Кухтик, как в тумане, ничего не соображая, попятился назад, толкнул спиной дверь и вывалился в коридор.
В кабинете двое сероглазых блондинов посмотрели друг на друга и на Большого Начальника, стоявшего перед ними.
- Пустышку тянем, - сказал один блондин другому.
- Похоже, - согласился тот.
- Ну и народец ты собрал, - произнес первый блондин, обращаясь к Начальнику. - Идиот на идиоте... И диссидентишки эти гуляют тут у тебя... Ладно ещё хоть стучит каждый третий... А ты - хорош! Развел, понимаешь, гадючник...
- Так указание ж было - не трогать, - жалобно отвечал Большой Начальник.
- Указание ему... - пробурчал блондин. - Прикрыть бы к лешему всю эту вашу контору... Ну, ничего, кажись, скоро так оно и будет. Категорию-то, слыхал, сняли с вас. Тю-тю!..
- Слыхал, - промямлил Большой Начальник. - Звонили уже.
- А от Кухтика этого твоего толку мало, - сказал блондин. - Балбес он и есть балбес... Ты говоришь, в армию его скоро?
- Не сегодня-завтра повестка придет, - ответил Начальник. - Броню-то сняли.
- Может, ему отсрочку сварганить? - задумчиво сказал второй блондин. Ежли с ним поработать еще...
- Да пустое! За версту ж видно - балбес. Пошел он...
- Ладно, Кеша, - сказал блондин Большому Начальнику, - вынимай, что там у тебя есть. Дербанем по маленькой. Чегой-то устал я сегодня. Башка трещит. Давай наливай. Слышь?..
* * *
Кухтик шел домой по узкой, покрытой грязью дорожке. Ему никого не хотелось видеть и ничего не хотелось знать. Муторная, непонятная встреча в кабинете Большого Начальника окончательно доконала его. Он вдруг почувствовал, как сильно устал за последние несколько месяцев. Устал от своей работы в мастерской, от ожидания новой встречи с чокнутым академиком, от бесконечных поездок "на картошку", от ежевечерних бесед на кухне с Надькиным отцом. Он устал от всего. Ему хотелось лечь в постель, уткнуться в подушку и заснуть. И пусть никто не трогает его. Пусть все они кругом делают, что хотят. Пусть Беня ведет свои темные беседы с мрачным Кириллом. Пусть академик ищет свои дурацкие аномалии. Пусть у них ломаются все эти чертовы приборы и пусть чинит их кто угодно. Ему ничего не надо. Он хочет спать.
Кухтик добрел до своего дома и у подъезда увидел старенький автобус. Рядом с автобусом стояла странная компания. Два милиционера - большой, толстый, с черными усами и маленький, худой, смуглолицый - беседовали о чем-то с Надькиным отцом.
Увидев Кухтика, Надькин отец замахал рукой и крикнул ему:
- О, малой! Давай сюда!
Кухтик, тяжело вздохнув, подошел. Он никогда не беседовал ни с одним милиционером и не очень представлял себе, о чем с ними можно так запросто беседовать.
- Во, знакомьтесь, - сказал милиционерам Надькин отец. - Сосед мой. В институте работает. Хороший хлопец.
Он потрепал Кухтика по плечу. Милиционеры сдержанно поздоровались и собрались было залезать в автобус.
- Не, постой! - Надькин отец дернул за рукав толстого. - Давай зайдем, чекушку раздавим.
- Служба, - ответил тот. - Служба... Не положено.
- Ну, чего вы, ребяты? - настаивал Надькин отец. - Наработались уж. Отдохнуть чуток надо. Такое дело провернули. Давай хоть на минутку-то... Хлебнем глоток, да поедете.
- Нет, - сказал толстый. - Рады бы, да никак. Вон у него спроси.
Он показал рукой на маленького, смуглолицего, который, потупясь, развел руками.
- Эх, жаль! - огорчился Надькин отец. - Ну да ладно. В другой, так в другой. Мы с малым за вас хлебнем. Езжайте уж, коли так.
Милиционеры по очереди пожали ему руку, кивнули Кухтику и полезли в автобус.
- Пойдем, - сказал Кухтику Надькин отец. - Во жисть - поддать не с кем!
Он повернулся и зашагал к парадной. Кухтик поплелся за ним.
На кухне никого не было.
- Садись, - сказал ему Надькин отец. - Твой папаня в ночную сегодня. Мои к родичам намылились. Самое время душу отвести.
Он пошарил рукой под столом и вытащил на свет заветную бутылку.
- Поехали! - сказал он.
