– Хотя, возможно, мне следует пересмотреть это решение, – неохотно призналась Кэт. Дин встал и крепко ее обнял.

– Я уверен, что все эти три несчастных случая не более чем совпадение. Кто-то воспользовался этим и решил сыграть с тобой злую шутку.

– Я тоже так считала, когда получила первое послание. Даже второе меня не насторожило. Но затем я получила третье. И только тогда заметила одну деталь, одно маленькое обстоятельство, которое прежде от меня ускользало. Ты, видимо, тоже не обратил на него внимания. Хотя я не могу понять, как мы могли его проглядеть.

Дин отстранил ее от себя.

– Что же это за обстоятельство?

– Дин, взгляни на даты. Каждый из этих несчастных случаев произошел в годовщину того дня, когда жертве была сделана пересадка сердца. И, – медленно и спокойно добавила Кэт, – она также является годовщиной моей трансплантации.

Алекс невидящими глазами уставился в черный экран своего компьютера. Проклятый зеленый курсор на дисплее стоял на одном месте. Эта чертова штука не двигалась уже несколько дней – со дня его ссоры с Кэт.

Она поистине дралась как кошка, подумал он, вспомнив, как Кэт выгибала спину и шипела на него – разве что не кидалась царапать ему лицо когтями. Женщина с ее темпераментом ни за что не могла позволить, чтобы ею манипулировали, а он просто-напросто вынудил ее лечь с ним в постель. Что ж, подобной реакции от нее и следовало ожидать.

Алекс опустил голову на грудь, затем плавно перекатил ее на спину, и снова на грудь. Сделав это упражнение, он положил пальцы на клавиши, как будто собрался заняться наконец делом, на сей раз всерьез.

Курсор продолжал мигать, не двигаясь с места. Казалось, он издевается над Алексом, лукаво подмигивая, как будто страшно рад, что у его хозяина тяжелый приступ творческого застоя.

Уже несколько дней Алекс пытался написать любовную – точнее, постельную – сцену. До этого места книга продвигалась сравнительно неплохо. Он даже похвастался перед Арни. Сюжет медленно, но верно разворачивался. Алекс так правдиво передал место действия и всю окружающую обстановку, что ему казалось, он слышит шум текущей воды в канализационных трубах под городскими улицами, полными зла и жестокости. Его персонажи, сами того не подозревая, двигались в направлении тщательно подстроенных им опасных ситуаций и дальнейших злоключений.

Однако внезапно, без всякого предупреждения, они заартачились. Чуть ли не каждый из них встал в позу и заявил: «Хватит. Я больше так не играю».

Герой уже не был способен на геройство и превратился в настоящую тряпку. Злодей совсем разнюнился. Полицейские информаторы словно онемели. Сами полицейские потеряли к преступникам всякий интерес. Что же касается главной героини…

Алекс облокотился на край стола и запустил все десять пальцев в волосы. Главная героиня как раз и возглавила весь тот бунт. Внезапно ей разонравилась та роль, которую он для нес придумал, эта стерва заупрямилась и ни за что не соглашалась продолжать в том же духе.

Да, девица эта оказалась крепким орешком. Ее речь была столь же развязной, как и походка, которую он детально описал, представляя ее своим читателям на пятнадцатой странице. Но она также была необыкновенно женственной и, следовательно, уязвимой, причем намного более уязвимой, чем он первоначально планировал. Алекс подозревал, что в его отсутствие она вовсю пользовалась этим своим качеством. Однажды в минуту слабости он ей это позволил. Теперь было слишком поздно что-либо менять.

Герою уже давно пора было с ней переспать, но события в их постельной сцене развивались не так, как Алекс их запланировал. Где-то на полпути между его мозгом и кончиками пальцев творческие замыслы отклонялись куда-то в сторону, как рельсы на сортировочной станции. Какая-то неведомая ему сила переводила стрелку.

Предполагалось, что герой задерет ей юбку, сорвет с нее трусики, овладеет ею, затем встанет и уйдет восвояси, а ей останется только выкрикивать ему вслед оскорбления и угрозы напустить на него своего ухажера, главного злодея.

Герой должен был с презрением и сарказмом отвечать на каждый ее выпад, а затем бросить одну в убогой комнатушке где-нибудь в дешевом мотеле, оставив разорванное белье и неоспоримые следы страсти на ее теле в качестве немых свидетельств ее морального разложения.

