— Пусть звонит позже. Ни с кем, кроме Зеленогорска, не соединяй. Что у них там, не отвечает никто?

— Линия занята. — Варин голос умолк и тут же снова ворвался в накаленную тишину кабинета: — Зеленогорск, Игорь Васильевич. Дежурный.

Корнилов рывком схватил трубку с аппарата. Несколько секунд слушал молча. По-видимому, дежурный докладывал ему по всей форме.

— Сберкасса далеко от вас? — наконец спросил он. — Так, так. Пять минут езды. Сколько на ваших часах? На моих тоже…

Бугаев невольно скосил взгляд на свои часы. Стрелки показывали двадцать пять минут третьего.

— Срочно пошлите человека… Да нет, одного. Лучше в штатском. К сберкассе сейчас идет Аникин. Да ваш, ваш Аникин, участковый! Нужно предупредить его, чтобы в сберкассу нос не совал. Пусть идет к вам в отдел и срочно позвонит мне. Нет. Ничего не случилось. Ничего. Выполняйте. Вы мне лично за это ответите. Поняли?

Он повесил трубку. Сказал:

— Успеют, наверное, — и засмеялся. — Как бы они твоему Аникину наручники не надели! — и тут же, погасив улыбку, спросил: — А он точно в сберкассу пойдет? Не будет кассиршу у дома встречать?

— Точно, товарищ полковник. В сберкассу, — кивнул Бугаев.

— Ладно, Семен, заказывай фотографии Котлукова. Кстати, если найдут карточки его бывших подельцев, тоже на всякий случай захвати. Может, твоя старушка кого из гостей среди них опознает. Будешь готов — зайди ко мне. Я дождусь звонка от Аникина, и если он там ничего не напортачил, сам в Зеленогорск поеду.

— Сами? — удивился Бугаев.

— Угу. Только я хочу не с девчонкой-кассиром повидаться, а с заведующей сберкассой. И с постовыми, которые там дежурят. Не надо девчонку пока трогать. Но глаз с нее не спускать.

— Понял, товарищ полковник, — кивнул Бугаев. — Надо бы еще людей в группу привлечь.

— Надо. Сегодня вечером соберемся, составим план розыскных мероприятий.

Бугаев ушел. И по тому, как он подчеркнуто спокойно, ни разу не обернувшись, прошел от стола до двери, как деликатно прикрыл ее за собой, Корнилов почувствовал, что Семен обижен за выговор.

«Не красна девица, — усмехнулся полковник. — При его-то опыте такие просчеты недопустимы. — Но тут же он подосадовал на себя за то, что погорячился, не сдержал раздражения. — Когда-то я умел это делать помягче, даже с шуткой. И понимали меня не хуже, чем сейчас, и не обижались… Что-то со мной творится в последнее время? Возраст, что ли? Стал замечать за людьми то, на что раньше и внимания не обращал? Тогда это еще не так и страшно. А может быть, стал нетерпим и раздражителен?»

На душе у Корнилова было муторно, ему вдруг захотелось вернуть Бугаева и объясниться с ним, но он тут же оборвал себя — еще чего надумал! Встал из-за стола, засунув руки в карманы брюк, сердито прошелся по кабинету.

Затем сел в старое удобное кресло у журнального столика и, вытянув ноги, потянулся. Кресло сердито скрипнуло, тонко зазвенела стальная пружина. Сколько раз хозяйственники предлагали Корнилову поменять мягкую мебель — два кожаных кресла и диван — в его кабинете! Его даже Селиванов, начальник управления уголовного розыска, стыдил не однажды — чего ты за эту рухлядь держишься! Кожа облупилась, пружины скрипят. Посетителей постеснялся бы. Что подумают коллеги?

Но Игорь Васильевич видел, что коллеги, время от времени наезжающие для обмена опытом работы, очень любят посидеть в его креслах. Если не опаздывают на очередной прием или на увеселительное мероприятие. Старые кресла удивительно располагали к откровенному разговору. К тому же за пятнадцать лет, пока Корнилов ревностно оберегал их, мебель в кабинете у Селиванова поменяли два раза. Дизайнерам-мебельщикам почему-то никак не удавалось сочетать современные формы стульев и кресел с долговечностью. Совсем недавно в кабинете начальника появились финские кожаные диван и кресла, удивительно похожие на те, что стояли у Корнилова, такие же массивные и прочные. Игорь Васильевич намекнул начальнику ХОЗУ, полковнику Набережных, что теперь не стал бы возражать, если ему поставят такую же мебель, как Селиванову. Но оказалось, что завезли и расставили по другим кабинетам…

