Подполковник привел все, до единой машины, домой. Осмотрев их, он молча развел руками: некоторые самолеты были до того потрепаны, что каждый, кто не видел, как они летали, наверняка бы не поверил тому, что на них можно было держаться в воздухе; у многих машин почти полностью была сорвана обшивка с рулей, в боках и крыльях зияли десятки больших и малых пробоин, броня имела многочисленные вмятины, а кое-где и дыры от осколков снарядов.
И то, что машины в таком состоянии дошли до аэродрома, подтверждало мнение Долгова, сложившееся еще до войны, при испытании первого опытного экземпляра, что эти самолеты исключительно живучи.
Был еще один случай, подтверждавший другое мнение летчика Долгова, которое тоже сложилось до войны.
Однажды он повел большую группу самолетов на штурмовку вражеского аэродрома, где крупные силы немецкой авиации. Аэродром был очень важным, и немцы днем и ночью охраняли его с земли и воздуха. Когда группа Долгова подошла к цели, перед ней встала сплошная стена зенитного огня.
-- Вперед! -- скомандовал командир.
И самолеты, словно заколдованные, пробили огненный заслон и ударили по находившимся на стоянках немецким машинам. Они неплохо сделали свое дело и собирались уже уходить, как сзади на них напала группа "Мессеров", успевшая все же подняться в воздух.
Штурмовики не имели тогда воздушного прикрытия, и возвращение было нелегким. "Мессеры" пристраивались к самому хвосту, и с дистанции в двенадцать-пятнадцать метров безнаказанно вели прицельный огонь.
Хотя броня и скорость выручали штурмовиков, но все же два наших самолета были основательно подбиты. Едва перетянув линию фронта, они тяжело приземлились на брюхо на первую попавшуюся опушку леса. Они были буквально изрешечены, и то, что летчики уцелели, можно было считать большим счастьем.
После этого случая Долгов снова и снова возвращался к мысли, которая возникла у него до войны и теперь получила полное подтверждение. Он считал, что если на штурмовике, позади летчика, установить огневую точку, то можно получить двойной выигрыш: во-первых, мы будем значительно меньше терять своих машин, во-вторых, при вражеских атаках с воздуха явится возможность сбивать самолеты противника.
Ведущий инженер Холопов, который накануне войны вместе с Долговым испытывал эти самолеты и теперь продолжал эту же работу на фронте, был того же мнения, что и летчик, относительно задней огневой точки. Собрав нужные материалы, они вдвоем поехали в Москву, к конструктору.
Конструктор принял их хорошо. Они ведь немало помогли ему, когда он создавал свою машину. Ему было очень важно узнать от опытных людей, как она себя ведет на фронте.
Беседовали долго, обстоятельно, как люди, одинаково и глубоко заинтересованные в одном и том же деле.
Обе стороны разошлись, вполне удовлетворенные друг другом, зная, что все необходимое будет сделано. А дело это, следует сказать, было довольно сложным. Нужно было, не замедляя темпа заводских конвейеров, имея задание с каждым месяцем увеличивать выпуск штурмовиков, на ходу создать и внедрить в серию новую конструкцию, имевшую на много сот деталей больше старой.
Но раз требовал фронт, значит это нужно было выполнить.
Прошло немного времени, и летчик-испытатель Долгов вместе с инженером Холоповым приступил к испытаниям машины, снабженной новой, весьма мощной огневой точкой: позади летчика сидел стрелок с крупнокалиберным пулеметом.
И с тех пор прекрасно сражается штурмовик "Ильюшин", сражается, так сказать, вне конкуренции: ни одна из воюющих стран не смогла пока создать что-либо подобное.
Дважды Герой
Горячие, тяжелые дни июля 1941 года.
Враг, вероломно напавший на нашу родину, используя преимущество внезапности, рвался в глубь страны.
Врага надо было обескровить, остановить, и особый полк Супруна, прибыв на место, с ходу вступил в бой.
Летчики полка, ядро которого составляли испытатели, отважно дрались, следуя примеру своего командира, который в каждом бою или разведке первым бросался в самые опасные места.
