- Почему не нашего? Она же начитанная и вообще: - совершенно неизвестно, отчего Анечка решила, что Люба начитана, но, сообщив эту волнующую новость, она вдруг разозлилась, предчувствуя крушение своих заботливо составленных романтических бредней. - Да выдумываешь ты все! Просто боишься увлечься!

- Вполне возможно. Слушай, пошли обратно, а Стас меня сейчас ёукусит.

- Ничего, ему полезно, - обиженно проговорила Аня.

- Да?..

- А она тебя любит? - Аня вдруг перестала обижаться.

- Вроде, да.

- Везет тебе.

- Да брось ты. Любой мужчина моего возраста превосходно знает, как влюбить в себя девушку, по крайней мере теоретически. Мне, правда, всегда не хватает целеустремлёенности - она вообще в число моих пороков не входит.

- Пороков?

К стойке, не выдержав характера, подошел Стас, прихвативший с собой для прикрытия Борю.

- Ну, если это и достоинство, то больно суетливое, до порочности.

- Перестань морочить мне голову! - возмутилась наконец Аня, - это ты не целеустремленный? Ты вообще хоть немного слушаешь, что несёешь!?

- Ладно, ты приперла меня к стенке, придется признаться, - Рома таинственно понизил голос, - раскрою тебе эту жуткую тайну (как там у Довлатова?): я человек порядочный, и признаюсь в этом без всякого стеснения, потому что порядочных людей женщины не любят.

- Это тебя женщины не любят!!? - вскричала она.

- Анечка, солнышко, ну с кем ты разговариваешь? - ласково спросил Боря, - человек пребывает в состоянии эротической эйфории.

- При чем здесь оргазм?

- Примитив ты все-таки Ромка:

- Кстати, - придумал реплику Стас, - Тонька послезавтра приезжает.

- Да? - радостно спросил Рома, - с маленьким?

- Куда она сейчас без него?

- Ой, а ты маленького видел? - расцвела глазами Анечка, - а сколько ему уже?

- Месяца четыре, что ли?.. - неуверенно сказал Стас, вынырнув из арифметики.

- Муж тоже приедет?

- Нет, кажется одна.

- Так я его ни разу и не видел, - улыбнулся Рома.

- Ничего интересного, - подошедший к стойке Илья опустил на нее стакан и провернул его в руке, - бык быком.

Позже, когда они гурьбой возвращались по пляжу, и скрипел под башмаками песок, и подмигивали щедро расплесканные по небу звезды, и глуповатый прибой с привычным трудолюбием терся о берег, Рома все еще расслабленно размышлял о приятных и нежных вещах: о том, что нынешнее лето последнее или одно из последних и что скоро, очень скоро, через год или два, они начнут приезжать сюда с семьями и детьми. Он представлял, как будут они гулять по Юрьевскому, толкая перед собой коляски и беседуя о прорезавшихся зубах, представлял, как растущие дети будут строить на пляже замки из мокрого песка, а их родители станут пить водку только под добротный шашлык. И то, что Страдзинского уже не пугало это, приближало и шашлык, и песочные замки на расстояние вытянутой руки.

XI

Следующим предночьем они снова пили чай на упомянутой выше веранде,. Особый уют придавала сгустившая уже темнота, непривычно по-южному непроглядная, и Светин, невзирая на теплый вечер, грубый с воротом свитер.

Немного выводил Рому из равновесия Борин спортивный костюм. Отродясь не носил тот никаких спортивных костюмов, а тут еще вдобавок к загадочной перемене на фиолетовой груди у него темнело внушительное жирное пятно. Страдзинский, отчаявшись избегать притягательности многохвостой кляксы, развернулся к Боре спиной и стал смотреть на горячащегося Стаса.

Горячился он о завтрашней поездки в Ревель, в чем, как ни удивительно, был заводилой, в эту самую минуту с особенным ожесточением набрасываясь на Борю.

- Ребята, это бред - ехать в Ревель без ночевки, - отбивался Боря.

- Захотим, останемся, - напирал Стас.

"Ни хрена у тебя не выйдет", - пророчески подумал Боря, глянув мимоходом на Анечку. Кроме того, он сговорился встретиться с прошлосубботней барышней на дискотеке, а безночёевочное ревельское турне и в самом деле представлялось ему затеей неумной.

