Старик бодро отхлебнул пива, потому что в этот раз он очевидно убедил сына.
От тепла его руки немного отошли, бледное лицо приобрело цвет и вся его маленькая воздушная фигурка наконец расслабилась и свободно откинулась в кресле. Старик сейчас, уже к вечеру, проголодался. Во времена молодости они с женой любили заказать к пиву какой-нибудь горячей еды, но те времена давно прошли. Много лет, как он мог только выпить кружечку-другую пива. Когда-то, на день рождения жены, они ходили вдвоем в ресторан, но кто теперь ходит в ресторан?.. Они всегда пусты, да почти и нет в городе ресторанов... Жена умерла много лет назад, и старик сам воспитывал сына. Они прожили с сыном вдвоем всю жизнь, пока сын не уехал. Старик крутился на двух работах, а получал мало, ему всегда не хватало денег, он старался, только и думал о своем сыне, но видел его меньше, чем хотел, тяжело они жили... Но были с сыном вдвоем. Так думал старик, как будто только частью обращаясь к своему сыну, не впрямую, чтобы не обидеть его упреком за его отъезд. Он бы очень много рассказал сыну, он всегда говорит с ним, но все не наговорится... Ведь он не может пойти к чужим, потому что душу открыть нельзя, а о погоде он уже очень много говорил в своей жизни... Ему очень одиноко, ему хочется видеть сына, хочется поговорить с ним и просто чувствовать его рядом... Он очень устал. Он давно устал ждать своего сына и он никак с ним не наговорится...
Старик еще немножко отхлебнул пива, чтобы за его влагой не чувствовать влажных своих и прозрачных стариковых глаз. Он сидел тихо над своей кружкой и вскоре услышал звонкие голоса.
В круге яркого света перед окнами паба приостановилась компания, молодые люди переходили дорогу в паб напротив. Он назывался "Последний путь", там резвился молодняк и уже гремела музыка.
Недалеко от окна, где сидел старик, стояли девушки, еще совсем девчонки, с голыми плечами, руками, с огромными декольте, открывающими всю спину. Но платья на них были не длинные и плотные, а из тонкой шелковой ткани. На ногах чулочки и туфли на высоких каблуках. Дул ледяной ветер с мокрыми шлепками дождя в этот темный октябрьский вечер, и старик содрогнулся. У девчонок, которым так отчаянно хотелось лета, были тонкие ручки, худые бледные лица, такие прозрачные и белые, что они даже светились своей бледностью в темноте. Радостно вскрикивая, девчонки скрылись в глубинах паба, и оттуда сразу вынырнули две женщины постарше. Они тоже были на огромных каблуках и в очень коротеньких юбочках на полных ногах. Взбитые волосы с яркими пластмассовыми заколками. Старик не понимал, почему женщины в его городе в обычной жизни носили чудовищные бесформенные брюки и кофты, а для паба одевались как в районе красных фонарей.
Старик застеснялся разглядывать этих двух подруг. Они, покачиваясь, что-то делали у стены паба. Вдруг одна из них наклонилась, и ее начало выворачивать. Вторая толклась рядом и поддерживала первую. Старик отвернулся.
Он много раз видел у пабов блевотину прямо на дороге и всегда в понедельник поутру, он видел женщин и девушек за этим занятием, иных лежащих тут же на камнях, он знал, что в пабах принято напиваться методически, гнусно. Так было всегда и в его время тоже...
"Но все-таки есть разница, - думал старик. - Раньше женщины тоже пили, но все-таки с мужьями. Как-то поменьше получалось и было кому проводить домой... А теперь не принято жениться рано, пьют одни, блюют на улице и домой идут, шатаясь, на таких страшных каблуках... ведь и падают с них, наверное..." - жалел старик.
Он подумал, что надо бы поругать молодых, и даже подождал немного, как это у него получится. Но ему не ругалось. Потому что он сам, когда был молодым, ходил в паб за тем же самым. Старик чувствовал где-то здесь настоящую правду. Он знал, что он не осколок этой жизни. Конечно, появились новые машины, самолеты и даже ракеты. Но в жизни людей ничего не переменилось. И сами люди не переменились. Пусть летают ракеты, но молодые из паба напротив состарятся, будут пить теплое пиво в пабе с другими стариками, они будут жить в таком же доме, как и старик, и делать все то же самое, что делает он сам.
Старик сел поровнее и посмотрел на стариков в пабе таким же упорным взглядом, каким смотрели на него они.