Вместо всего этого каждый раз, когда Алекс принимался описывать эту сцену, его внутреннему взору все виделось совсем иначе. Герой ласками проложил себе дорогу к ней под юбку. Вместо того чтобы грубо сорвать с нее трусики, он просунул под них свои пальцы. Коснувшись ее мягкой и нежной кожи, бедный малый чуть не полез на стенку от вожделения. Он ласкал ее до тех пор, пока ее плоть не увлажнилась, готовая его принять, и лишь тогда медленно стянул трусики с ее длинных ног.

Войдя в нее, он также отнюдь не торопился кончать и убраться восвояси. Она оказалась совсем не такой, какой он ее считал, намного нежнее, мягче и податливее. Он полностью игнорировал приказы Алекса подчинить ее себе и покончить с этим как можно быстрее.

Не в силах разобраться в переполнявших его сложных чувствах, герой сделал то, чего в подобных ситуациях никогда не делал прежде: он поднялся на выпрямленных руках и посмотрел ей в лицо сверху вниз. По ее щеке стекала одинокая слеза. Он спросил ее, что случилось. Может быть, он причинил ей боль?

Причинил ей боль?! Алекс мысленно вскрикнул. Это еще откуда? Предполагается, что ему совершенно безразлично, причинил он ей боль или нет.

Нет, ответила она, он не причинил ей боли. Единственное зло, которое он мог ей сделать, это рассказать обо всем ее любовнику, тому самому злодею. Уж тот-то сумеет причинить ей боль, много боли. Она жертва его постоянного жестокого обращения, продолжала она. Неужели он думает, что она жила бы с таким подонком, как главный злодей, если бы у нее был хоть какой-нибудь выбор? Нет. Однако обстоятельства диктовали ей необходимость оставаться с ним Но это же чушь собачья! Алекс готов был закричать. Она всего лишь уличная проститутка. Разве ты этого не видишь, ты, недоумок? Тебя же обводят вокруг пальца! Тебя обманывают, как мальчишку!

Герой всматривался в бездонные голубые глаза, еще глубже погружаясь в ее шелковистую плоть и с наслаждением вдыхая дурманящий запах ее вьющихся медно-рыжих волос…

Минуточку, минуточку/ Предполагалось, что она блондинка. Крашеная блондинка. Так указано на странице 16. Что случилось между страницами 16 и 104, она что, поменяла цвет волос и изменила характер? И с каких это пор он стал использовать такие прилагательные, как прозрачный и шелковистый?

Когда потерял всякий контроль над своей собственной книгой, вот с каких.

Курсор дисплея продолжал мигать, не двигаясь с места. Алекс резко отодвинул назад стул и вышел из-за стола. Его пальцы отказывались нажимать нужные клавиши, вот и все. Ничего страшного, так бывает. Даже обладатели Пулитцеровской премии иногда страдают творческим застоем. Неизвестно еще, были бы столь же хороши «Гроздья гнева», если бы у Стейнбека время от времени не случалось таких же вынужденных перерывов в работе. Возможно, и у Стивена Кинга бывали выходные дни, когда слова просто отказывались выходить из-под пера.

Идя к окну, Алекс заметил на книжном шкафу почти пустую бутылку виски. Казалось, она подманивает и дразнит его.

Когда он в тот раз ушел из дома Кэт, она вся кипела от гнева и угрожала разбить о его голову отделанную металлом хрустальную вазу. Алекс сознавал, что ее ярость достаточно обоснованна, поэтому, выйдя от нее, направился прямехонько в винный магазин.

Первый глоток был отвратителен на вкус. Второй пошел уже лучше, а третий и четвертый и совсем хорошо. Следующие… а вот про следующие он уже ничего не мог сказать. Он только смутно помнил, что после этого его сильно рвало.

Потом он проснулся на рассвете от желания помочиться, настолько сильного, что ему было больно. От его дыхания замертво свалился бы даже слон. В голове был сплошной туман, он не помнил, как очутился на автостоянке перед торговым центром. Слава Богу, что он еще не попал в аварию и не искалечил себя или кого-нибудь из прохожих, ведя машину в состоянии опьянения.