По одному "фокке-вульфу" сбили летчики Алелюхин, Тарасов, Аристархов, Мальков и Пухов из 9-го гвардейского полка.
Два "мессершмитта" сбил Барсуков и один - Абрамишвили, оба летчика из 18-го гвардейского полка.
Три ФВ-190 сбили летчики 139-го гвардейского полка Машкин, Грачев и Мацкевич.
Свои последние "фоккеры" сразили боевой товарищ из полка "Нормандия Неман" Жак Андре и штурман 303-й дивизии Василий Серегин.
25 апреля 1945 года была взята крепость и военно-морская база Пиллау (ныне Балтийск) - последний опорный пункт немцев на Земландском полуострове. 9-й гвардейский истребительный авиационный полк из состава 303-й дивизии был выведен и переброшен на берлинское направление.
Штаб нашей дивизии был переведен в Эльбинг, и вся дивизия передислоцировалась, сместившись к юго-западу в направлении Данцига (Гданьска). Перед нами лежала коса Фрише-Нерунг, протянувшаяся на сотни километров. Основание этой косы было у Данцига. Еще в марте, после успешного зимнего наступления наших войск, немцы были прижаты к морю южнее Кенигсберга. По ледовым дорогам залива Фриш-Гаф они начали переправляться на косу с тем, чтобы уйти по ней в Данциг. Однако наши южные соседи вышли туда раньше, чем остатки восточнопрусской группировки успели воссоединиться со своими войсками. И десятки тысяч немцев, находившихся на косе, оказались отрезанными.
В марте мы вели активные боевые действия над косой, ледовыми дорогами залива Фриш-Гаф. Но к маю, когда лед растаял, части противника, искавшие на косе спасение, успели переместиться к Данцигу, где их встретили наши соседи. Там, у основания косы, до конца апреля немцы предпринимали отчаянные попытки вырваться, но все эти попытки были безуспешны. Мы же, сместившись во второй половине апреля из-под Кенигсберга к юго-западу, контролировали протяженную центральную часть косы Фрише-Нерунг, на которой в совершенно безнадежном положении застряли остатки восточнопрусской группировки противника. Мы по-прежнему вели воздушную разведку, осуществляли боевое патрулирование, но воздушных боев в конце апреля - начале мая сорок пятого года в нашем секторе уже не было по одной простой причине: авиация противника в Восточной Пруссии была полностью разгромлена...
1 мая с утра я облетел все полки дивизии. Я поздравлял летчиков и техников с праздником, говорил о пройденном боевом пути, о близкой победе над фашизмом.
В 18-м гвардейском полку, помню, устроили праздничный обед. За обеденным столом были и боевые друзья гвардейцев - летчики "Нормандии - Неман". Французы провозглашали тосты за победу, за дружбу, говорили о послевоенных планах.
Поблагодарив гвардейцев за гостеприимный обед, я сел в свой истребитель и отправился через залив к косе Фряше-Нерунг. По косе, по-прежнему без всякой надежды на что-либо, брели к югу тысячи немцев - деморализованных, не воюющих, но и не сдавшихся. Я шел у них над головами ва бреющем, и хотя у этих вояк были автоматы, пулеметы, даже зенитные орудия, они не стреляли. Они будто забыли, что могут стрелять. Запоздало шарахались в стороны, когда над ними раздавался рев мотора, или безотчетно пригибались, провожая самолет равнодушным взглядом.
Это была агония.
В ночь с 8 на 9 мая началась стрельба по всему фронту: из Москвы по радио было передано сообщение о капитуляции гитлеровской Германии. Стихийный салют из всех видов оружия был подобен канонаде. Командиры полков, сдерживая искушение присоединиться к этому салюту, объясняли летчикам, что приказа из штаба армии не было, следовательно, с утра предстоит обычный день - вылеты на боевое задание. К утру возбужденные пилоты пошли досыпать, но какой уж там мог быть сон!..
И вое же до получения официального приказа из штаба армии утром, как обычно в последние дни, я приказал командиру 523-го разведывательного авиационного полка выделить пару боевых машин для полета в район косы Фрише-Нерунг. Через некоторое время Заморин сообщил, что пара к вылету готова. Летит он и Ануфриев.
