Осмелюсь предположить, что вирус квартирной лихорадки был у Кати в крови. Она была к нему предрасположена. И без устали культивировала в себе образ оскорбленной жены. Собственно, именно этот образ, отточенный ею до совершенства, растиражированный в десятках заявлений в милицию, и завершил эту чудовищную конструкцию.

Когда они развелись, Михаил долго жил у матери, потом познакомился со Светланой, жил у неё в комнате в коммунальной квартире. А потом Света стала его "пилить": у тебя есть часть квартиры. И они въехали на Саввинскую.

Это был не безупречный поступок, а говоря прямо - просто роковой, потому что решать квартирный вопрос можно и нужно было при помощи Светиной комнаты. Нет на свете женщины, которая осталась бы безучастна к появлению бывшего мужа - пусть даже она сама подала на развод! - с новой семьей. Тем более безрассудно это было по отношению именно к Кате, которая имела обыкновение при каждом удобном случае бежать в милицию. Вряд ли это можно считать психозом, неврастенией - это стиль. Он был возведен в квадрат той властью, которая все вопросы личной жизни предпочитала решать в парткоме.

Так или иначе, Катя всем поведением дала понять Михаилу, что ни сантиметра жилплощади, ни кастрюли, ни ломаной вилки она никому на свете не уступит. Ее адвокат то и дело пытался воспользоваться её вещевой лихорадкой в целях защиты. Каждому участнику процесса, в том числе и матери Михаила, она задавала вопросы, занесенные в длинные списки: где моя люстра? Что с моей стиральной машиной? Ей говорят - вы обвиняетесь в отравлении четырех человек, а она в ответ: Раиса Ивановна распродала все мои вещи, она должна быть за это наказана. Ей говорят: вы причинили особые мучения, а она отвечает - меня обокрали, где детская стенка?

Попытки представить такое состояние души как болезненное кажутся мне очевидно несостоятельными. Интересно закончилась судебная тяжба двух английских джентльменов, живущих в пригороде Бирмингема. 20 лет господин Джонс судился со своим соседом господином Стэнтоном из-за высоты зеленой изгороди, разделяющей владения соседей. Тяжба закончилась, г-н Стэнтон проиграл, но что-то не слышно, чтобы двух подданных британской короны объявили душевнобольными. Жадность и упрямство - сильнейшие человеческие страсти. Врач тут ни при чем.

Потрясающее умение концентрироваться, сила воли и целе-устремленность - качества, которые никто не сможет оспорить у Кати, явившейся на заседание суда в весеннем розовом платье в черный горошек.

Из акта судебно-психиатрической экспертизы № 499 от 18 апреля: "Могла и может отдавать себе отчет в своих действиях и ими руководить. Испытуемая клинически ясна".

Из характеристики по месту учебы: "Была склонна к научно-исследовательской работе".

Среди тех, кто был в курсе событий, стремительно набиравших силу в квартире на Саввинской, первое место должны поделить судья Жуков из Хамовнического суда и сотрудники 7-го отделения милиции.

Кто может объяснить, чем руководствовался народный судья Жуков, целый год отказывая Михаилу Лисичкину в разделе лицевого счета? Быть может, тем, что не хватило нескольких сантиметров, как, бывало, отказывали в постановке на учет в жилотделе тем, у кого площадь квартиры была на ладонь больше нормы?

Мише растолковали, что, если Кате оставить одну комнату (а в квартире их было две), Катины и Юрины права будут ущемлены. Кто-то в суде дал совет: родите ещё одного ребенка - и все. А что "все"? Сантиметров бы прибавилось? И заметьте: за год, в течение которого в суде мусолили это, как выяснилось, смертельное дело, Михаил и Катя сумели бы подыскать варианты и разъехаться. У Кати из рук забрали бы её оружие - тот аргумент, что вместе они находиться не могут.

Немыслимое унижение, которое приходится пережить в суде людям, попавшим в истинно безвыходное положение, очень часто бывает источником социальных трагедий. И никто за это не отвечает. Садисты в судейских мантиях, от сумасбродства которых подчас зависит жизнь семьи, знают, что они неуязвимы. Вот и на этот раз судья Жуков, ставший заочным участником уникального судебного процесса, уже, должно быть, и фамилии-то забыл. А зачем голову забивать? Они больше не придут. Умерли.

А как чувствуют себя сотрудники 7-го отделения милиции, куда умирающий Михаил Лисичкин успел доставить заявление о том, что произошло в квартире?

Катя посетила Саввинскую 19 марта. 20 марта утром Михаил отнес в милицию заявление. 28 марта, в день, когда скончалась последняя жертва Катиных квартирных притязаний, появился рапорт. В нем лениво констатируется, что скандалы и драки из-за квартиры и раздела лицевого счета продолжаются около трех лет...

Полагаю, что после вынесения приговора в отделении милиции особо отличившиеся должны быть награждены или хотя бы поощрены ценным подарком.

* * *

Есть в этой трагедии человек, судьба которого воистину не поддается описанию. Я говорю о матери Михаила, Раисе Ивановне Лисичкиной.

Как вы помните, Раиса Ивановна по чистой случайности задержалась в гостях у своей старой подруги, которую поехала навестить, поскольку подруга не выходит на улицу. Она говорит: "Миша избаловал меня, я хотела поехать домой на машине". А машины в воскресенье, 19 марта, не оказалось, потому что вернувшийся на Саввинскую Михаил застал дома рыдающих детей и Светлану, трясущуюся от случившегося. Кроме того, Светлана уже ела отравленную пищу. И Михаил сказал матери, что приедет за ней завтра. Она осталась у подруги и тем самым спаслась. Несомненно, она стала бы пятой жертвой. Сейчас ей кажется, что она пережила собственную смерть.

Похоронив Мишу, его жену и малышей, она - на каком она свете? На том или на этом?

Без прописки, без жилья, без сына и без всякой надежды на будущее.

По справедливости квартиру, которая явилась причиной ужасающего преступления, следовало бы принудительно разменять, одну половину выделив Юре, сыну Кати и Михаила, а вторую половину - Раисе Ивановне.

Во время одного из заседаний суда Катя спросила Раису Ивановну:

- Где вы сейчас живете?

- На кладбище, - ответила Раиса Ивановна.

- А кто сейчас живет в моей квартире?