– Класс! – воскликнул Роджер. – Готовая концовка. Большое спасибо.

Квиллер набросал свою колонку для пятничного номера и надиктовал её по телефону в редакцию. То есть, когда он начал подумывать об ужине, было уже довольно поздно, но в холодильнике он обнаружил одно из самых своих любимых блюд – баранью ногу с чечевицей – и разогрел себе добрую порцию в микроволновой печке. Кусок был большой, и, прежде чем приняться за него самому, он выделил щедрую долю котам, нарезал кусочками и поставил им тарелку под телефонный столик. Юм-Юм с воодушевлением набросилась на мясо, но Коко словно прилип к подоконнику и не отрывал глаз от темноты за окном.

– Вот что, юноша, хватит разыгрывать это нелепое представление! – сказал Квиллер. – Сейчас мы посмотрим, что вас так беспокоит! – Он выскочил на улицу с фонариком в руке и принялся осматривать всё вокруг, направляя луч света во все тёмные места, куда не доходил свет фонарей во дворе. Ничего необычного, ничего движущегося он не увидел. Легкое подрагивание на верхней губе заставляло его задуматься: что видят коты, когда сидят, уставившись в никуда? Коко уже ушёл с подоконника, и Квиллер решил было бросить свои поиски, когда свет фонарика выхватил какие-то вмятины на земле под окном кухни. Они походили на следы. Следовательно, бесплотные духи исключаются, подумал он. Может, какой-нибудь ребенок из Чипмунка… юный любитель подглядывать в окна… мойщик окон из окружной тюрьмы…

Он поспешил в дом и стал искать телефон Гомера Тиббита. Ему хотелось узнать, когда в последний раз мыли окна.

Начальник хозяйственного отдела жил в доме престарелых под названием «Осенний дом». Телефонистка на коммутаторе ответила Квиллеру:

– Мне очень жаль, но я не могу позвонить мистеру Тиббиту в такой час Он ложится в семь тридцать. Хотите оставить для него сообщение?

– Просто скажите ему, что звонил Джим Квиллер. Я перезвоню завтра утром.

Оба кота с удовольствием умяли баранину и теперь удовлетворенно намывали мордочки, усы и уши. Квиллер сунул свою тарелку в микроволновую печь, чтобы ещё раз подогреть, но тут же вытащил её назад, не веря своим глазам. Всё, что осталось на его тарелке, – это горка чечевицы и дочиста обглоданная баранья кость.

В пятницу утром, готовя завтрак себе и котам, Квиллер не переставал думать о следах за окном кухни. Если после выходных мойщики окон приходили сюда, то это могли быть их следы. Если же нет, то подозрительные отпечатки наверняка были оставлены на мягкой земле в воскресенье ночью, когда Айрис Кобб последний раз в своей жизни звонила по телефону. В тот день прошёл дождь, а с тех пор погода стояла сухая.

Он поставил тарелку с вырезкой на пол под телефонный столик и ещё раз позвонил в «Осенний дом».

– Мистера Тиббита сейчас нет, – ответила телефонистка. – Хотите оставить сообщение?

– Это Джим Квиллер.

– О да, мистер Квиллер. Вы звонили вчера вечером.

– Мистер Тиббит скоро вернётся?

– Боюсь, что нет. Он уехал в Локмастер.

– С ним всё в порядке? – сразу спросил Квиллер. На юге округа, в Локмастере, находился медицинский центр, известный своим гериатрическим отделением.

– Да, всё хорошо. Рода Финни повезла его на луга, полюбоваться на осенние краски. Говорят, там восхитительно.

– Понятно. – Квиллер задумался. – Когда они рассчитывают вернуться?

– Не раньше чем в воскресенье днем. Они будут гостить там у своих друзей. Передать, чтоб он вам позвонил?

– Не надо. Не беспокойтесь. Я увижусь с ним в музее.

Квиллеру предстояла сейчас неприятная обязанность упаковать в коробки вещи Айрис Кобб. Ему уже приходилось раньше делать подобное, когда умерла мать, и в тот раз это нехитрое занятие причинило ему невыразимую боль. Он часто этим занимался, когда в студенческие годы работал в больнице, и тогда это была обычная работа. Но, совершая этот обряд над вещами женщины, которая была в прошлом его квартирной хозяйкой и экономкой, он чувствовал себя неловко. Ему виделось в этом нечто интимное. Собирая по кладовкам и ящикам комодов её розовые брючные костюмы, розовые платья, розовое нижнее белье и розовые ночные сорочки, он ощущал себя человеком, подглядывающим в замочную скважину. Наиболее тягостным было вторжение в верхние ящики, где валялись старые губные помады, сломанные серёжки, стёршиеся пилки для ногтей, пузырьки из-под лекарств, щётки для волос с запутавшимися волосинками и увеличительное стекло с серебряной ручкой, которое он подарил ей последний раз на день рождения.

