Под утро мы проскочили наконец и пресловутый Бавлинский перекресток. Почему он так называется, я сперва не понял, мне только бросилась в глаза огромная стелла с какими-то надписями, издали напоминающая гигантский фаллос. Потом, разглядывая атлас, я увидел, что неподалеку находится городишко со странным названием Бавлы.

Вокруг дороги стояли ларьки, палатки, вагончики — видать, перкресток был еще одним злачным местом на трассе.

— Все! Советской власти дальше нет! — махнул рукой, как отрубил что-то, Пеклеванный: — Теперь главный принцип — не останавливаться нигде до Уфы!

— Что, тут тоже рэкет? — поинтересовался Смирнов.

— Тут хуже! Тут беспредел — ведра продают! — ответил водитель, сразу как-то подсобравшись.

— То есть? — не понял я.

— Да были случаи… Останавливаются водилы отлить, а к ним подкатывают парнишки на «тачках», с ржавым, дырявым ведром: «Здорово, мужики! Купите ведерко, в хозяйстве пригодиться!». Ну, водилы, понятно, не в какую — на хрена оно нужно, дырявое? А парнишки достают стволы, пики — и опять: «Может подумаете, мужики? Хорошое ведь ведерко!». Ну, и просят за него лимона три — «дальнобои» всегда с собой деньгу имеют, вот и покупают… А потом садяться в машину, едут дальше, ведро это, понятно, выбрасывают. Так те, на «тачках», их снова догоняют, и опять: «Че, мужики, богатые очень — такое хорошое ведро выбрасываите? Давай, покупай по новой!»

— И снова покупают? — спросил я.

— А куда денешься — все равно: деньги отнимут, почки отобьют, колеса порежут или машину сожгут — и поминай, как звали! — Пеклеванный невесло усмехнулся: — Я же говорю — беспредел!

«Весело!», — подумал я, глядя на блестящую в свете фар дорогу: «Этак и не доедем вовсе — пришьют какие-нибудь беспредельщики — у меня патронов не хватит отстреливаться!».

Кстати! Как я мог забыть, обалдуй! У меня же оружие не чищено, а запасной барабан пустой!

Под равнодушным взглядом Смирнова, и завистливым — Пеклеванного, я расстелил на коленях носовой платок, достал наган, ветошь, шомпол, и начал прочищать ствол от гари. В кабине сразу запахло порохом, металлом, словом, настоящими мужскими запахами!

Перезарядив запасной барабан, я на просвет проверил внутреннюю поверхность ствола (зеркало!), снарядил наган и убрал его назад, в кабуру.

— Мальбрук в поход собрался! — иронично сказал Смирнов. Я повернулся к нему:

— Что?

— Ничего! Мысли вслух… — экспедитор поудобнее уселся на сидении и отвернулся к окну, за которым проплывали высокие пологие холмы, скорее даже сопки, только безлесые, голые, как коленки. Скоро Урал!

Несколько часов ехали в молчании: Смирнов спал, я тоже дремал, а Саня слушал радио. Однообразный пейзаж, серое ноябрьское небо, нудный дождик, грязная дорога — мне казалось, что я уже целую вечность куда-то еду, трясусь на черном сидении «Камаза», и не было в моей жизни до этого ничего — ни детства, ни школы, ни работы, ни жены, ни Москвы, ни смерти Николеньки, ни Бориса с Паганелем, ни Леднева, ни Судакова — ни-че-го! Как будто я родился в этой кабине!

Впереди замаячил контрольно-пропускной пункт, кирпичная двухэтажная будка, шлагбаум, милиционеры с автоматами. По обе стороны дороги выросли щиты с грозными надписями: «Скорость не более 5 км в час! Движение только в один ряд! Остановка по первому требованию милиции! Зона досмотра грузов и багажа!».

— Бащкирская «таможня»! — объявил Пеклеванный, и добавил, помолчав: Только бы не прецепились!

— А чего ты боишься? — удивился я: — Документы у нас в порядке, все нормально!

— Э-эх, Серега! — с горечью ответил водитель: — Если они захотят, то к чему хошь прикопаются! Придется платить!

— Если нас остановят, с милицией буду разговаривать я! — неожиданно подал голос Смирнов. Я повернулся к экспедитору — он явно нервничал! Не то, что бы это было сильно заметно, но как-то странно выглядели на совершенно спокойном лице бегающие глазки, да и короткопалые руки в тонких перчатках дрожали…

«Тут что-то не то!», — промелькнула у меня мысль, но я сразу отвлекся — мы въехали под шлагбаум, и милиционер в камуфляже, с автоматом на плече, решительно махнул полосатым жезлом — стой!

