Натка всё это время была занята вместе с другой вожатой - Ниной: они принимали уже вымывшихся мальчишек и распределяли их по палатам. Когда наконец закончили, к ним подошёл Иоська, и сказал, что время - к ужину.
- Подавай сигнал, - ответила Натка, - сейчас я приду.
Она про себя вздохнула и подумала, что после ужина хорошо бы просто посидеть где-нибудь и передохнуть. Тут к ней привели мальчишку, который, еле-еле сдерживая слёзы, рассказал, что у него украли сумку с вещами. Натка опять вздохнула и вместе с Ниной отправилась смотреть то место, где лежала пропавшая сумка.
В половине девятого умывались, чистили зубы. Потом пришла заступившая на ночь дежурная, и Натка отправилась с коротким рапортом о том, что случилось сегодня, к старшему вожатому лагеря. После этого она была свободна.
Вечер был жаркий, лунный, и Натка решила пройтись. Она поднялась в гору и там свернула по тропинке - к подножию одинокого утёса.
Незаметно зашла она далеко, устала и села на каменную глыбу под стволом раскидистого дуба.
Под обрывом чернело спокойное море. Где-то тарахтела моторная лодка. Чьи-то шаги послышались из-за поворота, и Натка подвинулась глубже в чёрную тень листвы, чтобы её не заметили. Вышли двое. Луна осветила их лица. Но даже в самую чёрную ночь Натка узнала бы их по голосам. Это был тот высокий, темноволосый мужчина в серых костюмных брюках, а рядом с ним шла девочка Алика.
Перед тем как подойти к дереву, в тени которого пряталась Натка, они, по-видимому, о чём-то поспорили и несколько шагов прошли молча.
- А как по-твоему, - останавливаясь, спросил высокий, - стоит ли нам, Алика, из-за таких пустяков ругаться?
- Не стоит, - согласилась девчонка и добавила сердито: - Пап, в другой, раз, пожалуйста, ты эту тему не начинай. Всё равно мы с тобой не договоримся.
- Ладно, - согласился тот. - Постараюсь учесть.
Они поднялись по тропке, а потом свернули за угол, и фигуры их, на миг отчётливо показавшиеся на фоне лунного блеска среди морской глади, тут же пропали в тени кипарисов. Вскоре затихли вдалеке шаги.
"Они из Адлера приехали, - подумала Натка. - Интересно: что же они здесь делают?"
В комнате у дежурной Натке сказали, что одному мальчишке, пока он спал, сделали "велосипед": вложили бумажку между пальцами ног и подожгли бедолага закричал так, что проснулись в трёх соседних палатах, ещё трое мальчишек пришли жаловаться - им во сне вымазали лица зубной пастой, у двоих украли наличные деньги, в одной палате подрались, из мужского туалета дежурная учуяла сильный запах анаши, но с поличным никого не поймала, а в мусорном ведре женского туалета была обнаружена пустая бутылка из-под водки. А в общем, улеглись достаточно спокойно: по крайней мере, никого не убили. Это порадовало Натку, и она пошла в свою комнатку, которая была здесь же, рядом с палатами.
Ночь была душная. Ночью в море что-то гремело, но спала Натка крепко и к рассвету увидела хороший сон.
Проснулась она около семи. Завернувшись в простыню, пошла под душ. Потом босиком вышла на широкую террасу.
Далеко в море дымили уходящие к горизонту военные корабли. Отовсюду из-под густой непросохшей зелени доносилось звонкое щебетание. Свежий утренний ветерок принёс ей сюда, на террасу, запахи солёного моря. А за лесом плотной и неподвижной стеной поднимались горы, по склонам которых тихо сползал молочно-голубоватый туман. И настолько всё это вдруг показалось Натке величественным, чарующе прекрасным, что она забыла начисто все свои вчерашние впечатления.
- Хорошо! - негромко крикнула Натка и улыбнулась, услышав откуда-то из-под скалы такой же, как её, вскрик - весёлое чистое эхо.
- Натка... ты чего? - услышала она позади себя удивлённый голос.
- Корабли, Нина... - не переставая улыбаться, ответила Натка, указывая рукой на далёкий сверкающий горизонт.
