Квиллер провёл пальцем по странице каталога и нашел то, что его интересовало: золотой кинжал шестнадцатого века, восьми дюймов в длину, искусно гравированный, приписываемый Бенвенуто Челлини. Ни в одном из стеклянных футляров, ни среди кубков и античных статуй кинжала не было видно.

Квиллер пошёл в офис директора музея и спросил мистера Фархора. Среднего возраста секретарь робко ответил, что мистера Фархора нет. Может, мистер Смит сможет помочь ему? Мистер Смит – главный хранитель музея.

Смит сидел за столом, заставленным маленькими нефритовыми статуэтками, одну из которых он рассматривал в лупу.

Это был красивый темноволосый человек с желтоватым, несколько болезненным оттенком кожи и глазами зелеными, как нефрит. Квиллер вспомнил его как Гумберта Гумберта, который сопровождал Лолиту на бале святого Валентина. По хитрому взгляду Смита можно было предположить, что он способен на дурные поступки. Более того, его имя было Джон, а любой человек, непритязательно именуемый Джоном Смитом, вызвал бы недоверие даже у самых бесхитростных натур.

– Я слышал, что из Флорентийского зала пропал один ценный экспонат, – обратился к нему Квиллер.

– Кто вам это сказал?

– В редакции газеты ходят слухи. Я не знаю их источника.

– Эти слухи необоснованны. Мне жаль, что вы напрасно пришли сюда. Если вы ищете исторический материал, то можете написать об этой частной коллекции нефрита, которая была подарена музею одним из наших комиссионеров.

– Спасибо. Буду рад сделать это, – сказал Квиллер, – но как-нибудь потом. Сегодня меня интересует флорентийское искусство. Особенно гравированный золотой кинжал, приписываемый Бенвенуто Челлини. К сожалению, я не могу его найти.

Смит сделал пренебрежительный жест:

– Каталог чрезмерно оптимистичен. Очень мало работ Челлини дошло до нас, но супругам Даксбери нравится думать, что они купили Челлини, и мы потакаем им.

– Я хочу видеть кинжал независимо от того, кто его сделал, – настаивал Квиллер. – Не будете ли вы так добры пойти со мной и показать его?

Хранитель музея откинулся назад и вскинул руки вверх:

– Хорошо, ваша взяла. Кинжал временно отсутствует, но мы не хотим огласки по этому поводу. Это могло бы спровоцировать волну краж, такие вещи случаются.

Он не предложил репортёру сесть.

– Сколько он стоит?

– Мы предпочитаем не разглашать этого.

– Однако музей городской, – сказал Квиллер, – и общественность имеет право кое-что знать. Возможно, это будет способствовать возвращению кинжала в музей. Вы уведомили полицию?

– Если бы мы вызывали полицию и ставили в известность газетчиков всякий раз, когда пропадает какая-нибудь мелочь, мы прослыли бы самыми надоедливыми людьми в мире.

– Когда вы заметили его отсутствие?

Смит заколебался:

– Об этом доложил один из охранников неделю назад.

– И вы ничего не предприняли?

– О пропаже доложили мистеру Фархору, но он, как вы знаете, часто уезжает и занят другими делами.

– В какое время охранник заметил пропажу кинжала?

– Утром, когда он делал первую проверку по описи.

– Как часто он делает такие проверки?

– Несколько раз в день.

– И когда он делал предыдущую проверку, кинжал находился в футляре?

– Да.

– Когда он видел кинжал в последний раз?

– Накануне вечером, перед закрытием.

– Итак, он исчез ночью.

– Видимо, так. – Джон Смит замолчал, было видно, что отвечает он неохотно.

– Были ли признаки того, что ночью кто-то проник в музей?

– Нет.

Квиллер воодушевился:

– Иными слонами, это была «внутренняя» работа. Как он был извлечен из футляра? Футляр сломан?

– Нет. Витрина была аккуратно снята и возвращена на место.

– Что представляет собой витрина?

– Стеклянный купол, который защищает предметы на пьедестале.

– Были ли другие предметы под этим же куполом?

– Да.

– Но их не тронули?

– Совершенно верно.

– Как вы снимаете эти купола? Я осматривал их, но не смог догадаться.

