– Ваш глаз ещё не настроен на восприятие современного искусства. Но со временем вы научитесь ценить его.

Квиллер сердито скосил глаза на свои усы. Зоя с энтузиазмом продолжала:

– Нино мой протеже, можно сказать, моё открытие. В нашем городе много талантливых художников, но я могу с уверенностью сказать, что Нино – больше чем талант. Он гений. Вам следует посетить его мастерскую. – Она резко подалась вперед. – Вы хотели бы встретиться с Нино? Я уверена, получился бы прекрасный материал для газеты.

– А как его полное имя?

– Девять-о-Два-Четыре-Шесгь-Восемь-Три, – сказала она. – Или, может, Пять. Никогда не могу вспомнить последнюю цифру. Мы называем его просто: – Нино.

– Вы имеете в виду, что у него номер вместо имени?

– Нино нестандартен, – объяснила она. – Он никогда не подстраивается под условности общества.

– Он носит бороду, конечно!

– Да. Откуда вы знаете? Он даже говорит на своем собственном языке, но зачем ждать обычных поступков от гения? Использование номера вместо имени – часть его протеста, Я думаю, только его мать и люди из тайной полиции знают его настоящее имя.

Квиллер посмотрел на неё:

– И где этот чудак живёт?

– Он живёт и работает в гараже за литейным цехом. Его мастерская, возможно, шокирует вас.

– Я не думаю, что меня так уж легко шокировать.

– Надеюсь, вас удивит его коллекция найденных вещей.

– Хлам?

– Не только хлам. У него есть несколько очень красивых вещей. Бог знает откуда он их берет. Но главным образом это хлам, прекрасный хлам. Нино обладает талантом находить среди уличного хлама превосходные вещи. И если вы встретитесь с ним, попытайтесь понять природу его художественного восприятия. Он видит красоту там, где другие видят только мусор и отбросы.

Квиллер с восхищением смотрел на Зою, поражаясь её спокойному воодушевлению и уверенной манере держаться. Он не понимал, о чём она говорит, но наслаждался звуками её голоса.

– Я думаю, вам понравится Нино, – сказала она. – Он стихийный и настоящий – и несчастный в некотором роде. Но может быть, и вы, и я – тоже несчастные люди, живущие согласно заранее предначертанному плану. Это похоже на следование шагам танца, созданного мастером-диктатором. Танец жизни должен создаваться последовательно, от момента к моменту, с уникальным и спонтанным отношением к каждому мгновению.

Квиллер оторвал восхищенный взгляд от Зои и спросил:

– Могу я задать вам личный вопрос? Зачем вы рисуете такие непонятные вещи, когда можете писать портреты реальных людей в реалистической манере? Зоя снова ласково посмотрела на него:

– Вы так наивны, мистер Квиллер, но честны. И это хорошо. Реальные вещи можно запечатлеть фотоаппаратом. Я творю в духе своего времени. У нас нет ответов на все вопросы, и мы знаем это. Иногда меня саму удивляют мои творения, но они есть мой художественный ответ на жизнь, какой я вижу её сегодня. Настоящее искусство всегда есть выражение своего времени.

– Я знаю.

Ему хотелось, чтобы Зоя его убедила, но он не был уверен, что у неё это получится.

– Когда-нибудь мы должны обсудить эту тему более подробно. – Выражение её лица поразило Квиллера.

– Я буду счастлив, – ответил он мягко. Возникла неловкая пауза. Квиллер нарушил её, предложив Зое сигарету.

– Я бросила курить, – напомнила она.

– Печенье? Это шоколадное печенье.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

Он указал на картину Моне, висевшую над камином:

– Что вы думаете об этом? Она была здесь, когда я вселился.

– Если бы это была хорошая картина, Маунтклеменс не сдал бы её в аренду вместе с квартирой, – сказала она резко, и быстрая смена её настроения удивила Квиллера.

– Но у неё прекрасная рамка, – возразил он. – А кто делает рамы в галерее Ламбретов?

– Почему вас это интересует?

– Просто любопытно. Люди отмечали их прекрасную отделку. – Это была ложь, но Квиллер хотел получить ответ на свой вопрос.

– Ну… Я могу рассказать вам и об этом. Их делал Эрл. Он делал все рамы сам, хотя и не хотел, чтобы об этом знали. Это разрушило бы его имидж.

