Ян нежно сжал руками ее грудь и глубоко вздохнул. Шей закрыла глаза и тоже глубоко вздохнула, чувствуя, как его пальцы коснулись самого чувствительного места — ее взбухших от страстного желания сосков. Ее сердце бешено колотилось в груди, и ей показалось, что оно бьется в такт с его ритмичными движениями руки — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Ее мысли смешались и отлетели прочь, оставив после себя блаженную пустоту.

Так они стояли несколько секунд, не находя в себе достаточно сил, чтобы отойти друг от друга. Ян тяжело дышал, и ей казалось, что она отчетливо слышит удары его сердца.

— Шей, — обратился он к ней сдавленным голосом. Одна его рука опустилась, зато другая еще крепче прижала ее к себе. Он снова наклонился к ней и уткнулся носом в соблазнительно мягкую ямочку между шеей и плечом.

Она с трудом подавила в себе желание застонать от удовольствия. В этот момент послышался шум мотора. Охранник подъехал к ним и остановил машину. Шей с трудом оторвалась от Яна, подошла к машине и села за руль.

— Шей…

Она быстро захлопнула дверцу машины, а затем, немного подумав, опустила ветровое стекло:

— Я же говорила тебе, что у нас ничего не получится. Это невозможно, Ян.

Он наклонился над окном, положив ладони на ветровое стекло.

— Нет, — сказал он и решительно покачал головой. — Нет, ты не права. Это совсем не так.

Шей нажала на педаль газа. Ян успел сунуть голову в машину и поцеловать ее в лоб.

— Будь осторожна, — сказал он, отходя от машины.

Все было кончено. Она прекрасно сознавала это. В тот самый момент, когда она выехала из подземного гаража, оставив его в темноте узкого прохода, она уже хорошо понимала, что ее любовь к Яну Дугласу была окончательно проигранной партией. Она проиграла ее так же, как проиграла теннисную партию в то памятное утро. Вообще говоря, их роман с самого начала был обречен на неудачу. Для нее это был самообман, правда, очень приятный и соблазнительный. Она обманывала себя, когда думала, что из этого что-нибудь получится. Она просто уступила его ласкам, позволив своему телу обмануть разум. А он? Он же не мог так легко обмануться? Он все прекрасно понимал. Он не мог не чувствовать, что его моральные устои подвергаются серьезному испытанию.

Почему же она не оказала ему достойного сопротивления? Почему не отвергла его домогательства и не влепила ему пощечину? Почему не убрала его руку? Ведь она могла поцеловать руку священника и предупредить его о том, что он играет с огнем. Почему она этого не сделала? Почему отвечала на его поцелуи, на его ласки с такой легкостью и беззаботностью? Почему испытывала такое волнение, когда он целовал ее?

Нет никаких сомнений в том, что он сейчас воспринимает ее как орудие дьявола, пытающегося любой ценой добиться его падения, подвергнуть испытаниям его веру, разрушить его карьеру священника и все те принципы, которые были для него священными.

К концу следующей недели она окончательно убедила себя в том, что он всеми силами пытается забыть ее, выбросить из своего сердца. Он не знал много языков, но язык плотских искушений ему был достаточно хорошо известен. Здесь он не мог ошибиться. Она хотела его, стремилась к нему. Об этом весьма красноречиво говорили все части ее тела — руки и плечи, спина и бедра, грудь и шея. И язык ее тела был так понятен, что он не мог не услышать его требовательного призыва. Она не скрывала своих чувств к нему, как не скрывала того разочарования, которое пришло, когда он убрал свою руку с ее груди и отошел в сторону. А ее поцелуи? Это ли не самое яркое доказательство ее чувств?

К концу третьей недели она немного успокоилась. Да и почему она должна была волноваться из-за того, что думает о ней какой-то провинциальный и ханжески настроенный священник из маленького городка Бруксайд в Коннектикуте? В конце концов это был всего лишь небольшой эксперимент, закончившийся неудачно. Разве она сама не использовала его в качестве любопытного объекта для наблюдения? Это внесло некоторое разнообразие в ее скучную жизнь. А сейчас все закончилось. Ну что ж, прекрасно. Прекрасно. Ей плевать на все эти детские штучки.