– Купол опускают на пьедестал, совмещают с багетом и прикрепляют к нему скрытыми винтами.

– Другими словами, для того чтобы извлечь кинжал, нужно было знать этот секрет. И всё произошло в часы, когда музей был закрыт. Так вы не согласны, что это похоже на «внутреннюю» работу?

– Мне не нравится выражение «внутренняя работа», мистер Квиллер, – сказал хранитель. – Вы, репортёры, бываете на редкость несносны, в чём мы, к несчастью, в нашем музее не так давно убедились. Я запрещаю вам что-либо публиковать об этом инциденте без разрешения мистера Фархора.

– Не вам указывать, что публиковать в газете, а что нет, – сказал Квиллер, сохраняя хладнокровие.

– Если этот материал появится, – сказал Смит, – мы будем вынуждены сделать вывод, что «Дневной прибой» безответственная, падкая на сенсации газета. Во-первых, вы распространите ложную информацию» во-вторых, вы спровоцируете эпидемию краж, в-третьих, вы можете помешать возвращению кинжала, если он действительно был украден.

– Я оставлю это на усмотрение моего редактора. Кстати, когда Фархор уйдёт в отставку, вы займете его место?

– Его преемник ещё не назначен, – ответил Смит, и его желтоватая кожа приобрела цвет пергамента.

Квиллер решил поужинать в кафе «Художник и Натурщица» – уютном погребке в стороне от людских глаз, посещаемом преимущественно людьми от искусства.

Музыка была классическая, меню – французское, на стенах висели картины. Они были абсолютно неразличимы в искусно сгущенном полумраке кафе, и даже в еду, подаваемую в глиняной посуде небольшими порциями, было трудно попасть вилкой с первого раза.

В этой атмосфере было удобнее беседовать и держаться за руки, чем есть, и Квиллер пожалел себя, когда осознал, что только он ужинает в одиночестве. Он подумал, что лучше было бы остаться дома, делить ломтик мясного рулета с Коко и играть в «воробья». Потом он с грустью вспомнил, что Коко покинул его.

Он заказал ragout de boeuf[5] и предался размышлениям о золотом кинжале. Смит был скрытен. Он определённо лгал в начале беседы. Даже девушка в гардеробе пыталась удержать Квиллера от посещения Флорентийского зала. Кто здесь кого покрывал?

Если кинжал был украден, почему вор выбрал именно его из всей коллекции итальянского ренессанса? Зачем красть оружие? Почему не кубок или бокал?

Этот кинжал – не безделушка, которую мелкий воришка мог бы продать на базаре. А профессиональные воры великие мастера своего дела – не ограничились бы только им. Может, кто-то жаждал обладать золотым кинжалом из-за его красоты?

Это была скорее поэтическая мысль, и Квиллер свалил её появление на романтическую атмосферу ресторана.

Потом его мысли приняли более приятное направление. Он стал соображать, когда будет удобно пригласить на ужин Зою. Вдова, которая не признавала похорон и носила пурпурные шелковые брюки в качестве траурного наряда, очевидно, не придерживалась условностей.

Парочки вокруг него щебетали и смеялись. Неожиданно он понял, что заливистый звонкий смех одной из женщин знаком ему. Очевидно, Сзади Галопей решила поразвлечься за ужином, пока её муж всё ещё в Дании.

Когда Квиллер выходил из ресторана, он взглянул украдкой на стол Сэнди и на темноволосую голову, склоненную к ней. Это был Джон Смит.

Квиллер сунул руки в карманы пальто и прошел пешком несколько кварталов до Пенниманской школы. Его мысли метались от кинжала Челлини к хитрым глазам Джона Смита, к соглашательнице Сэнди, к Кэлу Галопею в Дании, к угрюмому слуге Галопеев Тому, к подружке Тома, работающей в гардеробе музея, и назад к кинжалу. Такая мысленная карусель вызвала у Квиллера легкое головокружение, и он решил больше об этом не задумываться. В конце концов, не его это дело. Так же, как и убийство Эрла Ламбрега. Пусть полиция разбирается сама.

В Пенниманской школе Квиллер был сбит столку другими загадками. Вернисаж проходил в комнате, полной людей, вещей, звуков и запахов, которые, казалось, не имели ни цели, ни плана, ни сути.