробу переворачивался. Белинский, думаю, был бы на стороне национал-большевиков...
Э. Л. Так вот, наш доблестный ФСБ прямо прошел по вагону, по обычному плацкартному вагону на русской территории и обыскал заодно чуть ли не весь вагон из-за нас... Потом еще раз обыскали на русской территории недалеко от Казахстана. Русские фээсбэшники работают с казахскими спецслужбами против интересов России, против русских в Казахстане. Мы узнали, что с конца апреля были мобилизованы курсанты Академии ФСБ, были поставлены на полуторачасовую готовность с тем, чтобы отбыть в Северный Казахстан. И естественно, чтобы бороться с русскими. С казаками. Власти ельцинской России однозначно на стороне Назарбаева и против русских в Казахстане. Позор для наших спецслужб...
Тот, кто меня готов обвинить в ненависти к другим народам, послушайте. В поездке по Средней Азии в самых раздрызганных вагонах мы видели и слышали, что массы простых людей, казахов, узбеков - буквально воют и скулят и хотят, безусловно, вернуться в Советский Союз. Они хотят, чтобы Россия очнулась, наконец. Туркмены, таджики - не боевики, не чиновники, простые люди, каких 90 процентов в каждой республике, они мечтают о Советском Союзе. Они не только хотят вернуться в прошлое, но даже на нас смотрели с каким-то упреком, мол, что же вы, русские, понаделали? Что же вы нас бросили? Это было для меня даже неожиданностью. Это дает надежду. Простые люди не против России.
В. Б. И это дает тебе уверенность в успехе движения? Ты - оптимист?
Э. Л. Я не оптимист, а суровый реалист. Мы пришли бороться. Мы пришли надолго. Безусловно, будут и результаты. За победу надо много, много работать. Только так. Вкалывать и вкалывать. Мы будем землекопами истории. Перекопать тонны пустой земли, чтобы докопаться до руды национального русского подъема.
В. Б. Это интересно. Национал-большевики - землекопы истории? Ты лидер землекопов. А кто будет писать песню об этих землекопах? Кто воспоет их труд? Ты будешь писать о них? Или ты не считаешь уже себя писателем?
Э. Л. Я уже давно пишу не прозу, а такие книги, как "Убийство часового". Это живое мясо жизни. Живое мясо истории. Скажем, тот же азиатский поход. Описать этих людей, их пот и кровь, их нужду и забитость... Краткий курс Средней Азии. Сейчас кто ездит в таких разбитых плацкартных вагонах? Бедные, и то по крайней нужде. Вот это все и надо описать. Творится жутчайший произвол. Одновременно идет живая жизнь Востока. Десятки тысяч лиц, штурм этих вагонов с выбитыми стеклами, без дверей и туалетов. Гробы в вагонах перевозят, вонь, смрад, стоны. Азиатские краски. Конечно, все это мне было необыкновенно интересно как писателю...
ГРЯЗНЫЙ РЕАЛИЗМ
ЭДУАРДА ЛИМОНОВА
1. ЕЩЕ ОДИН РУССКИЙ
Эдуард Лимонов, на мой взгляд, очень близок Сергею Есенину. Настоящему, подлинному Есенину. Поэту с нежной душой и резкими, грубыми поступками. Поэту из гущи народной и всегда трагически одинокому. Христианскому отроку, книгочею и бесшабашному хулигану. "Пей со мной, паршивая сука" и "Черный человек", "Москва кабацкая" и "Анна Снегина" - как это перекликается с "У нас была великая эпоха", с "Дневником неудачника", со стихами из сборника "Русское", с недозволенной искренностью "Эдички". И тот, и другой молодыми, красивыми, влюбленными вошли в русскую литературу, без приглаженности, с черного хода, не спрашиваясь ни у кого...
В прозе, конечно, Эдуард Лимонов ближе раннему Максиму Горькому, его босяцким рассказам, его ночлежкам, но судьбою, характером - они скорее противостоят друг другу. Горький старательно изживал из себя босячество, перечеркивал и стеснялся своего люмпенства, как чего-то постыдного. Дитя бараков, Эдуард Лимонов - несет свою российскую барачность как знамя, как символ нашей эпохи.