«Камаз» остановился. Пеклеванный вытащил права, путевку, еще какие-то бумажки из «бардачка» и вылез из машины. Смирнов покопался в портфеле, выудил пластиковую папочку, и тоже вышел, впервые оставив свой портфель в машине, да еще и открытым!

«Эге! Здорово напугался экспедитор — даже свой драгоценный портфельчик забыл закрыть!», — подумал я, глядя, как Пеклеванный о чем-то спорит с милиционером. Вот к ним подошел Смирнов, показал несколько листов, вынутых из папочки, и спор возобновился с новой силой.

Брать чужое нехорошо. Совать свой нос в чужие дела — порой еще хуже. Но меня так и тянуло заглянуть в Смирновский портфель — что такое он там прячет? Я поколебался, затем решил — да ладно, я только одним глазком! — и скосив глаза, заглянул внутрь.

В нем было три отделения. Одно заполняли бумажные свертки, в другом лежали вещи — рубашка, носки, разные таблетки, завернутые в полиэтилен. А в третьем отделении, среди бумаг, мне сразу бросилась в глаза свернутая карта, покрытая линиями и испещренная очень знакомыми значками и пометками!

Тут же раздался звук открываемой дверцы. Я испуганно обернулся, чувствуя, что краснею, словно меня застали за подглядыванием в женскую раздевалку. Водительская дверца распахнулась, и в кабину влез злой Пеклеванный. Он ничего не заметил — слишком допекли его башкирские стражи порядка.

— У-у, суки! Тристо тысяч содрали! Вообще арестовать машину хотели хорошо, Николаич помог — развел ментов, нагрузил им лапши, они и поверили!

— Да погоди! — изумился я: — Как же так? За что тристо тысяч? У нас же все в порядке!

— Ты как с луны упал! — усмехнулся Пеклеванный: — Считай: номера грязные — раз! Машина не мытая — два! Выхлопные газы не соответствуют три! Накладной на тару в кунге нету — четыре! А если в бутылку полезешь заставят в трубку дуть!

— Ну и что — ты же не пил?

— Ха, чудак-человек! В ихние трубки младенец дыхнет — и то алкоголий покажется, не то что взрослый мужик! А раз алкоголий — все! Машину на арестантскую площадку, и вызволяй ее потом. А там, между прочим, сутки в восемьсот тысяч обходятся!

— Ну ни хрена себе! — вырвалось у меня — я впервые в жизни столкнулся с таким законным проявлением беззакония и здорово удивился.

В кабину залез Смирнов, сразу сцапал свой портфель, сунул туда свои бумаги, кивнул Пеклеванному:

— Все, поехали, Александр!

«Надо же, как общие проблемы обьединяют людей!», — подумал я, вспоминая вчерашние матюки водителя в адрес экспедитора.

Дорога то карабкалась в гору, то сбегала вниз длинными, нудными тягунами. Мы пару раз останавливались — один раз заправиться, другой перекусить в придорожной столовой, где цены приближались к московским ресторанным, а качество пищи остовляло желать и желать.

У меня из головы все не шла карта, увиденная в Смирновском портфеле. Абсолютно точно — такими же значками пользовались искатели, я видел их и на компьютерной карте Профессора, и на карте Москвы, которую мы изучали у Паганеля перед походом в овраг…

Но откуда такая карта у Смирнова? Кто он вообще такой? Меня просто оторопь взяла, когда я вчера услышал его рассуждения про автокатострофы, отравления… И если он связан с искателями, то зачем ему работать экспедитором в каком-то вшивом Ряжске, которому больше подошло бы название «Заднинск»? А может, спросить его на прямую? Мол, так и так — я знаком с тем-то и тем-то, и мне кажется, что у нас общие знакомые!

И, как только я про это подумал, как сразу же мой внутренний голос сказал: «Не торопись! Успеешь! Погляди со стороны — может быть, еще чего-нибудь узнаешь!». Я пораскинул мозгами, и согласился — мало ли что, попаду в дурацкое положение, — вдруг окажется, что Смирнов и знать не знает ни о каком «Поиске», а карту купил в магазине перед командировкой, чтобы иметь представление, куда он едет…