:на подоконник Стас и, выпуская дым в темноту, заговорил:

- Да, кстати, Бориславский в мае был в Питере.

- Чего мне не позвонили? - удивился Страдзинский.

- Ром, мы чего-то тебя так и не поймали, то занято, то никто не отвечает¼ - Да? Странно: А! Я наверно в Москве был: Ну, и как он?

- Прилежный студент, без пяти минут магистр.

- Серьезно? - весело изумился Илья.

Бориславский, могущий соперничать в непутевости даже с ним самим, несколько лет назад эмигрировал по явному недосмотру государственного департамента в Калифорнию.

- Ага, говорит там даже выпить не с кем, приходится от нечего делать учиться.

Зато здесь он оттянулся, первым делом купил во такой пакет травы, Стасик развел руками, демонстрируя объем, достаточный для приведения в невменяемое состояние всех первокурсников самых престижных московских вузов и еще достало бы полному составу петербургского Рок-клуба в лучшие его годы.

Стас продолжил свою историю, причем особенный восторг у него отчего-то вызывали свои же провалы в памяти, поглотившие половину визита Бориславского.

Стасик, самый старший из собравшихся на веранде, был славным пареньком, добродушным, открытым, всегда готовым помочь, ну, разве что, чуть простоватым и инфантильным.

Отъезд Бориславского, с которым они были неразлучны, положительно пошел ему на пользу - их совместные кутежи вызывали ужас не только у родителей даже Илья участвовал в них не очень охотно, правда, не столько из-за порочности, сколько из-за отупляющей тоски однообразия.

Сам по себе Стас не так чтобы любил выпить, но получив предложение, приходил, приносил и напивался с удовольствием, если же предлагали покурить, понюхать или проглотить, то он и здесь не отказывался, обладая, однако, неким врожденным благоразумием, не позволившим ему зайти слишком далеко.

Теперь, лишившись постоянного собутыльника, бывшего, что, надо полагать, очевидно, ведущим в их тандеме, Стасик поуспокоился и даже в каких-то четыре года переполз со второго на пятый курс. Папа еще в преддверии диплома пристроил его в звучно именуемый банк, где он и трудился не без успеха последние года два.

Кстати, возможности папа простирались заметно дальше, и Стас, единственный из них, мог не думать о заработке и будущем, оставив эти скучные заботы Владимиру Ивановичу, происходившему из породы крупных советских директоров.

Одна только здешняя его дача говорила - жутковатое дворцового типа строение - безошибочно указывала на социальное положение владельца, вызывая мысль, что место ей где-нибудь не далее чем километрах в тридцати от одной из столиц, были у него, впрочем, хоромы и там, даже, кажется, еще и лучше.

Владимир Иванович, ходивший раньше дома в длинных сатиновых трусах, а теперь в ярких штанах от спортивного костюма, поверх коих свисало все более внушительное брюхо, Владимир Иванович любитель вкусно пожрать и крепко выпить, а выпив, поучить молодежь, если придется в гостях у сына, жизни:

Ну и довольно, его нельзя не узнать.

Хозяйкой веранды и прилегавшей к ней, но малозначной для сюжета дачи была Светка, милая и домовитая пухленькая барышня, прикончившая в этом году юрфак, и уже нашедшая хорошее место.

Была она сделана из того теста, что дает свету законопослушных граждан и добросовестных налогоплательщиков, но всеми силами тщилась изображать роковую женщину, и, полагая в себе художественные таланты, пробовала петь и рисовать.

О ее вокале мы из милосердия говорить не станем, а что до живописи, то даже Рома, тактичнейший Рома, не мог согнать блуждающей ухмылки, просматривая бесчисленные кошачьи глаза и охру, размазанную пальцем.

Ну вот и осталась одна Аня, милая Анечка, чудный ребенок, маленькая девочка и общая любимица, хотя, в сущности, учитывая подкатывающее восемнадцатилетие и второй курс чего-то там экономического, пора бы было заметить, что она давно уже взрослая, привлекательная девушка.

