Джим Квиллер – очень богатый человек. Точнее сказать, самый богатый в Мускаунти. Как известно, жители Мускаунти сами про себя говорят, что до них из любого места ещё четыреста миль на север ехать. Глухое это местечко окружено со всех сторон горами и находится на безопасном расстоянии от организованной преступности, уличных заторов, грязи и смога больших городов, расположенных южнее. Местные жители с оттенком пренебрежения называют их Центром.

В те времена Квиллер ещё не получил в наследство громадного состояния, а был журналистом в Центре, двадцать пять лет вёл в крупнейших газетах криминальную хронику. Его фамилия, которую неоднократно – то ли по недоразумению, то ли из озорства – набирали как «Киллер», его фотографии со знаменитыми роскошными усами были известны миллионам читателей. Затем, дожив почти до пятидесяти, когда силы стали уже не те, он унаследовал капиталы Клингеншоенов и отошёл от дел, поселившись в Мускаунти.

Сейчас он довольно скромно живет в городе Пикаксе, центре этого округа с населением 3000 жителей, деля свою холостяцкую квартирку с двумя сиамскими котами, ведёт колонку в местной газете, ездит на автомобиле из тех, что съедают поменьше бензина, и встречается с библиотекаршей, словно не отдавая себе отчёта в том, что владеет половиной Мускаунти и солидным кусом в Нью-Джерси. В Пикаксе частенько видят, как этот высокий и крепкий мужчина с пышными усами разъезжает на велосипеде, обедает в недорогих ресторанчиках и покупает книги в лавке букиниста. Он много читает, и хотя печальное выражение глаз и вислые усы придают ему скорбный вид, на самом же деле он безмятежен и вполне доволен жизнью.

При всём том Квиллер сохранил прежний интерес к преступлениям, что неудивительно, когда обладаешь природным любопытством и профессиональным цинизмом журналиста, который чует жареное, как кошка чует мышь. Например, недавно у него возникли подозрения относительно одного события, всеми остальными воспринятое как каприз судьбы. Впрочем, лучше мы приведём обстоятельства дела в собственном изложении Квиллера. Вот что записал он на пленку сразу после той ночной поездки в Норд-Миддл-Хаммок:

…Я знал, что сейчас зазвонит телефон. Я знал это ещё за добрых десять секунд до того, как он прервал первый акт «Отелло». В тот воскресный вечер в начале октября я сидел в пижаме, расслабившись и слушая кассету, которую привезла мне из Англии Полли Дункан. Коты тоже расслабились, хотя это не значит, что они слушали. Коко сидел на кофейном столике, выпрямившись и слегка покачиваясь, с остекленевшим выражением раскосых синих глаз. Оперная музыка всегда приводит его в транс. Юм-Юм свернулась клубочком у меня на коленях и прикрыла уши лапками – так она наверняка по-своему, по-кошачьи, высказывала отношение к Верди. Я и сам-то не очень люблю оперу, но Полли пытается обратить меня в свою веру, и я готов согласиться, что «Отелло» Верди – сильная штука.

Вдруг в самый разгар событий, как раз перед сценой пьяной драки, Юм-Юм напряглась и чуть-чуть выпустила когти. В то же мгновение глаза Коко широко раскрылись, а уши повернулись в сторону телефона. Десять секунд спустя… раздался звонок.

Я бросил взгляд на часы. Не многие в Пикаксе отваживаются звонить после полуночи.

– Да, – ответил я нарочито грубо, ожидая услышать в трубке сквозь шумное obbiigato ночного бара пьяный голос, требующий Надин, или Дорин, или Клорин. Или того хуже – раздастся: «Эт'хто?» В таких случаях я с достоинством отвечаю: «А кого вам нужно, сэр?» И звонивший, даже не выругавшись, немедленно вешает трубку. Ни одно из известных мне слов из четырех букв1 не отбивает так быстро в подобных ситуациях охоту продолжить беседу, как словечко «кого ».

Однако это не был очередной пьянчужка. Мне показалось, что это Айрис Кобб, хотя её голос – обычно такой жизнерадостный – явно дрожал, и я почувствовал, что с ней что-то неладное.