- А ты слышала, как сегодня ночью они в море палили? Я
проснулась и слышу: у-ух! У-ух! Встала и пошла к палатам. Ничего, все, вроде, спят. Один Амьер проснулся. Я ему говорю: "Спи". Он лёг. Я - из палаты. А он шарах на террасу. Забрался на перила, ухватился руками за столб, и не оторвёшь его. А в море огни, взрывы, прожекторы. Мне и самой-то интересно. Я ему говорю: "Иди, Амьер, спать". Просила - ни в какую. Он стоит, молчит, ухватился за столб и как каменный. Даже не отвечает - словно и не к нему обращаюсь. Неужели ты ничего не слышала?
- Нина, - помолчав, спросила Натка, - ты не встречала здесь таких двоих?.. Мужчина высокий, в серых костюмных брюках, а с ним темноволосая, смуглая девочка.
- В серых брюках... - повторила Нина. - Нет, Натка, в сером костюме с девочкой не встречала. А кто это?
- Я и сама не знаю.
- Видела я человека в таких брюках, - не сразу вспомнила Нина. - Только тот был без девочки - он выходил из машины, иномарки.
- И большой шрам на лице, - подсказала Натка.
- Да, большой шрам на лице. Это кто, Натка? - спросила Нина и с любопытством посмотрела на подругу.
- Не знаю, Нина.
- Я встал, можно звонить подъём? - басистым голосом сообщил, выдвигаясь из-за двери, дежурный.
- Можно, - сказала Натка. - Звони. "Какой же он неуклюжий!" - подумала она, глядя, как, размахивая короткими руками, Баранкин уверенно направился туда, где торчала кнопка звонка.
Баранкин надавил кнопку, крепко прижал её и не отпускал больше минуты так, что разом обернувшиеся Нина и Натка закричали
ему, чтобы он прекратил звонить.
Среди соснового парка, на песчаном бугре, ребята, разбившись кучками, расположились на отдых.
Занимался каждый - кто чем хотел. Одни, собравшись возле Натки, слушали её рассказы, другие играли в карты, несколько мальчишек с расстановкой, прицеливаясь, бросали ножик в расчерченный на земле круг, трое или четверо, отойдя чуть в сторону, курили.
Амьер и Толька Шестаков сидели недалеко от Натки. Но они её не слушали. Бросив пару шишек в спину Баранкину, который, конечно же, не понял, кто в него бросил эти шишки, Амьер и Толька отвернулись - и от Баранкина и от Натки.
- Толька, - спросил Амьер, - а ты слышал, как ночью сегодня стреляли? Я сплю, вдруг бабах... бабах... Как на фронте. Это корабли в море стреляли. У них манёвры, что ли. А я, Толька, на войне родился.
- Ну, да. рассказывай! - равнодушно ответил Толька. - Ты всегда что-нибудь придумаешь.
- Ничего не придумываю, мне мама всё рассказала. Они тогда возле границы с Ираном жили. Ты знаешь, где Иран? Нет? Ну, так я тебе потом на карте покажу. Там бои были сильные - иранцы как раз наступали. Грохот был или день, или два. И день и ночь грохот. Сестру и бабушку мать в подвал спрятала. Сидят они в подвале и всё молятся. Как чуть стихнет, сестра наверх вылезает. Как опять грохот, она снова в погреб.
- А мать где? - спросил Толька. - Ты всё рассказывай по порядку.
- Я и так по порядку. А мать всё наверху бегает: то хлеб принесёт, то консервы, то чемоданы укладывает. Вдруг к ночи стихло. Сестра сидит. Нет никого, тихо. Хотела она вылазить. Толкнулась, а крышка подвала заперта. Это мать куда-то ушла, а сверху ящик поставила, чтобы сестра никуда не вылазила. Потом хлопнула дверь - это мать. Открыла она подвал. Запыхалась, сама растрёпанная. "Вылезайте", - говорит. Сестра вылезла, а бабушка не хочет. Не вылазит. Еле уговорили её. Входит отец с автоматом. "Готовы? - спрашивает. Ну, скорее". А бабушка не идёт и говорит, что хочет здесь умереть. Еле-еле согласилась. Вышли наши на улицу и - в машину. А кругом всё горит: деревня горит, мечеть горит... Это от снарядов. А дальше у матери всё смешалось: как отступали, как их окружали, потому что тут на дороге я родился. Из-за меня наши в плен к иранцам чуть не попали. Еле выбрались.
- Так ты сам где родился: в Ираке или в Кувейте?
- В Ираке. В Кувейт наши потом перебрались, в девяносто первом - за неделю до прихода американцев. Отец в полиции работал. А после - в партизанском отряде; они американских солдат взрывали. Когда отряд разгромили, отец бежал и пробрался с Ирак.