Я заметил:
- Что, в полку больше никаких дел не осталось, если на такое задание отправляются командир с заместителем? Или мало опытных летчиков?
Я понимал, что каждый вылет на боевое задание в тот день мог быть последним боевым вылетом в этой войне. И что каждому - от командира до самого молодого летчика в полку - хотелось бы самому поставить точку. Тем не менее сработала система, приобретенная за годы войны: командиру полка вдвоем с заместителем незачем лететь на такое задание. И Заморин, выслушав замечание, скрепя сердце послал командира эскадрильи Александра Сморчкова.
Полетав над косой, Сморчков передал, что немцы смирные, организованно складывают оружие.
Это было последнее боевое донесение, переданное в наш штаб, и последний, завершающий войну боевой вылет 303-й дивизии. В один из майских дней - где-то уже в середине месяца - раздался звонок из штаба армии. Сообщение взволновало. Я только и успел спросить; "Как самочувствие?" "Жив-здоров!" - сообщил невидимый собеседник, радуясь, что так легко и просто может ответить на этот вопрос. Через некоторое время я обнимал Константина Пильщикова.
...Пильщиков в своем последнем боевом вылете не дотянул до линии фронта километра два. Прыгнул неудачно: зацепился за дерево, а при попытке освободиться упал на землю и от удара потерял сознание. Четыре месяца мытарствовал летчик в лагерях для военнопленных и вот 22 апреля с группой товарищей совершил побег из лагеря Вайден. Почти три недели летчики скитались по Германии, к 11 мая вышли к своим в районе Дрездена.
Сначала Пильщиков попал в дивизию, которой командовал Александр Покрышкин. Встретили летчика тепло в гостеприимно, обеспечили необходимую помощь, уход. Несколько дней, пока не окреп как следует, Пильщиков пробыл в гостях у А. И. Покрышкина. После этого на самолете, предоставленном командиром дивизии, прибыл в штаб 1-й воздушной армии, а оттуда - в Эльбинг, где стояли 18-й гвардейский полк и полк "Нормандия - Неман". Там же тогда находился и штаб нашей 303-й дивизии,
Еще сутки я держал Пильщикова у себя - никак не могли наговориться. Потом позвонил в 523-й полк и сказал, чтобы готовились к встрече
523-й полк стоял в Хайлигенбале. Мы вылетели туда с Костей на По-2. Сказать, что командир полка заметно волновался, - значит ничего не сказать. Мне казалось, он испытал потрясение, когда наш самолет вышел к аэродрому. Трудно передать, что происходило и там, внизу. Сбежались летчики, техники, механики, врачи - весь персонал. Все что-то кричали, размахивали руками, фуражками, пилотками, стреляли ракетами, требовали скорее приземляться...
Я не ошибусь, сказав, что Константин Пильщиков был самым любимым из командиров полков. Были у нас командиры сильные, пользующиеся у летчиков непререкаемым авторитетом, заслуженным уважением. Анатолий Голубов и сменивший его Семен Сибирин, Александр Петровец и Иван Заморин, командиры "Нормандии" Жан Тюлян, Пьер Пуйяд, Луи Дельфино - все это были летчики, словно самой судьбой предназначенные для командования полками. Но больше всех любили Пильщикова.
Надо было видеть, что творилось в Хайлигенбале, когда наш По-2 появился над летным полем! Прежде чем сесть, пришлось повиражить - выждать, чтобы люди на аэродроме немного поуспокоились...
А в июне сорок пятого года мы прощались с нашими верными боевыми друзьями - французскими летчиками. Помню, несколько транспортных самолетов "Дуглас", на бортах которых разместился личный состав полка "Нормандия - Неман", уже поднялись в воздух. И вдруг мне по телеграфу распоряжение - я срочно приказываю по радио вернуться всем самолетам.
Летчики полка "Нормандия - Неман", понятно, удивлены. Но известие о причине возвращения вызывает у них всеобщий восторг: я сообщил о решении Советского правительства подарить французским летчикам боевые машины...
В течение нескольких дней из состава двух полков - 18-го гвардейского и "Нормандии - Неман" - мы отобрали лучшие сорок истребителей Як-3 и подготовили машины к перелету.
