– Надеюсь, это не обнаженная фигура, – сказал Барт. – Боюсь, она не найдёт здесь понимания.

– Опять же, поживем – увидим. До торжественного открытия в присутствии СМИ она останется под брезентом.

А как вам постановление экспертов? Параграф два? Убрать из парка скамейки. Они, видите ли, притягивают к себе гуляк – праздношатающихся и любителей пикников, оставляющих вокруг них пивные банки и клочки обёрточной бумаги. Нет чтобы снести их в вечно переполненные урны!

– Гм-м-м, – глубокомысленно пробормотал адвокат.

– А параграф три? Заменить земляным покровом траву . Траву ведь нужно косить и сгребать шесть месяцев в году. И ещё. Заменить вечнозелёными растениями лиственные деревья , каковые большую часть года стоят без листьев, а осенью листопад создаёт тьму проблем.

– Н-да, – посочувствовал Барт. – А что слышно хорошего?

– Есть один проект. Мы раскручиваем его в газете, подаём как нечто новое и небывалое: Парк отдыха и знаний . Прогулочные дорожки петляют между вечнозелёными кустарниками и деревьями самых различных пород и видов – даже неизвестных местным дендрологам, – и на каждом табличка с его названием. В парке организуются экскурсии для школьников; проводятся разные конкурсы – с призами для победителей и фотографиями в газете.

– Надеюсь, эксперты знают, что делают, – сказал Барт. – До свиданья, киски!

– Йау, – ответил Коко. Ограниченность своего вокабуляра он восполнял разнообразием интонаций: доброжелательной, критической, извиняющейся, требовательной, возмущённой, тревожной.

Барт собрал свои бумаги и направился к двери, сопровождаемый двумя кошками, заинтересованными в скорейшем отбытии уходящего гостя. Им давно было пора закусить.

После ужина трое обитателей яблочного амбара сошлись для вечернего чтения. Стоило Квиллеру произнести: «Читать!» – и сиамцы мчались к нему во всю свою кошачью прыть. Юм-Юм – чтобы забраться к нему на колени, Коко – чтобы выбрать книгу. В роли библиокота он относился к своим обязанностям со всей ответственностью.

Три стены каминного куба покрывали стеллажи, которые до недавнего времени были тесно уставлены подержанными книгами, купленными у покойного Эддингтона Смита. Выбирая книгу, Коко обычно сначала с важным видом прохаживался взад-вперёд вдоль полок, затем, остановившись, окидывал их внимательным взглядом, принимал решение и, припав на секунду к полу, взлетал! Сильные задние лапы катапультировали его на нужную высоту – до семи футов от пола. И не было случая, чтобы он опустился не на то место, куда нацелился. Потрясающее чувство пространства! Вызывавшее у Квиллера, раба линейки и сантиметра, восторженное изумление.

Оказавшись на полке, Коко протискивался за книги и, обнюхав страницы, находил желаемое творение (читать названия на корешках ему не требовалось). Потыкав книгу носом, он сбрасывал её с полки. В идеале Квиллер, стоя внизу, должен был поймать её, и выбор для чтения был сделан.

В последнее время на стеллажах появились «прорехи»: сотня книг была передана в дар Центру Эддингтона Смита. Небольшая группа волонтеров занялась сбором пожертвований из частных библиотек. Дареными книгами комплектовали книжную лавку при ЦЭС, а выручка от продажи поступала в Литературный совет и шла на стипендии Эддингтона Смита.

В дар принимали не всякую книгу, а только ту, что соответствовала требованиям Центра. Поваренные книги с жирными пятнами на страницах или учебники по алгебре для восьмого класса не котировались.

Как только Центр Эддингтона Смита открылся Квиллер стал активное ним сотрудничать.

Посещение премьер в Театре К. было приятной традицией, которую и Полли, и Квиллер с удовольствием соблюдали. Однако новая работа поглотила Полли целиком, так что Квиллеру, к его великому сожалению, пришлось идти в театр одному. Впрочем, он не особенно расстроился: ему предстояло написать рецензию на спектакль, и в одиночестве он мог привести в порядок свои впечатления и придумать фразы похлеще.

В театр он намеренно прибыл в последний момент, провозившись с парковкой на стоянке для прессы. Публика уже заняла места и свет в зале потускнел, когда он шёл по проходу, добираясь до своего постоянного – для критика! – кресла в третьем ряду.

