- Его наши убили?
- Да.
- А-а... - начала о чем-то догадываться Верка. - А как его звали, сына?
- Абдалла...
Сильный теплый дождь пролился из одной-единственной тучи, неожиданно появившейся на небе, когда Коля и Верка шли от автобусной остановки к своей деревне. Сначала они попытались спрятаться под деревьями в придорожной посадке, потом побежали, не сговариваясь, рассчитывая убежать от дождя, и, только промокнув до нитки, смирились и пошли, взглядывая друг на друга и смеясь, оскальзываясь на мокрой глине и смеясь от этого еще больше. Неподалеку стояла старая деревянная церковь, с куполом, покрашенным до половины по старому ржавому сурику новой серебрянкой. Калитка церковной ограды была открыта, Коля и Верка, переглянувшись, побежали туда - под просторный навес крыльца.
Верка тихо смеялась, отжимая одной рукой волосы, а другой отлепляя от тела прилипшее платье. Коля сел на лавочку, оробев. Из открытых дверей храма доносилось пение. Это был хор, небольшой, состоящий исключительно из высоких старушечьих голосов, немножко смешных. И пели они тоже немного смешно по-застольному вытягивая окончания фраз.
Мелко семеня, к церкви бежала, укрывшись мешковиной, старушка.
- Во, гляди, шпарит! - с азартом прокомментировала Верка. - Это еще что! Зимой на работу идешь утром, мороз тридцать градусов, темно, снегу навалит, а они ползут... согнутся и ползут... Даже зло берет! Ну, сидели бы дома, в тепле, помирать ведь скоро...
Старушка остановилась у открытой двери, перекрестилась, сняла с головы мешковину и вошла в церковь.
У Верки загорелись глаза.
- Слушай, пошли поглядим, а? Ну пошли, чего ты? - Она тянула Колю за руку, неуверенного, даже испуганного. - Тут поп, я с него умираю! Знаешь кто? Мишка Матвеев, он с твоим Федькой в одном классе учился. А теперь поп, представляешь!
Они остановились сразу, как вошли, и первой их увидела стоящая к ним лицом псаломщица. Глядя удивленно на Колю, она вдруг стала сбиваться и замолчала. И следом хор запел раздрызганно и замолк. Стоящие к ним спиной старушки начали оборачиваться одна за другой и перешептываться.
Отворилась алтарная дверь, и, по-домашнему деловитый и озабоченный, вышел батюшка - полноватый, лысоватый, с добрыми глазами. Мельком глянув на Колю и Верку, он посмотрел вопросительно на псаломщицу и запел красивым сильным голосом. Псаломщица подхватила, за ней выстроил голоса хор, прихожанки повернулись к алтарю, крестясь, - служба продолжилась.
III
Если бы кто увидел Верку той ночью, решил бы, наверное, что она с ума сошла. А иначе как понимать то, что она делала той ночью?
Около самой полуночи Верка тихо вышла из своего дома, прошмыгнула через улицу и, пригибаясь, побежала огородами к речке. Потом быстро перешла узкий опасный мосток, промчалась, страшась темноты, по неширокому полю и остановилась около маленького озерка с черной водой, скрывающегося в низине, за мертвыми, страшноватыми ветлами. Здесь Верка быстро разделась донага и, сутулясь и озираясь, пошла к воде. Ойкнула, опустив в нее ногу, поежилась и решительно бросилась вперед. Быстро доплыв до середины, Верка приподнялась над водой и добровольно пошла ко дну. Однако скоро вода вытолкнула ее, Верка выскочила - с открытым ртом и вытаращенными глазами, но вновь набрала полные легкие воздуха и опять скрылась под водой. Теперь ее не было на поверхности довольно долго, и вынырнула она в стороне от места, где ныряла, сильно кашляя и отплевываясь.
- Мамочка... - пробормотала Верка сдавленно и по-собачьи поплыла к берегу.
Подхватив одежду и одеваясь кое-как на ходу, кашляя и всхлипывая, Верка бежала и ругала себя:
- Дура! Дура, черт, дура! Вот дура-то! Дура и есть дура! Черт...
Вот что делала Верка той ночью. И любой, кто увидел бы ее тогда, решил бы определенно, что она с ума сошла.
