22. В ПЕТЛЕ ПРЕБЫВАНИЯ

Раниэль вышел из квартиры пораньше, чтобы проведать своего знакомого, которого желал пригласить на заседание Городского Совета. Мы должны были встретиться в десять, уже прямо в здании местных властей. Я вышел сразу же за своим хозяином. Немного времени у меня еще было, поэтому в первую очередь я направился в сторону шестой лифтовой шахты.

Здание лежало в развалинах. Я прекрасно знал, кто это сделал, поэтому образ руин привел меня в состояние полнейшего замешательства. Здесь никто не проявлял охоты к восстановлению объекта, ибо теперь - в соответствии с убежденностью жителей города - шахта вовсе не вела в убежище. Здание завалилось четвертого июня прошлого года, видимо, уже после того, как тревога была отменена, точно в тот самый момент, когда исчез излучатель, подпиравший потолочную плиту.

Понятно, что излучатель вообще не переставал существовать: он находился в пространстве, в том же самом месте, где я оставил его в релятивистском городе. И он обязан остаться там и тогда, когда окончательно исчезнет несколькоминутный мир.

Размышляя о всем том, что было сложно себе представить, я приглядывался к руинам, столь нереальным для меня после последующего изменения системы отсчета, когда в какой-то момент в недоступном закоулке развалин заметил нечто знакомое: присыпанный пылью ничем не выделяющийся предмет, который цветом и формой напомнил мне ствол моего излучателя. Было бы вершиной невозможности, если бы излучатель и вправду там находился, и я прекрасно понимал тот факт, что уже поддался первому импульсу. Сердце забилось в груди живее.

Как можно быстрее я помчался к объезду, откуда попал на соседнюю улицу, на которой стоял прекрасно знакомый мне небоскреб. С тридцать шестого этажа этого здания выпал мужчина-статуя. Убежище Ины прилегало к комнате, занятой собравшимися гостями. Ее тело я оставил в соседнем помещении, в покинутой и закрытой квартире, хозяин которой должен был сейчас находиться в подземном укрытии.

На лифте я поднялся на тридцать шестой этаж и без всякого труда нашел нужную квартиру, где остановился перед закрытой дверью. С изумлением я пялился на давным-давно уже не поднимаемую решетку, какими обычно закрывают магазинные витрины - сейчас она была опущена на двери. Странные печати у замка и пломба с каким-то символом усилили мое возбуждение и уверенность, что, несмотря на глупость подобного предположения, Ина все еще находится там. Горячка и слабость давали себя знать: мне нужно было добраться до нее именно сейчас, никак нельзя было отложить этого на потом. И я видел лишь один путь, который мог привести меня внутрь закрытой квартиры, где я спрятал тело Ины: через окно со стороны улицы.

Я постучал в соседнюю квартиру. Мне открыла какая-то женщина с немым вопросом на устах. Мне было совершенно ясно, что отвечать ну никак нельзя: пришлось бы рассказывать несколько часов подряд, чтобы объяснить, что меня сюда привело, что мне вообще нужно, но и тогда никто бы не поверил ни моей истории, ни - тем более - в реальность Ины. Не говоря ни слова, я прошел в комнату, где находилось более десятка гостей. Почти никто не обратил на меня внимания.

Окно было широко распахнуто. Я перелез через подоконник и встал на парапете, несколько выгнувшись над пропастью и держась рукой за проходящий над головой, частично уже разваливающийся и выветрившийся выступ стены. Можно было пройти по карнизу, выступающему из внешней стены небоскреба, образуя узенькую ступеньку. Но едва лишь я успел поставить на нем ногу, как вдруг почувствовал сильный удар в живот, потрясший всем моим телом.