Зал на мгновение замер в ожидании, медленно поднялся занавес, и в бездыханной тишине Квиллер расслышал два приглушённых до шепота голоса, переговаривавшихся за его спиной.

– Это мистер К.

– Рецензию будет писать для газеты.

– Один пришёл.

– Где же его подруга?

– Может, они уже разбежались.

Декорации изображали шикарную холостяцкую квартиру в Лондоне девятнадцатого века. Вошёл дворецкий и медленно, с чисто английской чопорностью, двинулся по сцене, неся серебряный поднос, заполненный сандвичами с огурцом.

Голос в шестом ряду шепотом сообщил: «Хозяин торгового центра».

Когда появилась обаятельная Гвендолен, снова послышался шепот: «У неё папаша – шеф полиции».

Все сидящие поблизости возмущённо заерзали, а Квиллер решал про себя, как закрыть комментатору рот, не прибегая к насилию. Тут один из актёров произнес несколько слов мягким баритоном, и голос объявил:

– Он-он! Тот самый! У которого жену застрелили!

И в ответ в том же ряду прогудел разъяренный бас:

– Заткнись!

Шёпот прекратился. На сцене актёры как ни в чём не бывало продолжали вести диалог. Зал реагировал на остроумные реплики и забавных персонажей негромким смехом и радостным гулом. С особенным удовольствием зрители принимали леди Брэкнелл в шляпе Марии Стюарт, добавлявшей несколько дюймов к её и без того немалому росту.

В антракте Квиллер, разминая затекшие ноги, спустился в фойе, где у фонтанчика с водой ему встретились Комптоны. Лайд был школьным инспектором, Лайза, в прошлом учительница, уйдя на пенсию, возглавила команду волонтёров в Центре Эдди Смита.

Лайл просто кипел от гнева:

– Ну, что ты скажешь об этих троглодитах из шестого ряда? Неудивительно, что в Локмастере нас считают дикарями!

– Это Эрни Кемпл нас от них избавил, – подала голос Лайза. – Молодчина! У него хватило духу их одёрнуть. И Театральный клуб наш не сплоховал.

– Актёру нельзя отвлекаться на шум в зале, – сказал Квиллер. – Как-то я участвовал в пьесе Ноэла Коуарда «Частная жизнь», и из-за болвана, ржавшего в первом ряду, у актрисы – я играл с ней в паре – вдруг вышибло из памяти текст – напрочь! Я до сих пор помню, какой это был кошмар, а ведь тридцать лет прошло!

В фойе начал мигать свет, и Квиллер быстро добавил, обращаясь к Лайзе:

– Ты не могла бы встретиться со мной в книжном магазине? Я хочу взять у тебя интервью о работе ЦЭС.

– Завтра я буду там весь день.

Они вернулись в зрительный зал.

Сколько удовольствия получила бы от спектакля Полли! Надо признать, что некоторым образом это и его вина, что её тут нет. Дернуло его настоять, чтобы Фонд К. выделил деньги на строительство книжного магазина, где Полли займёт должность заведующей. Он сделал ей такое предложение потому, что ей разонравилось работать в библиотеке. Ей хотелось испытать себя на новом поприще, принять новый вызов Судьбы.

А ему теперь недостает их совместных обедов два-три раза в неделю, прогулок около озера или по берегу Иттибиттивасси, вечеров классической музыки в яблочном амбаре: аппаратура там первоклассная, акустика – сказочная. Ему вспомнилось, как однажды, ужиная в «Старой мельнице», они десять минут спорили о разнице в значении слов «тяжёлый» и «тяжкий» и даже отказались от десерта, поспешив домой, чтобы справиться в Большом толковом словаре. Только сразу не могли решить, куда домой к ней или к нему.

У неё было последнее издание, третье; у него – второе, которое он, скажем прямо, предпочитал. Третье он приобрёл, но его, объяснил он, утащили в свой угол сиамцы и пользуются им как «цап-царалкой» – точат о него когти.

Ничего, вскоре, утешал себя Квиллер, их жизнь с Полли вновь войдёт в нормальную колею. Он пошёл домой и съел целый брикет мороженого – шут с ней, с диетой!