- Чиче, Кунадо, оправляйтесь подключить, чтобы сделать этому сеньору приятное.

Герман садится рядом со мной.

- Это же несправедливо, - говорит он. - Они же знают, что я твой компаньон, так что обязаны меня слушаться. Не понимаю, как ты сам с ними справляешься.

- Послушай, сейчас ты в горах, а не у себя в конторе. Мои люди работают не ради заработка, а потому, что им нравится здесь атмосфера: уважение и авторитет сверху не назначаются, их еще нужно заслужить. Если же ты и дальше будешь так обращаться к ним, то с тобой может случиться что-нибудь малоприятное.

Его это тут же успокаивает, и он меняет тему:

- А как с золотом, много его?

- Много!

- Так покажи.

- Попозже. Спешить некуда. На сколько вы останетесь?

- Два дня.

- О, это даже слишком.

- Во сколько ты начинаешь работу, чтобы могли посмотреть представление?

- Сегодня мы не работаем, я обещал им два дня отдыха. Может быть завтра поработают часок, чтобы вы посмотрели.

Герман разочарован и начинает доставать:

- Хватило бы и одного дня, у меня такое впечатление, что ты их балуешь: каждый раз мясо, у всех кровать и матрас... Ты же знаешь, это всего лишь животные, они не привыкли к таким удобствам.

Приближающийся приступ малярии не дает мне сил ответить ему как следует, к тому же я не собираюсь объяснять причины своих поступков. Но его замечания доносятся до ушей моих мужичков, которые и вправду начинают поглядывать на него исподлобья. Эта троица сюда никак не лепится. Мои люди тяжко пашут, но они уже привыкли к своего рода семейной атмосфере, к приятелям, с которыми вместе дуркуют, поэтому такое вот отношение к ним, крестьянам, городских людей, поглядывающих на них с превосходством, их сильно огорчает.

За исключением Низаро, который гнется в поклонах, простые рабочие вновь прибывших попросту игнорируют. Даже с чисто физической стороны чужаки производят неприятное впечатление: ужасно гадко смотреть на этих толстяков в шортах, на их нездоровую белую кожу.

- Какая жалость, что приходится вступать в союз с такими вот гнидами, - говорю я Николя, который разделяет мое отвращение. - И подумать только, такие вот типы управляют страной!

- И все равно, мне казалось, что президентский племянник умеет себя вести получше. Ты заметил, что парни невзлюбили их с первого же взгляда?

- Это естественно, они же притарабанились сюда как завоеватели. Для людей ни Вайнберг, ни Каракас ничего не значат - всего лишь два смешных типчика, которых охотнее всего подвесили бы ради смеха вверх ногами, вот просто так.

В этот момент Герман подводит ко мне третьего толстяка, с которым до сих пор мы не обменялись даже словом.

- Хуан Карлос, я привел к тебе Пабло Гарсию, чтобы он занялся бухгалтерией.

- Какой еще бухгалтерией? Это что еще за история?

- Ну, я имею в виду документы, которые мы делаем для Малессы, опять же, документы рабочих. Сделаем список, передай им, чтобы они подходили с удостоверениями личности.

- Ты делаешь страшную ошибку, никто на это не пойдет, более половины всех этих типов находится вне закона и от чего-нибудь да бежит: от алиментов, от приговора суда. Здесь нет никого кристально чистого, так что никто не пойдет на то, чтобы их имена фигурировали в каких-то юридических документах.

- Но ведь мы должны все сделать согласно предписаний. Подумай только, что будет, если произойдет несчастный случай.

- Мне кажется, что скорее они пойдут на такой риск, чем отправятся в кутузку. Впрочем, займемся этим завтра утром, а теперь пора кушать.

- Нам накроют отдельный стол?

- Понятное дело, что нет. У нас здесь одна большая семья: у нас нет никаких различий.

Ближе к концу еды Герман вытаскивает две бутылки виски.

- Нужно выпить за наш прииск, это я привез для нас.

- Вот это ты придумал шикарно. Эй, ребята! Тащите кружки, Герман привез для всех подарок.

Пока все, радуясь дармовщине, толкутся вокруг меня, по мине Германа вижу, что его жаба давит делиться этим дорогим виски с рабочими.

Ко мне с озабоченным лицом подходит Чиче.

- Это правда, как говорил Герман, что мы завтра работаем?

- Не целый день, я же обещал вам два дня отдыха, и они у вас будут. Так, может с часик, чтобы им показать.

Вечер продолжается, и мои люди, радуясь, что в перспективе у них еще целый свободный день, расслабляются на всю катушку. Обе бутылки быстро опустели, посему вытаскиваю свой контрабандный гварро. Наполняю все стаканы до краев; Герман заинтересованно присматривается, затем нюхает свой.

- За наш прииск! На здоровье!

И выпиваю свой стакан до дна, моему примеру следуют все рабочие. Гортани у всех уже сожжены девяностопроцентным спиртом, так что все идет как по маслу. Орландо, который выпить умеет, тем не менее ошарашен, он сделался весь красный и давится под нашими ироничными взглядами. Герман осторожненько сделал лишь один маленький глоточек.

Я снова наполняю стаканы, и сцена повторяется. Через полчаса Орландо пасует, побежденный усталостью и спиртным, и валится с лавки, сопровождаемый издевками. Он совершенно утратил остатки своей гордости и теперь разнылся в приливе пьяной печали, бормоча какие-то слова; на него жалко смотреть.

Джимми и Герман затаскивают его в кровать. Низаро и Джимми уступили свои Герману и Орландо, а Пабло на какое-то время остался ни с чем: в конце концов кто-то соглашается уступить ему свое местечко.

* * *

Перед тем, как идти спать, ко мне подходит Чита.

- Хуан Карлос, я ухожу.

- Почему?

- Hе могу выносить этих двух толстух. Они все время ругаются на меня и относятся ко мне хуже, чем к собаке.

Hо ведь ты не позволишь же, чтобы эти две туши морочили тебе яйца? Ладно, завтра поговорим.

До меня уже доходили слухи о ссорах между Читой и двумя нашими уродинами, только я никогда не относился к этому серьезно. Такие вещи вообще следует воспринимать как каприз, а потом забывать. Сам же я чувствую себя нехорошо, и хотя приступ болезни не слишком сильный, у меня болят все конечности. Марсела приходит сделать мне массаж: лапы у нее, будто ножищи у борца, и, хотя сам я сложен тоже крепко, после ее нежного лечения я валяюсь в полуобморочном состоянии. Весь дом погружен в тишину, и я уже собираюсь заснуть, как вдруг раздается жуткий храп.