В дверь заглянул вожатый Корчаганов, который весь день ловил Натку, чтобы что-то высказать ей. Но, увидев Сергея, он понял, что сейчас, пожалуй, не время и не место. Он исчез, так ничего и не сказав.
Они решили ехать завтра рано утром.
В последний раз захотела пройтись Натка по лагерю. Она уже побывала у начальника лагеря и уговорила Фёдора Константиновича отпустить её вместе с Сергеем. Тот, разумеется, без большого желания, но всё-таки согласился.
Ещё не везде смолкли печальные разговоры, ещё не у всех остыли заплаканные глаза, но жизнь двигалась дальше, двигалась своим чередом, и Натка хорошо понимала, что скоро всё, здесь случившееся, забудется.
Уже опять кто-то с кем-то успел подраться, опять где-то втихаря разливали по стаканам водку, и опять откуда-то долетал сладковатый запах анаши.
Натка зашла в прохладную палату. Там у окна стоял Амьер. Она подошла к нему сзади, но он задумался и не слышал. Она заглянула ему через плечо и увидела, что он пристально разглядывает Аликино фото.
Амьер отпрыгнул и крепко спрятал фотокарточку за спину.
- Зачем это? - с укором спросила Натка. - Разве ты вор? Это нехорошо. Отдай назад, Амьер.
- Вот скажи, что убьёшь, и всё равно не отдам, - стиснув зубы, но спокойно, не повышая голоса, ответил мальчишка.
И Натка поняла: правда, скажи ему, что убьют, и он не отдаст.
- Амьер, - ласково заговорила Натка, положив ему руку на плечо, - а ведь Аликиному отцу очень, очень больно. Ты отдай, отнеси. Он на тебя не рассердится...
Тут губы у Амьера запрыгали. Исчезла вызывающая, нагловатая усмешка, совсем по-ребячьи раскрылись и замигали его всегда прищуренные глаза, и он уже не крепко и не уверенно держал перед собой Аликину карточку. Голос его дрогнул, и непривычные крупные слёзы покатились по его щекам.
- Да, Натка, - беспомощным, горячим полушёпотом заговорил он, - у отца, наверное, ещё есть. Он, наверно, ещё достанет. А мне... а я ведь её уже больше никогда...
Минутой позже, всё ещё собираясь высказать что-то Натке, забежал вожатый Корчаганов и, разинув рот, остановился. Сидя на койке, прямо на чистом одеяле, крепко обнявшись, Амьер и Натка Шегалова плакали. Плакали открыто, громко, как маленькие глупые дети.
Он постоял, тихонько, на цыпочках, вышел, и ему почему-то захотелось выпить очень холодной воды.
Провожать в дорогу пришли многие. Уже в самую последнюю минуту, когда Сергей и Натка усаживались в такси, подошёл Амьер. Не говоря ни слова, он пожал руку Сергею, потом Натке.
- Прощай, Амьер, - тихо сказала Натка.
Машина рявкнула, и Натка, приподнявшись, в последний раз посмотрела вокруг.
Такси плавно покатило вниз. Огибая лагерь, автомобиль помчался к берегу, потом пошёл в гору. Здесь, как будто нарочно, шофёр сбавил ход. Натка обернулась.
Дул свежий ветер. Он со свистом пролетал мимо ушей, пенил голубые волны и ласково трепал яркое красно-бело-синее полотнище русского флага, который стройно стоял над лагерем, над крепкой скалой, над гордою Аликиной могилой...
- А всё-таки где же Алика видела свою мать? - спросила Натка уже когда они с Сергеем ехали в поезде.
- Она видела её в девяносто пятом году, Наташа. Тогда Мария бежала из американской военной тюрьмы. Она бросилась в реку и поплыла к границе. Её ранили, но она всё-таки доплыла до берега. Потом её переправили в Россию, и она лежала в больнице, в Белоруссии. Была уже ночь, когда мы приехали в Минск. Но Мария не хотела ждать до утра. Нас пропустили к ней ночью. Алика у неё спросила: "Тебя пулей ранило?" Она ответила: "Да, пулей". - "Почему же ты смеёшься? Разве тебе не больно?" - "Нет, Алика, от пули всегда больно. Это я тебя очень люблю". Тогда Алика насупилась, присела
поближе и потрогала её волосы. "Ладно, мы с ними потом за всё расчитаемся".
- А почему Алика говорила, что это тайна?
- Марию тогда натовцы в Греции искали. А мы думали - пусть ищут. И никому не говорили.
- А потом?
- А потом она уехала в Грецию и оттуда опять пробралась к себе в Югославию. Вот тебе и всё, Наташа.