У него было так много работы: он делал рамы, вёл бухгалтерские книги, занимался галереей…

– Да. Последний раз, когда я видела его живым, он жаловался на то, что перегружен работой.

– Почему он не нанял помощника?

Зоя пожала плечами.

Это был весьма неопределённый ответ, но Квиллер принял его.

– Вы вспомнили что-нибудь, что может помочь следствию? Может, что-нибудь из того, что ваш муж говорил, когда вы были в галерее в половине шестого?

– Он не сказал ничего важного. Он показал мне несколько гравюр, которые только что прибыли, и я сказала ему… – Она внезапно запнулась. – Да, был телефонный звонок.

– Что в нём было необычного?

– Я особенно не прислушивалась, но то, что Эрл говорил, не имеет особого значения, во всяком случае, сейчас мне так кажется. Он говорил что-то о большой машине.

– У вашего мужа был автомобиль?

– У каждого торгового агента должен быть автомобиль. Я их терпеть не могу.

– Что он говорил об этом автомобиле?

– Я не обратила особенного внимания на этот звонок, но слышала, как он говорил, что нужно положить картины в этот автомобиль для отправки, Эрл говорил, что автомобиль стоит в аллее, он повторил эту фразу несколько раз. Вот почему я об этом вспомнила… Я не обратила тогда на это внимания, но сейчас это кажется мне странным.

– Почему это кажется вам странным?

– Наш автомобиль был в мастерской. Его должны были отремонтировать. И он по—прежнему там. Я не забирала его. Эрл оставил его возле гаража в то утро. И тем не менее он настаивал по телефону, что автомобиль стоит в аллее, словно человек на другом конце провода спорил с ним.

– Вы знаете, с кем он разговаривал? – спросил Квиллер.

– Нет. Но создавалось впечатление, что звонили издалека. Знаете, люди обычно кричат, когда между ними большое расстояние. Даже когда хорошая связь, они думают, что должны повышать голос.

– Возможно, ваш муж лгал в интересах своего бизнеса.

– Не знаю.

– Или, возможно, он имел в виду другую машину.

– Нет, право, не знаю.

– Вы не видели припаркованную в аллее машину?

– Нет. Я вошла через парадный вход и через него же вышла. И когда я вернулась в семь часов, никакой машины там не было. Вы думаете, этот телефонный звонок имеет какое—то отношение к случившемуся?

– Не мешало бы рассказать об этом полиции. Попытайтесь вспомнить все подробности.

Зоя задумалась.

– Кстати, – сказал Квиллер, – у Маунтклеменса есть машина?

– Нет, – пробормотала Зоя.

Квиллер выбил трубку, громко постучав ею о пепельницу, и набил снова.

Словно в ответ на этот стук, раздался продолжительный, отчаянный вопль за дверью.

– Это Коко – сказал Квиллер, – он возражает против того, что оставлен в одиночестве. Вы не будете против, если он войдет?

– О, я обожаю Као Ко Куна! Квиллер открыл дверь, и кот, как обычно, внимательно осмотревшись, вошёл, грациозно покачивая хвостом из стороны в сторону.

Видимо, кот спал и ещё не размял свои мускулы. Он изогнул спину упругой дугой, после чего вытянул вперед передние лапы, потянувшись всем телом назад, и закончил разминку потягиванием всего тела вперед, вытянув задние лапы.

– Он разминается, как танцор, – заметила Зоя.

– Хотите посмотреть, как он танцует? – спросил Квиллер.

Он скрутил кусок газеты и привязал его к веревке. Коко в ожидании сделал несколько мелких шагов влево, потом вправо.

Когда игрушка начала раскачиваться, он сделал стойку на задних лапах. Кот был грациозен и ритмичен, танцуя на кончиках лап, подпрыгивая, выполняя непостижимые акробатические фигуры в воздухе, легко приземляясь и снова подпрыгивая ещё выше.

– Я никогда не видела, чтобы он исполнял что-нибудь подобное. Он так высоко прыгает. Он настоящий Нижинский! – восхитилась Зоя.

– Маунтклеменс придаёт большое значение интеллектуальному развитию, – сказал Квиллер. – И Коко провёл очень много времени на книжных полках. Я надеюсь расширить круг его интересов. Ему нужно больше заниматься физическими упражнениями.