Именно последнее являлось причиной того, что начштаба и замполит, нервно и часто поглядывая на часы, до рези в глазах всматривались в горизонт. Время, на которое хватало бензина в самолете Супруна, истекало.
Минутная стрелка часов начштаба отсчитала просроченные десять минут, когда он, едва удержавшись, чтобы не подпрыгнуть от радости, сказал деланно-спокойным тоном:
-- Идет!
-- Где ты его увидел? -- спросил, щуря глаза, замполит.
-- Вот! -- ответил начштаба, показывая пальцем точку на северо-западе.
Самолет несколько минут спустя сел, подрулил к стоянке, и Супрун легко соскользнул с крыла наземь.
Водворив на место чуть съехавшую в сторону пряжку ремня, начальник штаба твердым шагом направился навстречу командиру.
Повторяя про себя приготовленную речь, начштаба собирался тут же выложить, наконец, все, что у него наболело на сердце.
Он хотел сказать командиру, что весь полк отчаянно переволновался из-за его задержки, что он, начальник штаба, устал получать замечания от командования за то, что его, Супруна, недостаточно берегут и дают ему соваться в самые рискованные дела. Кроме того, он попросит учесть, что Супрун для него не только старший командир, но и близкий друг. Начштаба козырнул и хотел уже было открыть рот, но командир, не выслушав рапорта, возбужденно заговорил первым:
-- Вот что, старина! Есть одно срочное дело. В этом месте реки, -Супрун показал карандашом точку на карте, лежавшей под прозрачной крышкой планшета, -- немцы наводят переправу. Там накапливаются танки, машины и обозы.
-- Хотят, наверно, незаметно проскочить к нам в тыл, -- вставил начштаба.
-- Вот именно, -- подтвердил Супрун. -- Их намерение ясно, и по гансам нужно как следует стукнуть.
Забыв про заготовленную речь, начштаба осторожно спросил:
-- А точно ли это немцы?
Его вопрос не был праздным: фронт в те дни представлял "слоеный пирог", обстановка менялась с каждым часом, и ошибиться, глядя сверху, было не так трудно.
-- Я прошелся над ними на такой высоте, -- ответил Супрун, -- что, выпусти я шасси, снес бы колесами голову не одному фрицу. Так что я имел возможность достаточно хорошо разглядеть их форму. Немцы это!
-- Какие будут приказания? -- вытянулся начштаба.
-- Подвесить бомбы, пополнить боекомплекты, снарядить и хорошо осмотреть машины. Через два часа, когда их там скопится побольше, всем полком вылетим на штурмовку.
Через час командир полка инструктировал летный состав:
-- Мы еще до войны испытывали применение этих истребителей для штурмовых действий. Получилось тогда неплохо, так что кое-какой опыт у нас есть. Теперь мы должны его как можно лучше применить. Заходить для атаки будем вот откуда. -- Супрун легонько провел по карте указкой. -- Держаться всем дружно, оберегать друг друга. После бомбежки раза два-три из пулеметов прочешем. Ясно?
Полк Супруна появился над целью внезапно для врага. У переправы началась паника. Немцы, потеряв голову, разбегались в стороны, лезли под машины, в кюветы, чтобы спастись от бомб, снарядов, пуль. Загорелись и начали рваться машины с боеприпасами и горючим. Находившиеся вблизи конные упряжки бешено ринулись куда попало.
Лишь через несколько минут затрещали немецкие зенитки, и Супрун увидел, как самолет Кругликова, пикируя на цель, взорвался в воздухе от прямого попадания.
Кругликов был молодой, способный летчик-испытатель. Кроме того, это был веселый и славный парень, хороший товарищ.
У Супруна больно защемило сердце. Не помня себя от злости, он громко закричал по радио:
-- Еще раз дадим им, братцы! За Кругликова! В атаку!
И они еще раз яростно ударили по врагу, хотя и пришло уже время возвращаться домой, так как кончалось горючее и боеприпасы.
Когда они сели, Супрун сказал командирам эскадрилий:
-- Надо собрать все ценное имущество и немедленно убираться отсюда. Немцы наверняка сегодня ночью прилетят рассчитаться за переправу, а в сигнальщиках, прячущихся в окружающих лесах, у них недостатка нет. То и дело по ночам ракеты пускают.