Это было всего лишь краткое мгновение. Пальцы руки все еще держались фрагмента навеса, уже оторвавшегося от стены. Я висел над улицей, над меленькими фигурками людей и коробочками автомобилей, но ноги мои все еще находились на парапете окна. Я глядел наискось и вниз: эта рука не спешила мне с помощью. Я видел стиснутый кулак убирающийся после удара в глубину оконной рамы. Он все еще находился среди обломков стекла - крупных и мелких - неподвижно висящих в пространстве. Мужчины и женщины сидели вокруг заставленного тарелками и бутылками стола. Некоторые из них стояли. У горлышка перевернутого графина на скатерти расширялось коричневое пятно. Одна из женщин вскакивала с места. Ее сосед уже практически выпрямился. Он застыл, пялясь на меня; опираясь при этом о стол стиснутыми кулаками, вокруг которых скатерть вздулась несколькими широкими складками. Графин висел в пространстве ниже плоскости стола - находясь в неспешном, хотя и неумолимом поступательном движении к полу.

Я ни о чем уже не думал. Все мое сознание, относительно которого мы так много беседовали с Раниэлем, занимали всего два слова: "Петля пребывания". Взглядом я искал черное размазанное пятно и ожидал укола шпильки для волос, которая должна была пронзить мне щеку, чтобы все могло исполниться.

Но вот еще одна неожиданность - последняя. В то время, как проходили секунды, и люди (вовсе не статуи!) перемещались в глубине комнаты, также в состоянии невесомости, я отплывал от окна в обычном воздухе, туда, куда направил меня удар - наискось и вверх, при этом перемещаясь в пространстве над миражом улицы внизу.

Внезапно я понял, что не являюсь тем мужчиной-статуей. Это несколько стечений обстоятельств привело меня к ошибке. Только что отключилась тяга фотонного двигателя. В соответствии с предположениями, звездолет, после девяти месяцев равномерно ускоренного движения перешел к равномерному движению по прямой. Город сейчас очень медленно вращался вокруг горизонтальной оси. После изменения вертикали - подумалось мне - когда звездолет начнет свое многомесячное торможение, притяжение вернется.

Я плыл по орбите (на сей раз обычно, словно космонавт в состоянии невесомости) на значительной высоте между стенами домов, залитых ярким, предполуденным солнечным светом. Из окна, из под низкого лба и прямых, знакомых мне бровей, на меня глядели глаза Робота BER-64, который в глубинах Механизма предшествовал мне на ленте транспортера. Это его кулак сбил меня в пропасть, и сейчас я находился в радиусе действия его излучателя.

Он медлил, но я практически о нем и не думал. Пока что он не нажал на спусковой курок. И не потому, что он хотя бы на мгновение поколебался убить меня или же подарить жизнь. Он всего лишь оттягивал то радостное мгновение, в которое сможет исполнить свою обязанность, пережить свой малый оргазм вместе с облегчением, что вот, наконец-то убил очередного взбунтовавшегося робота. Я прекрасно понимал, что пришел конец моего существования. Только ни о чем не жалел: не мог я жалеть о том, что было неповторимо. Никогда бы я не поменялся с ним местом, хотя сам жил лишь раз, а он был неуничтожим, поскольку его можно было множить до бесконечности.

Я свободно поднимался ввысь под куполом глубокого, лазурного неба. В глазах у меня стояли мрачные коридоры убежища. Мелькнуло лицо Людвика Вайса, перепуганного угрозой моего предательства. Алин и Сент грабили в темноте кабины на сорок пятом уровне. Но был и Уневорис, которого я не спросил вовремя, зачем он стрелял в Коореца. Между столиков в столовой ко мне протискивалась высокая фигура Рекрута. И Асурмар склонялся среди стволов сожженных деревьев над стебельком, чтобы сказать, что не все еще потеряно. Покрытый пылью взрыва Гонед бледнел у развалин туалета...

Мои мысли залил океан ртути. Статуи - словно малые стрелки часов, спутанные ленивым временем - стискивались вокруг меня, делаясь все плотнее и плотнее. Широкая полоса лилового света скользила по стенам. Когда она проникла через очередную дверь, я и сам добрался до цели: я увидел поднявшуюся в пространстве фигурку в летнем платье и обращенные ко мне ласковые глаза Ины.

Варшава, 1971 г.