Когда всё было упаковано, он надписал коробки и отнёс их в кабинет. Коко вызвался сопровождать его.

– Извини, – сказал Квиллер. – Видишь, написано: курить, приносить еду и напитки и ходить босиком воспрещается.

Но когда вся работа была закончена, Коко всё ещё прыгал на дверь, ведущую в музей, пытаясь достать до ручки. До этого ему однажды, когда миссис Кобб ещё была жива, позволили войти в экспозиционные залы, и в тот раз его привлекли некоторые модели кораблей.

Наконец Квиллер волей-неволей уступил.

– Ну хорошо, но ты будешь разочарован, – сказал он коту, – Корабль убрали.

Как только дверь открылась, Коко влетел в музей и минуя залы первых поселенцев, понёсся к восточному крылу, где располагались тематические экспозиции, учебные стенды и кабинет. Он направился прямиком в кабинет, заглянул за дверь и стал подпрыгивать, пытаясь достать метелку, которой Роди Финни смахивала пыль.

– Чертяка! – воскликнул Квиллер. – Как ты узнал, что она здесь? – Он отодвинул кота, закрыл дверь в кабинет и стал внимательно следить за четвероногим следопытом.

Коко, не останавливаясь, прошёл через зал, где раньше стояли модели кораблей; дверь была закрыта, и табличка гласила, что скоро откроется новая экспозиция. Он не проявил никакого интереса ни к историческим документам, ни к замечательной коллекции старинных светильников. Этого необыкновенного кота занимало то, что всем остальным казалось самым скучным в музее: зал текстиля. Здесь хранилось постельное и столовое бельё, пожелтевшее от старости, стёганые одеяла, выцветшие от стирки в щёлоке, съеденные молью тканые одеяла ручной работы, вязанные крючком коврики, вытертые от долгого употребления, унылые посудные полотенца, сшитые из мешков из-под муки соломенные матрасы, все в пятнах, занавески, крашенные ягодами и луковой шелухой. Но таблички с гордостью приводили имена первых поселенцев, которые соткали, простегали, связали крючком, покрасили и набили все эти предметы. Особенно Коко понравилась подушка, выкроенная из мешка из-под муки и набитая, если верить табличке, куриными перьями с фермы Инчпот Сентенниал. Он принялся тщательно её обнюхивать.

– Куриные перья! Я мог бы догадаться! – сказал Квиллер. – Пошли домой. – Он поднял кота, но тот вырвался и помчался назад к подушке из Инчпота. Что любопытно, такая же подушка с фермы Тривильен, несколько более древняя по историческим меркам Myскаунти, осталась совершенно незамеченной. Квиллер схватил упирающегося Коко покрепче и понёс его, несмотря на протесты, обратно в квартиру.

Их встретила Юм-Юм, они с Коко поздоровались носами, после чего она полизала ему шерстку, вероятно, чтобы стряхнуть с неё исторические запахи. Когда церемония закончилась, Коко занялся новой задачей: стал не отрываясь смотреть на морозилку.

– В этой морозилке для котов ничего нет, – сообщил ему Квиллер. – Ты напал не на тот след. Ты получишь мясного хлебца, но из холодильника и только в обед.

Коко не унимался, даже вставал на задние лапы. В доказательство своим словам Квиллер открыл дверцу морозилки и показал её содержимое: пончики с корицей, булочки с черникой, шоколадные пирожные, банановые пирожные и прочие сласти. И в этот момент ему в голову пришла одна мысль. Идеальный способ отблагодарить семейство с фермы Фагтри – коробка ореховых рулетов от миссис Кобб: подарок бесценный и немного сентиментальный. Бозвелам можно будет преподнести вишневый пирог, удалось бы только избежать болтовни «по-соседски». Ладно, если только с миссис Бозвел, но от голоса её муженька у Квиллера кровь стыла в жилах, а Пупси – сущая чума.