– Извините, что звоню так поздно, мистер К., но я… мне ужасно не по себе.

– Что случилось? – быстро спросил я.

– Я слышу… у меня в доме какие-то странные звуки, – всхлипывая, сказала она.

Миссис Кобб жила одна на старой ферме довольно далеко за городом, где шум – вещь необычная, а ночью любой шорох кажется странным. Щёлкнет что-нибудь в камине или в электрическом насосе, и кажется невесть что, а если уж начнет стучать незакрытый ставень, тут от страха и на стену полезешь.

– На что это похоже? – спросил я. – На шум неисправного прибора? На стук оторвавшегося ставня?

– Нет,., нет… не то… – неуверенно проговорила она, по-видимому прислушиваясь. – Вот! Опять!

– Так на что же, миссис Кобб? – Тут уже мне стало любопытно.

– Он пугающий! Какой-то… потусторонний! – поколебавшись, робко произнесла она.

Что я мог на это сказать? Миссис Кобб всегда говорила, как славно, когда в старинном особняке есть своё домашнее привидение, но в ту ночь в её голосе звучал откровенный страх.

– Вы не могли бы описать звуки поточнее?

– Как будто стучат в стены… треск… стоны… а иногда – вскрик.

Я потрогал усы – в такие моменты они буквально стоят дыбом. На дворе был октябрь, а в Мускаунти Хеллоуин2 обычно празднуют весь месяц. В каждом доме на парадном крыльце уже стояла тыква, а с деревьев, как привидения, свешивались белые простыни. Шутники могли начать орудовать заранее – скажем, та же детвора из Чипмунка, расположенного неподалеку и известного своими озорниками.

– Надо позвонить в полицию, – посоветовал я. – Скажите, что подозреваете, будто в дом лезут воры.

– Я уж позапрошлой ночью им звонила, – сказала она, – но когда приехал шериф – никаких звуков. Мне было так неудобно…

– Как долго это продолжается? То есть когда вы в первый раз услышали эти звуки?

– Недели две назад. Поначалу просто что-то постукивало – так, иногда, тихонько.

Она уже почти справилась со своим голосом, и я подумал, что, если продолжу разговор, она, может быть, выговорится и перестанет бояться.

– А кто-нибудь из соседей знает? – спросил я.

– Д-да… Я рассказала одной семье, которая живет в конце улицы, но они не придали этому значения.

– А если сообщить Ларри или мистеру Тиббиту? – Да как-то не захотелось.

– Отчего же?

– Ну… днём, мистер К., когда солнышко светит и всё такое, мне самой всё это показалось таким глупым. Мне бы не хотелось, чтобы люди подумали, будто я впадаю в маразм.

Понятное дело, не хочет.

– Я полагаю, на ночь вы включаете фонари во дворе.

– Всегда! И то и дело выглядываю, но никого не видно. Кажется, шум где-то внутри, в доме.

– Да, всё это очень непросто, миссис Кобб, – сказал я, стараясь показать, что заинтересован и готов помочь, но не разделяю её опасений. – Знаете что – садитесь-ка вы за руль, съездите в Индейскую Деревню, переночуете у Сьюзан. А утром мы во всём разберёмся. Наверняка найдётся какое-нибудь логическое объяснение.

– Н-не могу! – вскрикнула она. – У меня машина в сарае, а я боюсь выходить. О мистер К., я не знаю, что делать!.. О боже! Вот, опять!

И она закричала так, что у меня по спине побежали мурашки.

– Там за окном что-то есть!

– Возьмите себя в руки, миссис Кобб, – твёрдо сказал я. – Я вас отвезу в Индейскую Деревню. Позвоните Сьюзан и предупредите, что приедете к ней. Собирайтесь. Буду у вас через двадцать минут. И выпейте тёплого молока, миссис Кобб.

Я натянул брюки и свитер прямо на пижаму, схватил ключи от машины и пиджак и выбежал из квартиры, чуть не споткнувшись о подвернувшегося под ноги кота. Миссис Кобб не отличалась крепким здоровьем, и звуки вполне могли быть плодом её воображения, но пусть даже у неё просто шумит в голове от лекарств – ей от этого не легче.