Оно, возможно, было таким же тихим, солнечным и приятным, как и в другие воскресные дни, когда мы выезжали за город на дачи, копались в цветнике, белили дом, чинили велосипед, уходили с детьми на целый день в парк, занимались своими небольшими делами.

Но то, что мы узнали в полдень, было как бы чертою, так резко подчеркнувшей весь итог прежней нашей жизни, трудовой и мирной, что это утро навсегда врезалось в память.

Грохот первых немецких авиабомб застал Супруна в Крыму, где он, как депутат, разъезжал по городам и селам, отчитываясь перед избравшим его народом в том, как он ему служит.

Летчик быстро, как по боевой тревоге, уложил вещи и кинулся на ближайший аэродром. Однако там было тихо. День был воскресный, и самолетов на Москву не было. Он стал из дежурки звонить во все концы и только под вечер устроился на случайную попутную машину.

23 июня летчик был уже дома. Он вбежал к себе на четвертый этаж, ворвался в квартиру, швырнул чемодан в угол, расцеловал сестру и закидал ее десятками вопросов.

Но она знала немногим больше, чем он.

-- Позвони лучше Пете, -- сказала она. -- Петя должен быть в курсе всех дел.

-- Верно, -- согласился Супрун, быстро снимая телефонную трубку, и набрал номер Стефановского.

Но того на месте не оказалось. Степан нервно ходил по комнатам.

-- Как ты думаешь, Анек, где меня используют? -- резко повернулся он к сестре. -- Неужели отправят за границу самолеты покупать? Эх, черт! Лучше бы я не знал иностранных языков!

Сестра не знала, что ему и сказать. Он ведь все равно добьется, чтобы все сделать по-своему. Стараясь быть возможно более спокойной, она сказала:

-- Зачем ты волнуешься прежде времени? Не сегодня -- завтра все выяснится. Тогда можно будет волноваться... принимать меры.

-- На фронт! На фронте нам надо сейчас быть. Там теперь самая для нас работа! -- горячо говорил Супрун и, торопливо приведя себя в порядок с дороги, на ходу надевая пилотку, крикнул сестре: -- Побегу ребят разыскивать!

Он застал Стефановского на аэродроме и сразу же перешел к делу. Как и всегда, они сразу нашли общий язык.

-- Немцы, -- говорил Супрун, -- возможно, введут в бой какие-нибудь воздушные новинки. Очень важно, чтобы квалифицированные люди проверили, как ведут себя в бою с ними наши новые самолеты, что в них надо усовершенствовать и улучшить, чтобы не терять превосходства над врагом. Надо создать несколько групп летчиков-испытателей по специальностям и двинуть их на фронт. Они там выяснят, что нужно, и потом вернутся продолжать работу.

-- Правильно, именно это нам и нужно! -- соглашается Стефановский.

-- Что ж, поехали в Кремль? -- предлагает Супрун.

-- Езжай, пожалуй, один, -- немного подумав, говорит Стефановский. -Ты -- депутат, тебе одному легче будет пройти куда нужно.

-- Хорошо, -- соглашается Супрун. -- Вечером вернусь. Жди!

Он вскочил в свою "эмку", и Стефановский провожает машину взглядом, пока она не скрывается за поворотом.

Супрун возвращается далеко за полночь и сейчас же стучится к другу.

Стефановский встречает его на пороге.

-- Ну как, попал?

-- Все в порядке! С трудом, но все же вышло, -- едва отдышавшись, говорит Супрун.

-- Рассказывай!

-- Вначале я сгоряча не совсем точно доложил, и со мной долго не соглашались. "Кроме вас, -- говорят, -- есть кому воевать. Сидите на месте и занимайтесь своим делом". Я отвечаю, что наше место и дело сейчас именно там. Изложил план подробно. "Раз так, -- говорят мне, -- то месяца на два, на три можно. Подберите себе людей по своему усмотрению". В общем все налаживается.

Друзья долго и взволнованно беседуют, составляют разные планы, много курят и лишь под утро ложатся спать.

Пять дней проходят в беспрерывных хлопотах. Нужно было создать полки и оснастить их всем сложным хозяйством современной войны.

Наконец, все готово. Через два часа -- вылет.

Супрун сидит дома и бреется. Он загорел и сильно похудел за эти дни. Он точно на пружинах. С фронта идут горестные вести, и его сердце рвется в бой.

Сестра укладывает чемоданы, то и дело спрашивая брата:

-- Еще что положить?

