ВЕЧНАЯ МУДРОСТЬ
- Вы раненько вспархнули, - мужчина спросонья был похож на взлохмаченного лешего, - сейчас пойду покурю и будем завтракать. Это что у нас?
Они проезжали город.
- Борисоглебск, - констатировал мужчина, - я тут в страшном бою первый орден завоевал. Рукопашный был бой, вон оно как!
- Вы часто ездите в Москву?
- Не, - отмахнулся он, - Побереги Боже, но я Виктория Васильевна, эту всю дорогу своими ноженьками протопал, так что вот оно что...
Мужчина ушел в туалетную комнату, а Виктория смотрела ему вслед, подняв брови, и лишь через минуту поняла, что это - человек из ее прошлой жизни...
- Ну, что же давайте знакомиться, - сказал он, вернувшись в купе с полотенцем на плече, посвежевший, вроде бы и выпрямившийся, помолодевший, Плахов Иван Петрович, директор школы в станице Отрадокубанской.
"Здравствуйте! Здравствуйте! дорогой учитель рисования! Сколько раз, стоя за мольбертом, в институте живописи, на эскизах в мастерской у Поля Вантэ, в Королевской академии художеств, в лучших музеях перед картинами великих фламандцев, на выставках в столицах мира, я вспоминала вас. И поняла я только много позже, что лишь любовь рождает искусство! Это через первую страсть к вашему мужскому присутствию в моей юности, я прониклась волшебством красок, я стала творцом. Лишь любовь моего Жака помогла мне одолеть пятнадцать лет учений живописи. Его самоотверженность. И теперь ваша ученица стоит с ними, с большими художниками мира, если не в одном ряду, так в одном цеху. И это - ученица простого сельского учителя рисования из станицы Темиргоевской. "
- Я буду вас рисовать, Иван Петрович! Вот увидите, я вас так нарисую!
- Узнала! Девочка!
Старый солдат сурово поглядел на женщину, сидевшую перед ней, потом обмяк и суетливо полез за полку к вешалке, одел пиджак, звякнув несколькими орденами.
- А мы наслышаны о вас.
Иван Петрович совсем стушевался и еще долго не мог успокоиться и начать беседу.
- Я вас не узнала, - призналась Виктория, - вы не сердитесь?
Он пожал плечом. Задал главный вопрос:
- Чего же сердиться. Что же ты на родину-то не возвернулась, Вика?
- Я встретила человека, которого полюбила, теперь он мой муж. У нас четверо детей!
- Эва! - Петрович почесал в затылке, он совсем не был похож на директора художественной школы, - А я думал, может чего в лагере... Так это ж дело добре, раз так, то и предлагаю отметить встречу крепким горячительным напитком - чаем краснодарским!
Он сбегал за кипятком, торопливо поставил стаканы в подстаканниках на стол, подержался за ухо и стал спрашивать дальше.
- А вот к примеру, муж-то у тебя кто, немец?
- Бельгиец. Он был со мной вместе в лагере, только в соседнем.
- Бельгия вроде была оккупирована немцем еще до войны, до нашей. Так он служил там или сидел?
- Сидел, - Виктория улыбнулась пытливому старику, - А в основном стоял у забора и на меня смотрел, а я на него.
- А вы в Бельгии прямо так и живете? Квартиру дали? На стольких-то детей? Ты не обижайся моим расспросам, потому что нам, старикам, такое событие - с иностранкой поговорить, я теперь своей старухе как непрочитанная книга, она, рот открыв, меня слушать будет, я и бельгийка - в одном купе за чаепитием!
Вика подперла рукой щеку и любовалась этим простым открытым человеком, который не скрывал опаски своей по поводу ее жизни за границей, но слово "любовь" принимал, как пароль, открывающий все двери.
- У меня свой дом. Сначала мы с Жаком жили у его родителей, потом Жаку достался в управление салон, он парикмахер.
- О! Выходит, простой рабочий человек, - обрадовался Плахов.
- Потом муж настоял на том, чтобы я пошла учиться в институт.
- Это правильно. Это я одобряю. Толковый мужик!
- А для образования потребовались большие деньги, и тот дом, что Жак для нас построил сам, наняв рабочих...
- ...шабашников...
- да, мы продали, чтобы меня образовывать.
- Вот он весь секрет социализьма, - стукнул старичок по столу, - от каждого по способностям, каждому по труду. Хочешь, иди учись бесплатно, хочешь, не дай Бог, болей, никто тебе слова не скажет. А скоро будет вообще: от кажного по способностям, а вот уж каждому-то по нужде.
Он словно желал вызвать Викторию на спор о приемуществах социализма и капитализма, и уже заранее старался в том споре победить.
- Вот ты, к примеру, небось не работаешь?
- Работаю. Я же выучилась, Иван Петрович.
- С четырьмя-то детями, - не поверил Плахов.
- У меня своя мастерская, а с детьми помогает Жак, мой муж.
- Мужик у тебя, что надо, это мы выяснили, а как же тебе-то там приходится, работать заставляют? - зашел он с другого бока, - или он боится твоего влияния на ребятишек?
Виктория рассмеялась.
- Детишки уж взрослые: старшему двадцать пять, младшей четырнадцать. Тут уж никто не повлияет. А работать меня не заставляют. Я сама не могу не работать, это мое призвание - призвание свыше!
- Это что же за работа такая? - удивился Плахов.
- Я художница, я рисую картины и езжу с ними по всему свету. Так что, низкий поклон вам, Иван Петрович.
Старик покачал головой, принимая благодарность. Потом прокашлялся и сказал:
- Я вот, Вика, в роно согласую, может, выступишь у нас перед ребятами, им полезно, а мне - почет и уважение...
...Жак метался по квартире, как ужаленный, потом заперся в кабинете. Вика сидела на кухне, сложив на коленях руки, переваривала угрозы гэбэшника. Барбара, Элиз и Хендрик собрались в столовой.
- Что он кричал? - спросила Барбара, - Что надо этому русскому?
- Полицейский же сказал, мама, завтра истекает срок пребывания нашей Вики в Бельгии. А этот хряк кажется обещал Вике показать, где зимуют лапландсике олени.
- Ее ждет наказание, - подтвердил Хендрик, - То, что говорят про российские порядки в наших газетах, не выдумка. Сталин может отправить ее в Сибирь.
- Боже, какой ужас, - всплеснула руками Барбара, очевидно не представляя, о чем говорит муж, но возмущаясь самой вероятности наказания, За что?
- За то, что она полюбила иностранца, - резюмировала Элиза, - Вы не понимаете, что надо что-то делать? Не ломайте Жаку всю жизнь!
Родители не ожидали от дочери такого странного намека, разве они ломают ему жизнь? Что от них-то зависит?
