Есть и другие гипотезы, объясняющие возникновение полосчатости в агатах: заполнение пустот может происходить и постепенно за счет кремнекислых растворов, просачивающихся в миндалины сквозь поры окружающих пород или по мельчайшим трещинкам — подводящим каналам. Раствор проникает постепенно, и каждая порция, осаждаясь на стенках пустотки, образует очередное колечко.

Благодаря вязкости, высокой твердости и прочности агаты издавна широко применяются: из них вытачиваются ступки для истирания твердых веществ, цапфы теодолитов и нивелиров, опорные призмы точных весов и др.

Но есть у агатов и другая вековая служба. Художественная резьба по красивым агатам предстает перед нами сегодня как необычная каменная летопись минувших веков.

Кто из ребят не набивал камнями карманов? Человека всегда волновали и пленяли красивые камни. Примерно так дело обстоит уже сотни тысяч лет. Только вот карманов в палеолите не было и в помине, и приходилось ребятишкам таскать свои сокровища горстями. Во всяком случае такие «коллекции» красивых цветных галечек халцедона и кремня нередко находят при раскопке древних стоянок. Собирали их, как считают многие археологи, вероятнее всего, дети. В неолите, когда искусство обработки камня получило большое развитие, вместе со шлифованными каменными ножами и топорами появились и сверленые бусинки-амулеты. Высверливали дырочки в них тонкими костяными трубочками или кремневыми остриями, подсыпая все время мокрый песок. Часто такую бусину надевали как охранный амулет на руку или на шею ребенка. Эти реликвии 13-тысячелетней давности читаются сегодня как знак удивления непостижимой прелестью камня, как признание его красоты. Такой была первая реакция гомо сапиенс — человека разумного — на находку самоцвета.

Дальше халцедоновый и агатовый след мы встречаем в руинах великих цивилизаций Двуречья и Месопотамии: Шумере, Аккаде, Вавилоне, Ассирии, где дворцы и колоссальные ступенчатые храмы — зиккураты, библиотеки и сами «книги» — все воздвигалось и созидалось из глины. В древних государствах Двуречья, где любой камень — редкость и ценность, халцедоны явились воплощением земной тверди. И вот в самой древней и, пожалуй, самой удивительной из этих стран, а именно в Шумере, в начале III тысячелетия до н. э. было сделано поразительное открытие: если вырезать картинку не на плоскости, а на маленьком каменном цилиндре диаметром 1 — 1,5 см, то отпечаток с нее можно «раскатать» в целую полоску длиной уже 3 см. И экономно, и удобно. На этих отпечатках с цилиндрических месопотамских печатей можно видеть целые сцены из жизни людей и богов: сражения героев и богов с мифическими и реальными животными, приношение дани богам и царям или изображения различных животных и сказочных существ.

А что же запечатывали шумеры и аккадцы такими печатями? Их применяли широко: ими «скреплялись» скажем, кувшин с маслом или вином запечатывался сверху глиной и «запломбировывался» печатью. Слоистые ониксы в странах Древнего Востока нередко применялись для вставок в глазницы богов. Для этого вытачивался овальный кабошон и его верхний темный слой выглядел тогда как радужная оболочка, а нижний — белый как белок глаза. Отсюда позднее пошел обычай украшать ониксами сбрую лошадей и верблюдов — от дурного глаза.

Цилиндрическая печать и слепок с нее

На многоцветных египетских фресках, украшающих гробницы, дворцы и храмы, мы видим и важных, степенных уток, и пестрого хохлатого удода, и кошку, подкрадывающуюся к птичке. Как интересны и точны детальнейшие сцены охоты на антилоп, львов, гиппопотамов, картины сельскохозяйственных и ремесленных работ, войн и увеселений — все исполнено непринужденности и живого трепета бытия. Но как суров пантеон египетских богов — их звериные страшные лики не допускают никакого панибратства, держа людей на дистанции священного ужаса. Фараоны, как считали в Древнем Египте, — дети богов и тоже бессмертны. Пройдя свой земной путь, они навеки «поселялись» в мумиях и в погребальных статуях. Стремились обеспечить «спокойную» загробную жизнь и другие важные персоны Египта: жрецы, военачальники, придворные и другие знатные люди. Как пишет известный египтолог Б. А. Тураев, «в этой жизни египтяне главным образом готовились к тому, чтобы не умереть, несмотря на смерть». Не вполне надеясь на «вечность» мумии, они также ставили в своих склепах погребальные статуи. Но если мы говорим, что глаза — это зеркало души, то для египтян глаза были ее основным надежным «вместилищем». И погребальная статуя не могла принять душу умершего человека, не пройдя таинственный обряд «отверзания» рта и глаз: жрецы окрашивали губы статуи красной краской и вставляли в их пустые глазницы еще более искусную, чем на Востоке, «модель» человеческого глаза, изготовленную в полном соответствии с анатомией, вплоть до слезных мешочков! Веки-обводы глаз делали из металла: золота, серебра, меди, глазное яблоко — из алебастра^[21] или слоновой кости. В специальное углубление в глазном яблоке вставляли главное чудо — роговицу, выточенную из горного хрусталя с дырочкой-зрачком, просверленным посередине; отверстие зрачка заполняли черной пастой, внешнюю сторону хрустальной роговицы до блеска полировали, а на внутреннюю — матовую — наносили пленку темной смолы, идеально имитирующей цвет радужной оболочки карих глаз.

Труден и опасен был, согласно верованиям египтян, путь души к вожделенным местам вечной жизни: их подстерегали чудовища, их ждал суровый суд Осириса и другие испытания. Чтобы душа могла выдержать все это, родные снабжали умершего массой необходимых вещей. В частности, каждому предстояло на суде Осириса положить на весы свое сердце, и только безгрешный обретал вечную жизнь. Не все надеялись на свое полное безгрешие. Чтобы сердце не подвело своего владельца, его при мумификации вынимали и хоронили в отдельном сосуде, а в мумию на место сердца клали вырезанного из сердолика или лазурита скарабея. На брюшке жука вырезалась надпись, гласившая: «О, сердце, которое принадлежит существу моему. Не выступай против меня свидетелем, не сопротивляйся мне перед судом, не будь враждебно ко мне перед приставленными к весам».

Словно в миниатюрном зеркале особенности монументального искусства Египта отразились в мелкой каменной пластике. Утка, стремительно вылетающая из зарослей тростника, оживляет коричневато-розовый гравированный щиток агатового перстня. А рядом в витрине Эрмитажа расположились магические амулеты — спасительные «обереги», традиционные скарабеи из голубого халцедона-сапфирина, павиан из двухслойного агата, маленькая фигурка сидящей девочки-принцессы из розового сердолика. Пожалуй, наибольшее восхищение вызывает обезьянка: художник так расположил слои агата, что тельце зверька вышло беленьким, а мордочка и лапки — коричневато-зелеными.

Искусство резного камня встречает нас и в витринах крито-микенской культуры. С удивлением и волнением разглядываешь изображения резных камней Крита. Смелая острая композиция, динамика изображений: бегущий олень, одними резкими штрихами насеченный на красноватом камне, гимнаст, пролетающий над рогами быка, парусный корабль, резвящийся дельфин. В них восхищает раскованность, свобода, восприятие жизни как радости. Это предвосхищение искусства Греции, искусства античной средиземноморской Европы.