Он допил свое пиво и отправился домой. Недалеко от улицы БJркендейл старик встал на красный и засмотрелся на новый плакат. За то время, что он не бывал в городе, плакаты меняли, и старик удивлялся: они на глазах становились все более сексуально-откровеннее, как будто его народ внезапно сорвался с цепи на сексуальной почве. Старику казалось, что это не очень подходит к их в общем и целом весьма скромной жизни.
На этом плакате, как и на предыдущем, находилась обнаженная гражданка. Она раскинулась на просторном ложе и была густо усыпана клубникой. Внешне женщина была похожа на девушку в регистратуре совсем мелкими чертами лица. Отличие состояло в сексуальной гримасе, исказившей ее лицо, очевидно от количества окружающей клубники. Надписей про магазин готовой одежды старик не нашел и о чем повествовал плакат, не понял, но девушку и ее труд пожалел. Приветливо ей улыбнулся.
Зажегся зеленый свет, и через несколько поворотов старик приехал к себе домой. На тихой улице БJркендейл зажглись фонари. Под кленом тоже горел фонарь, теплым своим светом освещая табличку "Осторожно, воры!" Старик поставил машину на бывшую дорогу для пролетки и устало поплелся к центральной двери.
Мимо дома прогуливались какие-то люди, не из соседей, старик их не знал. Они молча и восхищенно разглядывали дом старика, эту двухэтажную громаду. Стены дома были грязные, почти черные, но темнота скрадывала все. По центру дома располагалась дверь с красивой табличкой "Мона вилла". Справа и слева от двери - в первом этаже - две гостиные с окнами-фонариками. Над ними во втором этаже две спальни. Остальные комнаты выходили на другую сторону. Так были устроены все дома в городе старика и во всех остальных городах страны, так что зависть прохожих могла относится только к размеру старикова дома и его обширному саду. Прохожие не знали, что старик купил этот дом потому, что его богатые хозяева стремительно разорились еще до того, как разорился он, старик. А у старика не было денег купить новый дом из тех, что вошли тогда в моду. Сбережений хватило только на старый. Ни один банк не хотел помочь плотнику с его жалкой зарплатой, и старик одиннадцать лет ждал в очереди, когда ему даст заем кредитная организация, не брезговавшая такими, как он. После этого он двадцать восемь лет выплачивал за свой дом, отдавая почти все, что зарабатывал.
Прохожие, заискивающе улыбаясь, пошли под гору, а старик все стоял и смотрел на свой дом. Вот темная правая половина, он заколотил ее одиннадцать лет назад. Там в крыше дыра, по стенам бежит вода и не сохнет. Сгнил пол в двух комнатах. Старые хозяева ни разу не сделали ремонт в правой половине, ни в том веке, ни в нынешнем. Старик видел в подвале древнюю конструкцию пола: тонкие реечки набиты сеткой и из них сыпется труха. В той половине только один камин, но он не был переделан на газовый, а угля уже нет. И комнаты там по семь метров, это слишком мало даже для него, старика. Сделать бы капитальный ремонт... Переложить полы, потолки и прочее, шептал старик. Вот сын-строитель сказал, что улучшить ничего нельзя: этот дом надо снести и начать строить с теплого фундамента... Под корень извести гниль и криворукость.
"Что ж, конечно плесень... - печально ответил ему старик, - многое гниет, но нет денег... Вот крыша, например, покрыта сланцем - красивые тонкие листы черного камня, так делали в прошлом веке. Власти помогают деньгами при такой реставрации, но ведь не потянуть и на остаток..."
Давно забил старик ту половину и не будет там жить никогда. Он тихо поплелся к двери, бедный, уставший старик, смотря на гнилую половину и завидующих людей.
В доме стало холодно, потому что старик был в городе слишком долго, и теперь промозглая сырость пронзила тонкие стариковы кости. Он поспешно включил газовый камин и стал натягивать шторы на окна. Портьеры были вишневые, настоящего бархата, но вылинявшие и выцвевшие от солнца за многие годы. Старик купил дом вместе с этими шторами. Бывшие хозяева не пожалели денег на бархат, но вырезали портьеры точно по стеклам - столь экономно, что не хватало двух сантиметров, чтобы натянуть на углы. Так что старик всегда долго поддергивал и натягивал портьеры, чтобы закрыть щели. Оттуда так сквозило, что шторы надувались, уподобляясь парусам разнообразного фасона.