Кухтик, зажмурясь, влил в себя горючую смесь. Дыхание у него сперло. Схватив с тарелки мятый соленый огурец, он разом откусил половину.
- Ну, денек был! - сказал Надькин отец, поудобнее устраиваясь на табуретке. - На работу, значит, с утра являюсь, а меня - в местком. Залазь, говорят, в автобус, на выселки поедешь. Времянки крушить. Ну, в садоводство, значит, что у озера. Там куркули эти, дачники, хибар себе понастроили. Им же указ был - чтоб времянку строить три метра на три. И чтоб, значит, в один этаж. Ну, без причиндалов там всяких. Садоводство ж. Шесть соток. Сажай себе, копайся... А они, козлы, нагородили хоромы буржуйские. Кто вооще - с печкой, с марсанрой этой... Вот нас, стало быть, раскулачивать их намылили. В прошлом годе уже ломали мы. Так они ж как клопы - опять за свое...
Кухтик слушал Надькиного отца, и его все больше тянуло в сон. Он облокотился о хлипкий кухонный стол, подпер щеку рукой и прикрыл глаза.
- Ну, приехали мы, - доносился до него словно издалека хриплый голос. - А для порядку, значит, нам двух ментов дали - вон тех, что давеча видел. Куркули-то как увидели нас, так повыскакивали, в кучу сбились. А мент этот, что потолще - Василий его кличут, тезка мой, стало быть, - он им, значит, и говорит: у кого хоть на полвершка больше - ломать к матери. А мы тем временем мерить пошли... Ну, скажу тебе, потеха. Эти бегают вокруг, суетятся, руками машут. Да мы, мол, да вы... Старуха одна вооще с кулаками поперла. А у самой - четыре с полтиной по каждой стороне да печка ещё внутрях... Ну, менты её под белы руки, а мы, стало быть, зацепили тросом и - хрясь!.. Одни досочки... Потом ещё пару хибар намеряли и тоже - к чертям собачьим - тросом... Они - выть, орать. Мол, прав не имеете. А менты им бумагу. Все по закону. Ну а потом говорят - шабаш! Неделю даем, чтоб сами обмерили и до нормы вернули. Сами настроили, пущай сами и ломают. Но уж если через неделю у кого более трех метров будет - все под корень... Э, да ты спишь, малой, гляжу. Сморило тебя, что ль?.. Ладно, иди-ка ложись. Впрямь - темно уже. Засиделись... Ага, вот ещё что. Там тебе какую-то бумажку давеча принесли. Папаня твой, как уходил, велел передать, чтоб глянул ты... На столе в комнатухе у тебя оставил... Ну иди, иди. Да и я пойду, залягу, пожалуй...
В комнате Кухтик с трудом добрался до кровати, хотел было упасть на нее, но, глянув на стол, заметил белый листок. Он подошел к столу, включил свет, взял листок в руки и слипающимися глазами прочел: "РАЙВОЕНКОМАТ".
Ниже на бумажке синими чернилами были выведены его фамилия, имя и отчество. А ещё ниже - отпечатанный на машинке текст: "Вам надлежит явиться... Иметь при себе... Сборный пункт..."
Сон отлетел. В голове у Кухтика прозвучали Колькины слова: "Бронь... В армию не возьмут..." Он положил на стол бумажный листок с ровными аккуратными строчками.
Вот и все. На два года... Ни Лукичевска тебе, ни ломаных приборов, ни чокнутого академика...
Кухтик ощутил прежнюю тягучую усталость. Он бросил бумажку на стол, вышел из комнаты, медленно добрел по коридору до кухни, открыл кран над раковиной и подставил лицо под струю воды. Потом вытер лицо висевшим на гвозде кухонным полотенцем, подошел к темному окну, оперся ладонями о деревянную раму и тупо уставился в ночь за холодным стеклом.
Внизу тянулось черное пространство свалки-помойки. Кухтик закрыл глаза и с минуту простоял так, не думая ни о чем.
Когда он поднял веки, то увидел, что черное пространство внизу рассечено ровной полосой пульсирующего голубого света.
Над свалкой-помойкой, разделенной надвое светящейся лентой, клубился легкий туман. В тумане яркими точками вспыхивали и гасли сотни крохотных искр.
Вдруг туман исчез и из самого центра светящейся полосы вверх, в черное небо устремился тонкий, как игла, изумрудно-зеленый луч.
Кухтик отшатнулся от окна, зажмурился и замотал головой. Он заслонил ладонью лицо, немного подождал и снова открыл глаза.