«Непростое дело. Непростое, — в который раз уже мысленно повторял Корнилов. — Над какой же кассой тучки сгустились? Не над той ли, где знакомая Бура работает? А может, это случайное совпадение. Или просто разведка. А брать хотели другую. Какую только? Предупредить, пожалуй, надо еще раз всех. И сберкассы, и предприятия. Это, конечно, вызовет у людей нервозность, но не предупредить нельзя. И запросить следует, не было ли каких подозрительных происшествий вокруг касс. Вот ведь как все обернулось! — Он с теплотой вспомнил о Колокольникове. — Сколько мужику пришлось доказывать, что он не сумасшедший и не сказочник. А мог бы плюнуть, и дело с концом. Надо будет все-таки наказать тех ребят из зеленогорской милиции. Чтобы на будущее повнимательнее были».

Он закурил и с удовольствием затянулся. Вспомнил, как рассказывал ему Грановский, что в кино запретили снимать человека с сигаретой. «Ну-ну, боритесь, — усмехнулся полковник. И снова его мысли вернулись к Леониду Ивановичу Колокольникову. Что-то беспокоило Корнилова в этой связи. Но что? — А-а! Человек на месте катастрофы! Чего он там разыскивал? Сверло, найденное потом Колокольниковым?»

Теперь, после того как из дома, где обитал Лева Бур, исчезли его вещи и домовая книга, этот человек на шоссе воспринимался совсем по-новому. Если он из той же шайки? И пришел за маленькой деталью из чемоданчика Льва Котлукова — за сверлом с наконечником из алмазной хрустки, перед которым не устоит ни один сейф. «Надо Колокольникова предупредить, — подумал Корнилов. — Пусть будет поосторожнее».

Дома у Колокольникова телефон молчал, а на работе сказали, что он выйдет только через неделю.

Корнилов спросил секретаршу, не звонили ли еще из Зеленогорска. Оказалось — не звонили. Он посмотрел на часы. Выло ровно три. «Сейчас Аникин уже предупрежден, спешит в отделение. Минут через пять позвонит…»

Колокольников заметил того типа у билетной кассы. Очередь стояла небольшая — человек семь. Между Леонидом Ивановичем и парнем было всего двое мужчин. Ошибки быть не могло — парень тот самый, что шарил на месте аварии на пятьдесят пятом километре. Только вместо потертой кожанки на нем был модный темно-синий пиджак и светлые брюки. «Пижон, — подумал Колокольников. — А машину-то, наверное, в ремонт отдал. Теперь приходится общественным транспортом пользоваться». Леонид Иванович оглянулся, пытаясь отыскать в зале постового, но, как назло, милиционера не было видно. «А чего мне милиционер, — решил он, — попадется такой, как Буряк… Я лучше узнаю, куда едет этот хмырь, а потом Корнилову позвоню. А ведь как ни вспоминал тогда в милиции его лицо — ничего примечательного вспомнить не мог, — огорчился он. — Волновался, наверное. А лицо-то у него какое непривлекательное — носик маленький, в небо смотрит. Нахальный носик. Уши, как звукоулавливатели. — Колокольников придирчиво рассматривал парня, осторожно выглядывая из-за широкой спины мужчины, стоявшего прямо перед ним. — Да и ноги у стервеца подкачали. Кавалерийские ноги. Штаны вот ничего, модные, ухоженные. Стрелки, словно только что из-под утюга». Он так увлекся своими ядовитыми рассуждениями, что чуть было не пропустил мимо ушей название станции, до которой парень брал билет. Уловил только последний слог — «град» и обрадовался. «Значит, Ленинград, значит, по пути. Времени много не потеряю…»

До отхода электрички оставалось еще минут десять, и Колокольников, купив в киоске пачку сигарет, с удовольствием закурил, пристроившись за углом ларька, и наблюдал, как расхаживает по перрону этот здоровый парень. Неторопливо, заложив руки за спину, ни на кого не обращая внимания, чуть наклонив набок голову. «Задумался, стервец, — решил Колокольников, — заели, наверное, тебя невеселые мысли. Боишься, что подойдет товарищ в форме или в штатском и спросит: «Ваши документы, гражданин…»