Определенно ехал уже Рома и, соответственно, Люба, не прочь был перенести в Ревель свои с Машей выходные Илья, в общем-то хотела поехать Света, но уж никак не пятой в стасовском сто девяностом "Мерседесе".

Еще минут пятнадцать вяло поддерживаемый Стас бесплодно пытался добыть вторую машину. Собственно, и он руководствовался больше добросовестностью, будучи не хуже других знакомым с Бориным упрямством. ё - Рома, мы к тебе заедем часам к восьми, - смирился, наконец, Стас.

- Хорошо: ёё моеё! А сколько время!?

- Десять, - глянул Боря лениво на часы.

- Фью-ю, - присвистнул Рома, - я побежал, - и, прощально разворачиваясь на пороге, не удержался, последний раз взглянув на темнеющее пятно.

Они встретились на полдороги. Люба, съежившись и изогнув спину холмом, выглядела только что промокшей до нитки под ледяным октябрьским ливнем. И жалкое это зрелище кольнуло Страдзинского, засадив в него сотню омерзительных иголок.

- Привет.

- Привет, - она увидела его, но не распахнулась ожидаемо навстречу.

- Пошли?

Люба кивнула покорной головой и, развернувшись, зашаркала рядом с ним, все также сжимаясь в несчастный клубочек.

- Давно меня ищешь?

- Нет, не очень, - бесцветно ответила она.

Зелёеная полоска света от изящного фонарика, прилепившегося над дверью ползущего мимо домика, коснулась ее щеки, и Рома увидел устремлёенный к земле уголок рта и нижнюю губу, слегка прикрывавшую верхнюю.

- Обиделась?

- Нет, - сказала она, всем своим видом показывая, что совсем, совсем не обиделась.

- Мы у Светки сидели¼ - Да, я проходила мимо, слышала голоса.

- Чего не зашла?

- Не знаю, неудобно как-то:

- Господи, чего ж здесь неудобного?

Люба слабо повела плечиком, показывая, что и этого она не знает. Какой-то припадочный пес бросился, заливаясь истеричным лаем, на сетчатые ворота. Люба испуганно вздрогнула, прильнув к нему на секунду. Рома обнял ее со всей доступной ему нежностью - она, подчиняясь, придвинулась.

- Люба, у тебя всёё в порядке?

- Да.

- Ты выглядишь совершенно несчастной.

- Знаешь, когда я тебя искала, мне вдруг показалось, что меня все бросили, что я никому не нужна: Ой, какая я дура:

- Не то слово, зайка, не то слово.

Она сумела наконец расслабиться, только в ту секунду, когда они уже вошли в дом, и он поцеловал ее, освещенную слабым светом вдрызг запыленной лампы, в первый раз.

XII

- Я тебе, правда, нравлюсь? - спросила она вдруг.

"О господи: - раздраженно подумал Страдзинский, - ну какого дьявола?"

- Да, да, да - нравишься, - сказал Рома, по-прежнему высматривая что-то на потолке.

- А чем?

Он сказал первое, что взбрело ему на ум:

- В тебе есть что-то такое: ну, знаешь, девочка-женщина.

- Нимфетка, да? - чему-то обрадовалась Люба.

- Какими ты словами ругаешься.

- Ну, это из "Лолиты". Ты читал?

- Не-а, - с некоторой иронией посмотрел на нее Рома, положив щеку на ладонь левой упирающийся локтем в подушку руки, - а что это?

- Ну, книжка этого:Нaбокова, - радостно вспомнила она.

- Кого-кого?

- Нaбокова, - повторила она, но уже не так уверено, - писатель такой.

- Даже не слышал никогда, - откликнулся он, нарастая иронией, - а о чем там?

Честно говоря, свинством было смеяться над неверно выставленным ударением, указывающим исключительно на отсутствие компетентного собеседника. Надо полагать, и сам Страдзинский с этим бы согласился, но в данную секунду он, опустив голову с начавшей затекать руки на подушку, думал совсем о другом:

"Нечего и говорить - любая моя питерская подружка вернее спросила бы, умею ли я читать вовсе, а уж как его фамилия произносится, знала бы определенно, однако едва ли половина из них при этом "Лолиту" читала. Великая все же штука столичная нахватанность - можно ни черта не знать, имея обо всем свое, в смысле чужое, мнение".