Литмир - Электронная Библиотека
A
A

За окном опять было темно.

"Пить меньше надо", - сказал самому себе Кухтик.

Он вернулся в свою комнату, несколько минут бесцельно побродил по ней, остановился, опустил голову и рухнул на жесткую, покрытую серым одеялом кровать.

V

Кухтик-прадед родил Кухтика-деда.

Кухтик-дед родил Кухтика-отца.

Кухтик-отец родил Кухтика-сына.

И все это для того, чтобы в один прекрасный день старшина Халява, прохаживаясь перед строем, рассказал Кухтику (и ещё сорока девяти балбесам, стоявшим рядом с ним) о своих интимных отношениях со всеми их матерями, вместе взятыми.

- ...и твою - тоже! - сказал старшина Халява, остановившись перед Кухтиком и ткнув пальцем в его хилую грудь.

Кухтик вздрогнул и постарался втянуть живот, которого у него не было. Старшина двинулся дальше вдоль строя.

- Кто вас прислал сюда? - громко спросил он, обращаясь в пространство. - Кто, черт возьми, прислал вас сюда?!

Он остановился, заложил руки за спину и задумался. Кухтику показалось, что старшина ждет ответа.

- Военкомат... - робко произнес он.

Теперь пришла очередь вздрогнуть старшине. Голова его резко дернулась и глаза округлились. Он повернулся и оглядел цепочку стоявших перед ним новобранцев.

- Кто... сказал? - медленно произнес старшина.

Все молчали.

- Кто сказал?! - рявкнул Халява так, что с ближнего дерева в небо взметнулась стая ворон. - Кто?!

- Я... - шепотом выдавил из себя Кухтик.

Он понял, что сейчас старшина подойдет, глянет на него страшным своим взглядом и бросит в лицо: "Два наряда вне очереди!" Кухтик недавно уже был свидетелем такой сцены.

Но ничего подобного, к его удивлению, не произошло. Старшина Халява глубоко вздохнул, посмотрел себе под ноги, что-то произнес, беззвучно шевеля губами, и вновь обернулся к строю.

- Родина вас сюда прислала!.. Р о д и н а!! - рявкнул он и снова напомнил всем о своих многочисленных интимных связях.

Пятьдесят новобранцев, вытянув руки по швам, молча выслушали эту информацию.

- Два шага вперед... шагом марш! - скомандовал старшина.

Строй колыхнулся, сделал два шага и замер. Только Кухтик, бедный Кухтик воспринял команду раздельно. То есть - по частям. Он старательно выполнил первую её часть - "два шага вперед" - и, продолжая выполнять, замаршировал дальше.

Ему сегодня отчаянно не везло. Он убедился в этом через полминуты, когда за его спиной раздался сдавленный смех. Кухтик скосил глаза и увидел, что марширует в одиночестве. Он остановился, зажмурился и стал обреченно ждать теперь уже неизбежных нарядов.

Ждать ему пришлось недолго...

Вечером, сидя в углу кухни перед ящиками с картошкой, которую ему предстояло чистить, Кухтик размышлял о своей жизни. Он вспоминал крохотную комнатку в большом сером доме, стоявшем на краю свалки-помойки. Вспоминал и саму помойку с вечно снующими по ней голодными котами. Он вспоминал свою мастерскую на первом этаже Лукичевского Института Пространственных Аномалий и ночную встречу с чокнутым академиком. Теперь тот уже не казался ему ни таким уж чокнутым, ни таким уж страшным, а казался просто вежливым стариканом, малость двинутым на почве науки. Сейчас Кухтик даже не прочь был бы снова увидеться с ним и послушать его байки про таинственную аномалию и про далекий Бермуд-ский треугольник.

Срезая с проклятой Solanium Tuberosum серую кожуру, он вспоминал свои первые дни в казарме.

Теперь, месяц спустя, он, конечно, набрался опыта, кое-что узнал и кое-что понял. Теперь он не стал бы так запросто подходить к койке, на которой лежит, закинув нога на ногу, такой же, как он (так ему, дураку, тогда показалось), солдат. Правда, лежит почему-то в форме и в сапогах, чего он, салага, даже представить себе не смог бы... Теперь-то он знает, что такое "дембель". Знает священное слово "дед". Он знает, как надлежит обращаться к "деду", и знает, что почистить дедовские сапоги - вовсе не кара и не наказание. Это - честь для тебя. Это - честь и это - твой долг.