Любой, но только не аржановский. Потому что аржановские про то озеро кое-что знали... Называлось оно - Бучило. Давно когда-то, очень давно на этом месте стояла церковь. И однажды ночью провалилась она под землю. А на ее месте образовалось озеро. Бучило. Так что - сверху вода, а внизу - церковь. Только очень глубоко - не достать. А кто достанет и до креста дотронется, тот как бы заново родится... То есть, если был ты больным, то станешь здоровым, был плохим - станешь хорошим, а проще говоря, все грехи тебе прощены будут... Нельзя сказать, что аржановские так уж в это все верили. Но сами в Бучиле купаться остерегались. Даже коров поить опасались. Может, конечно, потому, что народу в Бучиле перетонуло уйма. Мужики, ясное дело. Выпьют на бережку, разгорячатся и на спор - кто дно достанет. Нырнул - и не вынырнул. Вот тебе и Бучило... Так что, если бы аржановские видели в ту ночь Верку, они бы не подумали, что она с ума сошла. Подумали бы, что припекло девку, и связали бы это с Колей. Аржановские - они ведь не дураки, кое-что в жизни понимают. Однако никто не видел ночного Веркиного купания, а раз никто не видел, то, считай, того и не было...
А вот что на следующий день произошло, про то аржановские поговорили, языки почесали. Потому что на глазах у всей деревни это случилось. И не только языки почесали потом аржановские, не только языки... Но и макушки. Дело-то шло к братоубийству...
А день был как день, разве что субботний, банный. Тетка Соня пошла в магазин за хлебом, впервые оставив после той драки Федьку с Колей вдвоем. Она уже решила, что все, утихомирились сыновья, пошла в магазин и там задержалась. Причин тому было две. Первая: надо было замиряться с Валькой, как-никак подружка, да и ругаться со своей продавщицей - все одно, что против ветра плевать. А вторая: хотелось послушать Капитаншу. Капитанша утверждала, что ее дочь-учительница привезла из города книгу "Богатые тоже плачут", и в ней написано, как все дальше будет в кино. "Богатых" в Аржановке смотрели все: бабы и мужики, старухи и старики, даже самые древние; глухие то и дело переспрашивали, раздражая смотрящих, слепые же смотрели, то есть слушали молча. Да не только в Аржановке, а и в Мукомолове "Богатых" все без исключения смотрели... Ну и, конечно, все хотели знать, что же там будет дальше? Капитанша утверждала, что знает. Кто-то ей верил, кто-то нет; тетка Соня, например, не верила, но слушала и только иногда на Вальку-продавщицу поглядывала, виноватилась как бы. А что дома у нее происходит, не знала. А происходило там вот что...
Федька пришел из бани - распаренный, потный, довольный, встал в дверях и давай на брата глядеть. А Коля в это время стоял на табурете и вытаскивал тот злосчастный крюк, о чем мать давно его просила. Федька нагляделся на это и говорит:
- Иди в баню-то, пока не остыла, - и сказал это Федька очень даже миролюбиво.
А Коля, возможно, не услышал, все тянул крюк обеими руками и даже покраснел от натуги.
- Оставь, - тогда Федька сказал, голос повысив. - В баню иди.
Коля услышал, соскочил с табурета и стал собираться в баню. А Федька усмехнулся и пошутил:
- Может, он тебе еще пригодится...
Потом Федька осушил в несколько глотков литровую банку молока, громко рыгнул и, кривясь в усмешке, спросил:
- А ты чего это в баню со мной вместе не ходишь? Обрезанный свой прячешь? - Федька хохотнул, а Коля молчал, и тогда Федька продолжил: - Не жалко было под нож подставлять? - Федька не задирался, ему просто поговорить маленько хотелось после баньки. Но Коля молчал, и это Федьку заедать стало. - Эх, Колян, Колян, - в голосе Федькином уже издевка появилась. - Был ты парень как парень, русский, а стал... Чучмек, чурка с глазами. Воешь на всю округу: "ала-мала"... Над нами уже вся деревня смеется. - Федька заводился, а Коля как бы не слышал, и от этого Федька еще больше заводился: - Тебя, знаешь, как бабки в церкви называют? Христопродавец...
Но и это Коля не услышал. Он уже собрался и к двери подошел, когда Федька сказал:
- И для чего только ты сюда приехал?