-- Полотенец мохнатых не забыла?

-- Два полотенца хватит?

-- Хватит! -- отвечает он. -- Только курева побольше положи.

-- Треть чемодана забила папиросами.

-- Молодец! А коньячок? -- весело подмигивает брат.

-- Весь твой неприкосновенный запас уложила.

-- А чистый подворотничок пришила?

-- Так точно, товарищ подполковник, -- через силу шутит Аня.

Степан кончает бриться, умывается, освежает лицо одеколоном. Потом наливает себе чаю и жадно впивается зубами в бутерброд. Торопливо прожевывая хлеб с ветчиной, пишет на блокнотном листе:

"30.6.41.

Дорогие родные! Сегодня улетаю на фронт защищать свою Родину, свой народ. Подобрал себе замечательных летчиков-орлов. Приложу все свои силы, чтоб доказать фашистской сволочи, на что способны советские летчики. Вас прошу не беспокоиться.

Целую всех Степан"

-- На, -- подает он сестре письмо, -- перешли в Сумы, домой. А мне пора!

Быстро допивает чай. Причесывает густые вьющиеся волосы и надевает пилотку. Потом крепко обнимает и целует сестру.

Комок подкатывается к ее горлу, и точно чья-то рука больно сжимает сердце. Затуманивается взор, она плохо видит брата и чувствует, что вот-вот рыдания вырвутся из груди.

Она сдерживает себя и с трудом выдавливает несколько слов:

-- Береги себя!.. У тебя ведь горячая голова...

-- Все будет хорошо, -- говорит он, улыбаясь и снова целуя ее. -- Не волнуйся!

Взяв в левую руку чемодан и перекинув через правую кожанку, он медленно выходит, тихо, против обыкновения, прикрывает за собой дверь.

В эту же минуту Стефановский целует жену и дочь. Долгов, прощаясь, носит на руках сынишку. Глазунов еще раз просит жену сберечь граммофонные пластинки с уроками английского языка.

Подходит время сбора. Стрелка часов близится к назначенной цифре.

Взвивается зеленая ракета.

Летчики-испытатели улетают на запад.

Задняя точка

Шел первый месяц войны. Германская танковая колонна -- темно-серые черепахи с белыми крестами, -- извиваясь, ползла на восток.

Командир колонны полковник Эрнст фон Шрамер, откинув крышку, высунулся из люка и огляделся. Сзади, чередуясь, двигались танки, грузовики с солдатами, зенитки, цистерны с горючим. Прямо перед ним, без конца и без края, тянулись на восток огромные земли, которые германской армии предстояло покорить согласно приказу фюрера.

Еще раз удовлетворенно оглядев свою колонну, полковник увидел вдруг над самым горизонтом десять точек. Самолеты летели с запада на восток. Они шли со стороны солнца и были еще трудно различимы.

Через несколько минут немец разглядел, что самолеты -- одномоторные, какие-то горбатые, не знакомой ему конструкции.

То обстоятельство, что самолеты летели с запада, в ту же сторону, куда шли и танки, успокоило фон Шрамера.

В эту самую минуту летчик-испытатель подполковник Александр Долгов, убедившись, что на танковых башнях выложены красные сигнальные полотнища и что другие признаки также совпадают с данными нашей разведки, бросил своим ведомым короткое "В атаку!", сделал разворот и перевел свой самолет в пике.

Тридцать секунд спустя немецкая колонна окуталась дымом. Горели танки, пылали автоцистерны с горючим, рвались боеприпасы.

Эрнст фон Шрамер, размахивая пистолетом и захлебываясь неистовой бранью, метался по шоссе. С трудом удалось ему заставить растерявшихся зенитчиков открыть огонь.

Подполковник Долгов, сделав два захода, приказал своей группе сделать третий, и штурмовики, невзирая на отчаянный огонь с земли, обрушили на колонну новый удар. От изумления и испуга фон Шрамер растерялся. Он ясно видел, как огненные струи трассирующих снарядов впивались в крылья и кабины летящих на небольшой высоте краснозвездных самолетов. Но они и не думали сворачивать с боевого курса. Сам не сознавая, что он делает, фон Шрамер сгоряча открыл по самолетам пальбу из пистолета и даже не заметил, как недалеко от него на земле стали возникать, быстро приближаясь, тонкие струйки пыли. Перебитый пополам пулеметной очередью с неба, он упал в придорожный кювет.