Он принял присягу на асфальтовом плацу, бубня про себя заранее выученные слова и боясь перепутать текст. Но до этого он уже дважды принял её в казарме, кукарекая на тумбочке под хохот "дедов" и отсчитывая удары большим черпаком по собственному голому пузу.

Он знает, как быстро и точно надо выполнять любое распоряжение любого "деда". Он познал всю глубину своего невежества, осмелясь как-то подойти к столу, за которым обедали "деды", и как-то однажды случайно потревожить их сон. И он познал неотвратимость кары за это. Никогда больше не придет ему в голову дурацкая мысль усомниться в справедливости установленных "дедами" порядков, о которых знают и которые одобряют все - от командира роты до самого генерала (которого, правда, он ещё ни разу не видел).

Он, Кухтик, ещё салага, и ему предстоит ещё многому научиться. Но он научится. И когда-нибудь он сам станет "дедом". Потому что надпись, выведенная углем на белой стене за его спиной, гласит: "Дембель неизбежен, как мировая революция".

А картошка... Да хрен с ней, с картошкой. Мало ли он её перечистил...

Кухтик спит.

Летит, вращаясь вокруг яркой звезды, маленький город Лукичевск. Летит к созвездию Лиры огромный, сплюснутый с двух полюсов голубой шар. Летит неведомо куда само далекое созвездие, мерцая за темным окном и постепенно растворяясь в зыбком свете наступившего утра...

Кухтик спит.

Уже скоро, совсем скоро он проснется. Но перед этим успеет ещё заново прожить во сне три долгих года. Он даже успеет увидеть самого себя, лежащего на другой, двухъярусной железной кровати и смотрящего другие, трехлетней давности сны...

Тогда, три года назад, Кухтику с каждым месяцем службы все реже вспоминались прежняя, доармейская жизнь, тесная мастерская и чокнутый директор аномального института.

Последний раз академик явился ему во время политзанятий.

Кухтик сидел на узкой скамейке и слушал, как маленький, злой, с опухшим лицом замполит-лейтенант нудно читал очередную главу из книги о военных подвигах Предводителя. Как всегда, на самом интересном месте глаза Кухтика сомкнулись, и перед ним удивительно ясно возник образ смешного старика в огромных очках. "Где-то он сейчас? - подумал Кухтик. - Все, поди, аномалии свои ищет. Все помойку эту мерит небось?.."

* * *

Кухтик снова ошибся.

К тому моменту академик Иванов-Бермудянский уже почти не вспоминал ни о таинственной помойке, ни даже о самих пространственных аномалиях. Уже третий месяц проводил он в столице, тщетно пытаясь угадать, что же будет с ним дальше.

Жил он в старой академической гостинице на краю города. Номер у академика был маленький, но зато одноместный. В номере был телефон и почти не было тараканов. Вода имелась. Правда, только холодная. Но зато имелся туалет и даже душ, который иногда работал. В общем, условия были нормальные, если не сказать - отличные. Единственно, что портило эти условия, - постоянный, непроходящий страх перед горничной.

Каждый раз, поднимаясь на свой этаж, академик осторожно заглядывал в длинный коридор, куда выходили двери его и соседних с ним номеров. Если хоть одна дверь была открыта, это могло означать, что там горничная делает уборку. Появляться в это время в коридоре не стоило. Он торопливо отступал за угол и, переминаясь с ноги на ногу, выжидал на лестничной площадке, пока минует угроза. До слуха его доносился громкий раздраженный голос: "Понаехали черт знает кто... Профессоры... Убирай тут за ними..." Далее следовали фразы, значение которых академик понимал слабо. Он родился и вырос в интеллигентной столичной семье и страх перед сильными мира сего уборщицами, гардеробщиками, вахтерами - унаследовал с детства.

Когда уборка заканчивалась, коридорная власть удалялась, гремя пустым ведром. Академик на цыпочках добирался до своего номера и старался как можно быстрее юркнуть за дверь.

Но в остальном жизнь была вполне сносной. (В буфете, к примеру, всегда продавалась сметана, а изредка даже и вполне приличная колбаса.) Однако никакие бытовые удобства не радовали академика, потому что мысли о будущем ежечасно терзали его душу. Все попытки дозвониться до высокого начальства и как-то прояснить это будущее кончались безрезультатно. Каждый раз либо начальства не было на месте, либо ему отвечали, что оно - начальство - "на минуточку вышло и будет неизвестно когда". В общем-то, все это было в порядке вещей. Но постоянное ожидание и неопределенность сильно измотали его.

18
{"b":"46430","o":1}