Но, нет, непобедима сила привычки - Анечка по-прежнему считалось маленькой, над ее увлечениями мило подшучивали, забывая о тех крупномасштабных страстях, что кипели здесь в их восемнадцать.

Свою роль тут играла и одна история, случившаяся как раз в те времена почти шекспировских страстей. Анечка была безумно влюблена то ли в Илью, то ли в Борю, в кого именно теперь, за давностью лет, выяснить не просто.

Забывшийся объект любви, получив от нее романтическое послание, отчетливо отдававшее недавно прочитанным "Онегиным", от большого ума и сильной взрослости продемонстрировал письмо всем остальным, доставив своим, таким же умным, как и он сам, приятелям и подружкам немало веселья, а несчастной девочке множество горьких слёез.

- Понимаешь, у герыча совершенно другое действие, - проводил Илья сравнительный анализ наркотиков. - От кокса человек становится таким: ну, знаешь, такой бодряк ловишь, чувствуешь себя просто кинг-конгом, а от германа, наоборот, человек в себя уходит, его, вообще, в народе "скучным" называют. Причем от кокса приход бывает, ну, буквально минут на десять-пятнадцать, а от герыча на весь вечер.

Как и почти все люди, чересчур увлекшиеся наркотиками, Илья любил повитийствовать на эту тему.

Кстати сказать, тем же грехом нередко страдают и гомосексуалисты всех мастей и полов. Можно подумать, что поклонники модных увлечений, так нелюбимых обществом, ощущают потребность оправдаться, но ведь и нудисты, невинные нудисты! иной раз не могут говорить ни о чем, кроме как о естественности голого тела.

Судя по всему, они ощущают себя членами эдаких закрытых, привилегированных клубов. Иногда это перерастает в совершеннейшую манию, и человек теряет способность связно интересоваться чем-либо, кроме предмета своей не всегда осознанной избранности или, что, в сущности, то же самое, ущербности.

Как все же чудовищны порой пути самоутверждения Впрочем, Илья обладал этим пороком в самой легкой форме и разглагольствовал хоть и охотно, но с явной подачи любопытствующей Анечки.

- Илька, а что сильнее кокс или герман? - спросила Аня, уверенно овладев жаргоном терминологии.

- Что значит, "что сильнее"? От них совершенно разный приход.

- Я в смысле, к какому больше привыкание?

- Конечно к герычу, кокс - это вообще детские игрушки.

"Ого", - вздрогнул Страдзинский. Имея некоторый опыт, он отлично знал, какой недобрый знак, называние кокаина игрушками. Сам Рома наркотиков всегда сторонился, но, разумеется, подобных бесед наслушался сотнями и теперь вполуха ловил обрывки разговора, отмечая привычные вехи.

Его примеру следовал Борис. Проведя несколько лет в московской музыкальной тусовке, уж он-то точно знал, чем героин отличается от кокаина.

Света, всеми силами изображая много повидавшую светскую даму, впитывала, тем не менее, каждое слово. Не без интереса вслушивался и Стас, никогда в своих упражнениях не доходивший до отравы такой силы.

- Илька, а как героин колют, он же в порошке?

- Ну, вообще-то разводят, но, знаешь, его уже давно никто не колет.

- А как?

- Нюхают:

"Ну, началось, - подумал Рома, - сейчас расскажет, как вредно колоться".

- :вены уходят: дороги: - донеслось в подтверждение.

"А сейчас, что без разницы, как германом травиться".

- :что нюхать, что ширяться, ну, будет приход на десять минут попозже:

"А теперь, что ширяться дурной тон", - подумал Страдзинский, но не угадал: Илья перешел к каким-то другим тонкостям наркологии. Обидевшись, Роман повернулся к Боре и от тоски завел приглушенную беседу о вышедшем наконец альбоме.

- Илька, а ты часто герман нюхаешь? - наивно и несколько бестактно поинтересовалась Аня.

- Нет, не часто, - очень сухо ответил Илья, замыкаясь.

Сам он, иной раз, рассказывал о себе такое, что и вправду лучше бы было промолчать, но от прямых вопросов уходил, словно вспомнив, какими животрепещущими и яркими словами описывает его увлечения уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации.