В дверь забарабанили так, что из головы вылетело сразу все - только ужас, панический ужас вырвался наружу коротким моментальным взвизгом.
- Это они! - взвыла она и села на брачном ложе, ухватила пододеяльник и стала кусать его передними зубами, в дверь истерически колотили, а Жак не просыпался. - Хорошо, вы у меня получите!
Она резко вскочила на пол, накинула платье на голое тело и вышла к парадной двери, крикнув, чтоб перестали хулиганить. Из-за двери потребовали открыть.
Полицейский, тот самый, комиссар муниципалитета, и советский гэбэшник очень удивились, увидев ее в дверях.
- Спите? Назло?! - первым начал гэбэшник, - Вот и чудненько. Сейчас мы тебя, проститутка немецкая, спровадим в наши подвалы. Погоди.
- Попросите, пожалуйста, хозяев, - попросил полицеский, осторожно придерживая бушевавшего коллегу.
- Я здесь, - смело посмотрела на него Вика.
Барбара, замешкавшаяся с бигудями, и Хендрик, завязывающий пояс халата, остановились в открытых дверях гостиной и ждали, что будет дальше.
- Я попрошу кого-нибудь из семейства Смейтс, и разрешите нам войти.
Вика не хотела пускать их, но вежливость полицейского сделала свое дело. Она показала на двери гостиной и только тут увидела родителей Жака. Хендрик показал ей в знак солидарности и одобрения две сложенные в узел ладони.
- Разрешите вам представить, господин комиссар, - заговорил Хендрик по-фламандски, - это госпожа Виктория Смейтс, наша невестка. Вот документы, они лежат перед вами на столе. Ознакомтесь, пожалуйста. Удостовертесь в том, что все оформлено правильно.
Они ушли, как уходит стая бездомных собак.
Однажды Виктория видела, как человек победил зверя. Они с бабушкой Матреной шли через заброшенный осенний сад, Вика была молоденькой пионеркой, а бабушка предлагала ей яблок нарвать в том бесхозном саду. Вика возмущалась, даже перешла в соседний ряд деревьев. И вот она увидела их. Они показались в конце того самого ряда яблонь и надвигались темной стаей на Вику. Впереди, как положено у диких собачьих стай, бежала моська, она полаивала, то наскакивая на невидимых врагов, то закругляясь к вожаку, заискивая перед ним. Вика закрыла глаза, а когда открыла их увидела прямо перед собой глубокий оскал вожака. Он стоял метрах в десяти, задрав в верх свой толстый хвост. Он смотрел на нее светло коричневыми водянистыми глазами и Вика знала, что сейчас он ее загрызет.
- Замри! - крикнула Матрена Захаровна, - Не дыши!
Вика и так стояла как вкопаная. Бабушка медленно обошла ее и встала впереди. Девочка подумала, что бабушка всего лишь хочет загородить ее, но Матрена медленно поплыла на вожака. Она не выставляла вперед руку, не держала в ней палки, она просто медленно шла на вожака, и на глазах Вики произошло чудо. Хвост вожака дрогнул и пополз вниз, медленно подгибаясь под живот. Одновременно он перестал щериться и вздрогнул всем теом. Он отвел глаза, повернул голову и вслед за нею сам развернулся и рысцой, подобно поджарому матерому волку, затрусил подальше от сильного духом человека.
Когда энкеведешник уходил из квартиры Смейтсов, он даже не обернулся. Ему нечего было сказать. Человеческий дух победил матерого хищника.
В коридоре вагона и в тамбуре стояли мужчины в рабочей промасленной одежде, а на полу лежали длинные стальные трубы. Пахло застоявшимся потом, отсыревшим табаком и железом. В купе на верхней полке без матрацев спали два рабочих. Пришлось мириться с запахами.
- Завтра, часика в четыре утра высадимся, - успокоил Иван Петрович, Спи, Вика, поди намаялась, не спала ни крохи.
- Да, да, - кивнула та, - Но как же спать? Проедем!!
Тут же после этих слов зашла проводница.
- Кто тут до Отрадокубанской? Вас будить?
- Пожалуйста, заранее, за час, если можно?
- Мы не с опреженьем? - поинтересовался со знанием дела Плахов.
- Вы чего, дедушка? Когда это вы видели поезда с опережением? Может, в гражданскую - бронепоезд?
Плахов дернулся, сплюнул в сухую.
- Язви тебя в печенку, не позорь ты родную авиацию перед мировым сообчеством, Степанида Савельевна.
- Вы все шутите, Иван Петрович. Ну, билеты кому нужны?
Она пошла дальше по вагону, покрикивая на рабочих, которых и без того шугал бригадир, указывая на нарушения.
Когда Викторию сморил сон, и она прикорнула на неразобранной постели, так и побоявшись переодеваться ко сну, собрав все вещи со стола, кроме бутылки воды, в купе зашли кондукторы. Извинений Виктория как-то не заметила спросонок, правда, кондукторы, осмотрев купе, подтвердили: поезд, действительно, останавливался в Отрадокубанской, и действительно, в четверть пятого.
- Как же я доберусь?
- Встречать-то не будут?
- Не знают они, не ждут так скоро...
- Пойду-ка курну, пока око моей спортсменки-комсомолки надо мной не нависло.
Викторию будили еще несколько раз: пришел Плахов, потом стали собираться на выход рабочие, потом пришли на место старых новые рабочие в брезентовых спецовках, принесли свежий запах пота, проводница, предупрежденная четырежды о необходимости разбудить пассажиров второго купе, так и не смогла больше пробраться по коридору, заваленному балками и инструментом. Краснокожие, хмельные мужики наперебой острили в коридоре, преграждая ей дорогу.
Виктория села на освобожденное от матраца сиденье и ее начала бить мелкая дрожь.
За полчаса до станции она попыталась выйти с сумкой в тамбур остановка-то четыре минуты - но выглянув в коридор поняла, что лучше посидеть в купе.
Рабочие матюкались без южнорусского акцента, очевидно, были наемными из северных краев.
Ближе к станции подбегал поезд, сильнее колотилось сердце, колеса и те отдавались в груди бешенными перестуками. Виктория застегнула молнию на сумке, поправила платье, не помялось ли, и протиснулась в тамбур, стараясь не касаться рабочих. Те с городской заигрывать побоялись, да и старик шел следом дюже сердитого вида.
- Ишь какую подцепил, старый, - только и усмехнулись вслед Плахову.
Станция была пуста и молчалива. Еще горел белым жемчугом фонарь, но небо уже бледнело светом нового дня. Плахов спрыгнул со ступеньки, догнал Викторию. Ей хотелось побыть одной, но старик не мог не проявить учтивости.
