Иногда создается впечатление, что если один человек начинает шуметь, то обязательно начнется бунт. Но, по мнению Грановеттера, это не так. Исход зависит от состава толпы. Если в толпе всего несколько зачинщиков и множество людей, которые будут действовать, только если взбунтуется значительная часть этой толпы, вряд ли что-то произойдет. Чтобы толпа сорвалась, вам нужны зачинщики ("радикалы") — люди с пониженным порогом агрессивности — и масса людей, на которую можно повлиять. В результате несмотря на то что не так-то просто организовать бунт, как только толпа переступит порог агрессивности, поведение будет формироваться ее самыми неистовыми участниками. Если коллективная мудрость — это, как считают авторы данной книги, усредненное суждение толпы в целом, то такая толпа неразумна. Ее суждение экстремально.

Разумеется, рынки не всегда (и даже не очень часто) переживают бумы. Однако в работе Грановеттера есть намек на то, что рынкам следует избегать бесконечных приступов иррационального подъема или же иррационального отчаяния. В мире Грановеттера, если в толпе есть люди, которые не станут бунтовать при любых условиях (т.е. чьи действия не зависят от поведения толпы в целом), то вероятность бунта снижается, поскольку чем больше людей не станут бунтовать, тем больше людей тоже не захотят бунтовать. Аналогия с фондовым рынком очевидна: чем больше инвесторов откажется покупать акции только потому, что их покупают все остальные, тем меньше вероятность, что возникнет бум. Чем меньше инвесторов будут относиться к рынку, как к конкурсу красоты, который описал Кейнс, тем более жизнеспособными и мудрыми станут решения этого рынка.

В январе 2003 года 343 человека, тщательно отобранных так, чтобы представлять собой почти идеальный срез населения Америки, собрались в Филадельфии на политические дебаты. Темой была американская внешняя политика, и вопросы варьировались от зреющего конфликта с Ираком до распространения ядерного оружия и глобальной эпидемии СПИДа. Чтобы определить позицию участников по этим вопросам, накануне среди них провели опрос. Затем им выслали наборы информационных материалов с беспристрастным изложением соответствующих фактов и освещением последних дискуссий на указанные темы. Когда участники предстоящих дебатов прибыли на место, их разделили на небольшие группы и назначили руководителей. Весь уикенд прошел в обсуждениях. По ходу дела участникам предоставили возможность выслушать отчеты комиссий, состоящих из экспертов и политических деятелей, излагавших различные мнения. В конце уикенда среди участников снова провели опрос, чтобы выяснить, как изменились их взгляды.

Все это мероприятие, получившее громоздкое название National Issues Convention Deliberative Poll ("Совещательный опрос на базе конвенции по вопросам национального значения"), было детищем политолога из Техасского университета Джеймса Фишкина. Толчком к организации совещательного опроса для Фишкина стало недовольство узостью результатов традиционных исследований. Он также считал, что американцы лишены как возможности получения достоверной информации, так и возможности сделать мудрый политический выбор. Идея совещательных опросов (которые теперь проводятся в сотнях городов по всему миру), по мнению Фишкина, состояла в том, что политические дебаты не могут и не должны являться прерогативой исключительно экспертов и политической элиты. При наличии необходимой и достаточной информации и возможности обсудить злободневные темы, обычные люди способны с блеском разобраться в сложных проблемах и прийти к разумным решениям. В этом отношении проект Фишкина весьма оптимистичен, ибо основывался на глубокой убежденности как в достоинствах тщательно организованных дебатов, так и в способностях обычных людей к самоуправлению.

Фишкин хотел превратить открытые совещания в регулярный, общенациональный процесс и если не заменить ими традиционные способы принятия общенациональных решений, то по крайней мере дополнить их. Уверенный, что разработанные им опросы отражают реальное мнение американских граждан по тем или иным вопросам, Фишкин настоятельно рекомендовал американским политикам опираться на их результаты, а не на распространенные опросы Гэллапа. Надо сказать, что это весьма идеалистический проект, не в последнюю очередь из-за того, что организация совещательных опросов требует значительных временных и финансовых затрат, в связи с чем трудно себе представить, что они станут привычной частью американской политики. (И, кроме того, вряд ли нынешние политики на самом деле ждут не дождутся советов рядовых граждан.) Но этот проект не так идеалистичен, как другие идеи Фишкина, а именно Совещательный День. Совещательный День, по предложению Фишкина, а также профессора права Йельского университета Брюса Аккермана, должен быть объявлен национальным праздником, когда за две недели до всеобщих выборов зарегистрированные избиратели соберутся в своих общинах небольшими группами по пятнадцать человек, а также большими — по пятьсот, чтобы обсудить главные вопросы избирательной кампании. Гражданам, принявшим участие в этом совещании, выплатят вознаграждение, предположительно — в сумме 150 долл.

Теперь Аккерман и Фишкин осознают, как утопично (или, если хотите, антиутопично) звучат эти идеи. Но они все же утверждают, что для спасения американской демократии необходимо принять чрезвычайные меры. Они считают, что американцы все сильнее изолируются друг от друга и отчуждаются от политической системы, публичные дебаты становятся все более формальными и менее информативными, а на смену идее всеобщего блага приходит повальное стремление к личной выгоде. Необходимо снова вовлечь американцев в общественную жизнь, дать им возможность выразить собственное мнение в рамках содержательных форумов и разобраться в сложных процессах. Совещательные опросы — это только один из путей достижения такой цели.

Идея "совещательной демократии" — удобная мишень для критики. Она, очевидно, опирается на нереалистичную концепцию наличия у людей чувства гражданского долга. Она наделяет подобные обсуждения чуть ли не магической силой. И в ней присутствует нечто назидательное, учительское — в духе "дети, ешьте кашу". Даже если согласиться с тем, что люди достаточно умны, чтобы разобраться в сложных политических перипетиях, неясно, найдутся ли у них терпение или силы, чтобы осуществить данный процесс. Скажем, судье Ричарду Познеру идея о том, что участие в обсуждениях сделает американцев образцами разума и добродетели, представляется смешной. "Соединенные Штаты — это глубоко мещанское общество, — пишет он в своей работе Law, Pragmatism and Democracy ("Закон, прагматизм и демократия"). — Граждан мало привлекают абстракции и у них нет времени на то, чтобы воспитывать в себе просвещенных и патриотически настроенных избирателей". В любом случае мы не можем ожидать, что люди составят для себя четкое и реальное представление о всеобщем благе. "Намного сложнее сформировать обоснованное суждение о том, что хорошо для всего общества, нежели определить собственный интерес, — пишет Познер. — Не то чтобы нельзя было ошибиться в последнем; однако суждения о наиболее эффективных деяниях на благо одного человека (практичные суждения, сопряженные со своекорыстными действиями) куда более просты, чем суждения в отношении многих, т.е. суждения, необходимые для того, чтобы определить, что будет лучше для общества в целом".

Мнения Познера и демократов — сторонников публичных совещаний — сходятся в том, что реальность политики и законодательства не будничная (хотя они могут быть не согласны и в этом). Они не согласны в том, зачем существует демократия и каких плодов нам следует от нее ожидать. Нужна ли она нам для того, чтобы дать людям чувство сопричастности и власти над собственной жизнью и чтобы в итоге способствовать политической стабильности? Или она нужна нам потому, что демократия — это великолепный инструмент принятия решении и раскрытия правды?