Поезд мчался через степи Кубани. Рыжими громадами возвышались над бескрайней равниной хлебные стога. Поблекшее и утомившееся за день солнце медленно скатывалось к горизонту.
- Серёжа, - сказала Натка, присаживаясь рядом и тихонько сжимая его руку, - ведь это же правда, правда, что наша армия не самая слабая в мире?..
На вокзале их встретил сам Шегалов.
Столкнувшись с Сергеем, он остановился и нахмурился. Удивлённый Сергей и сам стоял, глядя Шегалову прямо в лицо и чему-то улыбаясь.
- Постой! Как это? - трогая Сергея за рукав, пробормотал Шегалов. Серёжка Ганин! - Воскликнул он вдруг и, хлопая Сергея по плечу, засмеялся. А я смотрю... Кто? Кто это?.. Ты откуда?.. Куда?..
- Мы вместе приехали. А ты его знаешь? - обрадовалась Натка. - Мы вместе приехали. Я тебе, дядя, потом расскажу. У тебя машина? Вместе и поедем.
- Поедем, поедем, - согласился Шегалов. - Только мне сейчас по делам нужно. Я вас отвезу, а вечером он обязательно ко мне. Ну, что ж ты молчишь?
- Слов нету, - ответил Сергей. - А к вечеру, Шегалов, я всё вспомню.
- А Грозный вспомнишь? Чечню вспомнишь?
- Дядя, - перебила сразу насторожившаяся Натка, - идём, дядя. Где машина?
Натка сидела впереди. А Шегалов весело расспрашивал Сергея:
- Ну, как ты? Конечно, жена есть, дети?
- Дядя! - дёргая его за рукав, перебила Натка. - Ты веди аккуратнее смотри, как ты поворачиваешь!
- Как поворачиваю? - удивился Шегалов. - Что, я не правильно повернул, что ли?
- Правильно, - смутилась Натка, - но ещё чуть-чуть правее надо было.
- Так неужели не женат? - продолжал Шегалов и засмеялся. - А помнишь, как в ты мне в Грозном показывал фото одной красивой девушки, кажется, сербки...
- Дядя! - почти испуганно вскрикнула Натка. - Это была... - она запнулась. - Это была такая же машина, на которой мы в прошлый раз ехали?
- И что это с тобой случилось: не даёшь человеку слова сказать? возмутился Шегалов. - То ей повернул неправильно, то ей машина. Та же самая машина, - с досадой ответил он. - Ну, вот мы и приехали, слезай. Ты обязательно заходи сегодня или завтра вечером, - обернулся он к Сергею. - А то я на днях и сам уезжаю. Дела, брат! - Уже тише добавил он. - Серьёзные дела! Очень серьёзные!
Сергей привёз Натку к себе домой. Ему позвонили из управления ФСБ и попросили срочно приехать. Сергей наскоро сбросил вещи, принял душ, переоделся с дороги и отправился в управление.
А Натка осталась одна. Одна в этой огромной, пустой квартире. Долго ходила она по всем комнатам, разглядывая всё, что ей здесь попадалось. На столе увидела фотографию. На ней звонко и приветливо смеялись обнявшиеся Алика - ещё ребёнок, и Мария Караджич.
Натке сделалось грустно - так грустно, что она не могла одна находиться здесь. Наскоро одевшись, она вышла на улицу.
Незаметно для себя забрела в Александровский парк. Вечер был светлый, прохладный. В парке было тихо. Под ногами шуршали сухие листья, и пахло сырою рябиной. У газетных киосков стояли нетерпеливые очереди.
И Натка опять вспомнила Аликину Военную Тайну: "Почему бились с армией генерала Франко Сто Комиссаров со всего мира, а с ними тьма коммунистов, тьма анархистов, тьма социалистов и тьма троцкистов - бились, бились, и только сами разбились?"
"Это давно было, и это было в Испании, - подумала Натка. - А пусть попробуют теперь. Пусть нападут на Россию. Или пусть подождут ещё, пока немного подрастут Амьер, Толька, Баранкин и ещё тысячи и миллионы таких же хороших ребят... Пусть тогда попробуют. И это будет наша самая верная, самая крепкая Военная Тайна, которую пусть разгадывает, кто захочет".
Натка шла дальше. Она оказалась на площади и побрела потихоньку знакомыми с детства улицами. Вокруг звенела и сверкала Москва. Совсем рядом с ней проносились через площадь глазастые автомобили, тяжёлые автофургоны, гремящие трамваи, пыльные автобусы. Московская жизнь бурлила и переливалась яркими цветными красками.