Тем более что времени у нее практически не было. Кроме работы в галерее, она каждые три дня бывала в Нью-Йорке, где позировала Роберту Глэду. Шей очень высоко ценила его профессионализм и талант скульптора, хотя как человек он оставлял желать лучшего.

Когда она приезжала в его студию, бородатый и всегда помятый Роберт Глэд почти без слов указывал ей на заднюю комнату, где она могла раздеться, и начинал работать. Прикрытая простыней, Шей терпеливо пересаживалась с места на место, когда он выбирал для нее позицию. После долгих прикидок она наконец замирала без движения и сидела так в течение нескольких часов. Предварительно он украшал ее полинезийскими атрибутами девственности. По окончании работы он не спеша собирал свои инструменты на рабочем столе и говорил свое обычное: “Благодарю вас”. Шей снова шла в заднюю комнату, быстро одевалась и покидала студию.

Ее вполне устраивало, что Глэд не обнаруживал склонности к пустой болтовне. Благодаря этому она могла во время позирования отвлечься от всего мира и позабыть все неприятности.

Разумеется, большую часть этого времени она посвящала Яну и тем отношениям, которые сложились между ними. Она снова и снова обдумывала сложную ситуацию, пытаясь найти хоть какой-то выход. Но все ее попытки были тщетными. Она раз за разом приходила к одному и тому же выводу: ситуация безнадежна, выхода нет. Всегда было так, и всегда так будет. Она должна смириться с этой мыслью.

Однако сделать это было нелегко. Одна только мысль о том, что она никогда больше не увидит Яна, приводила ее в отчаяние. Почему разрыв с ним оказался таким болезненным? Ведь она с самого начала знала, что их роман закончится неудачей, что их отношения будут временными. Но жизнь преподнесла ей совершенно неожиданный сюрприз — она поняла, что ее существование невыносимо без него. Почему же ее жизнь стала такой тоскливой без Яна? Она много раз задавала себе этот вопрос, но так и не находила ответа.

Однажды вечером наступил еще один момент истины. Закончив сеанс в студии Роберта Глэда, Шей быстро оделась и спустилась вниз, пребывая, как и все последние дни, в подавленном настроении. Она толкнула входную дверь и вышла на улицу, почувствовав слабое дуновение осеннего ветерка, с трудом пробивавшегося через лес небоскребов. На другой стороне улицы она увидела Яна, который терпеливо расхаживал взад и вперед по тротуару. Шей спокойно пересекла улицу и остановилась недалеко от него. Какое-то время он не замечал ее, уставившись на носки своих туфель. Легкий ветерок теребил его волосы, делая их еще более привлекательными.

Почувствовав на себе ее взгляд, Ян поднял голову и грустно улыбнулся. Она стояла перед ним, прижав к груди свою сумочку.

— Ян? — спросила она тоном искреннего удивления и обернулась, как бы желая убедиться в том, что это не сон, что она действительно только что вышла из этого здания.

— Привет.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Интуиция подсказала мне, что ты здесь. Я отыскал адрес Роберта Глэда в телефонном справочнике. Я жду тебя уже больше часа. Нам нужно поговорить, Шей.

Она обдумала его слова, гордо вскинула голову и торжественно продефилировала мимо него.

— Ну что ж, наверное, ты можешь позволить себе такую роскошь, как свободное время, — произнесла она с легкой иронией. — А мне нужно успеть на поезд, идущий в Вудвилль. Я обещала Вандиверу, что вернусь и поработаю еще пару часов до закрытия магазина.

— Шей, — сказал он и остановил ее, схватив за руку, — ты сердишься на меня из-за того, что я не звонил тебе?

Сильный порыв ветра взъерошил ее пшеничные волосы, и они упали на ее лицо. Она поправила их рукой и посмотрела ему в глаза.

— Не обольщайся на этот счет, — ответила она и попыталась вырваться из его рук, но он еще крепче прижал ее к себе.