Критики Лимонова чаще других обращаются к Достоевскому в поисках "русского следа" в этом незаконном отпрыске русской литературы. Не любя Лимонова, наши либеральные интеллигенты сближают его с героями великого русского гения. Пишет об "Эдичке" А.Тимофеевский: "Получился замечательный роман, написанный его персонажем, нечто подобное тому, как если б коллизии Достоевского взялся изображать Смердяков. Получилась картина пленительная и отвратная, но от которой русский Нью-Йорк уже неотделим навеки". О.Давыдов в "Независимой" всю статью о прозе Лимонова умудрился написать исходя из фразы героя "Эдички": "Эх, не могу переступить Раскольникова... Эдичка несчастный, сгусток русского духа". По мнению Давыдова, проза Лимонова как бы написана Родионом Раскольниковым.
"Достоевский!" - вот первое, что приходит на ум, когда начинаешь читать роман Лимонова" - согласимся с таким утверждением, но продолжим генеалогию литературного древа Эдуарда Лимонова. Героев Лимонова мы сможем во множестве найти у Василия Шукшина. Все эти "промежуточные", уже не деревенские, но еще и не городские персонажи, заселяющие наши города и стройки, все то, что презрительно истеблишментом советского общества называлось люмпен-народом, но уже и определяло во многом состояние общества,- этот народ требовал своего воплощения в русской культуре. Шукшин, зафиксировав начало его появления, увы, очень рано погиб. У его продолжателей не хватило смелости пойти со своим героем до конца.
Посмотрим на героев прозы Лимонова через призму "прозы сорокалетних". С удивлением обнаружим близость писателя к повестям Руслана Киреева и Владимира Маканина. Найдем место бессмертному Эдичке среди героев "московской школы". Это такой же мятущийся, противоречивый, безыдеальный, но тоскующий по идеалу герой, как и его сверстники, оказавшиеся в поморской деревне (В.Личутин), среди демонов и московских пивнушек (В.Орлов), в уральских бараках (В.Маканин) или в лагерных бараках и диссидентской среде (в произведениях Л.Бородина "Правила игры" и "Возвращение"). Словом, в литературном отношении это был обычный персонаж прозы "сорокалетних", или "московской школы".
Эдичка, герой самого нашумевшего романа Лимонова, - не более автобиографичен, чем другие герои прозы сорокалетних и представляет собой все тот же вариант все того же лживого времени. И еще доказательство ненужности побега за границу (ненужности в психологическом, духовном смысле), ибо от себя не убежишь и другим не станешь. Этот герой, прежде чем броситься в бой с власть имущими, проверяет все варианты спасения. Но и с американской мечтой Эдичку ждет "Разочарование" (так называется скандальная статья Лимонова, опубликованная в "Новом русском слове"). Дальше начинается поиск пути, бесстрашный вызов всему, что мешает жить.
Не знаю, может быть, неожиданно для самого автора и для всей прозы семидесятых годов, но допускаю, что лишь Эдичка и станет тем литературным типом, который уже навсегда будет в глазах читателей характеризовать не Америку, не эмиграцию, а всю нашу эпоху бессудебья. У многих других его талантливых коллег не хватило мужества сказать о себе все.
Это, может быть, единственная подлинная исповедь человека, потерявшего все, кроме права на собственную любовь. И дело не в откровенности сексуальных описаний. Скажем, в другой своей лучшей книге "Подросток Савенко" секса как такового почти нет, но они равны, "Эдичка" и "Подросток Савенко",- в своей предельной искренности простого маленького неухоженного человека, брошенного своей страной и своим временем на произвол судьбы. Вся перестройка - это дело рук шестидесятников-неоленинцев, верящих, что путем несложных марксоидальных изменений можно все так же ускоренно влезть в свое "счастливое будущее". Одни утописты соорудили в начале века Октябрь семнадцатого года, другие утописты-шестидесятники слепили перестройку-катастройку. Но все их утопии были материалистичны, не одухотворены, лишены плоти любви и духа любви.
"Ясно, что Мама-Россия занята - мазохистски копается во внутренностях своей собственной истории, плачет над задушенными в последние полсотни лет в ее материнских объятиях покойными ее детьми. Поэтому до младших ее отпрысков дело, кажется, дойдет не скоро..."
