– Потом я обязательно помогаю маме, – голос мой зазвучал приподнято. Я и сам стал немножко собой гордиться: как-никак ведь Дымок оценил мое мужество и даже выразил свое сочувствие. – Мы вместе относим домой ведра с молоком, которое она надоила от коровы, чтобы потом делать из него масло, творог, ряженку, простоквашу…
И вот звучит рожок пастуха – надо выгонять корову, телочек и быка в общее стадо, которое собирается за нашим домом, а затем пастух дядя Гриша на весь день уходит с ним в лес. Вечером, когда спадает дневной зной и солнце начинает садиться за горизонт, стадо, сытое и довольное, возвращается домой.
Знаешь, как здорово встречать свою живность! Идут коровы и быки неторопливо и важно, покачивая круглыми крутыми боками, – отъелись за день в лесу. Над дорогой стоит пылища, и коровы в ней кажутся исполинскими животными. На шее у каждой висит маленький колокольчик – на тот случай, если отобьется от стада, – и мелодичный звон плывет над улицей, расходится по сторонам и долетает до самого последнего дома. Хозяева, оставив все свои дела, торопливо выскакивают за ворота, и коровы, завидев родную калитку, убыстряют ход, начинают мычать от радости, а сплошной звон колокольчиков превращает деревню в веселый карнавал. И так от коров пахнет свежей травой и молоком, такой сладостью веет, что этот запах долго еще стоит над деревней, допоздна будоража дворовых собак и повизгивающих свиней.
Перезвон колокольчиков и разноголосое мычание постепенно стихают. Улица пустеет, оседает нагревшаяся за день на солнце пыль, и становится слышно, как по всей деревне тугие молочные струйки звонко ударяют в донышки огромных ведер, журчат и пляшут, до краев наполняя их парным молоком, вкус которого навсегда связан с детством.
Дымок резко остановился, на морде выразилось явное недоумение: «Исполинское животное
– это как? На что оно похоже?» От такого вопроса я растерялся: «А действительно, что обозначает это слово?» Я где-то услышал его и так хотел блеснуть перед псом своими знаниями, что теперь оказался в глупом положении. Ответил честно:
– Это что-то очень большое, громадное, но точно я сказать не могу, потому что не знаю. Спрошу вечером у мамы или папы, они объяснят.
Искренний ответ пришелся псу по душе, и он великодушно кивнул головой: мол, не переживай, разберемся.
Вот оно, твое счастье. Слушает, понимает, утешает. Ты его долго ждал, и оно пришло, ласковое и такое близкое и родное. Береги его. Без счастья жить невесело. Счастье – это и есть жизнь, самая что ни на есть полная. Светлая и яркая. Как родной дом, как мама, как солнце», – рассуждал я и видел это счастье своими глазами. Оно было рядом. Я мог его обнять. Ощутить, как оно пахнет, доверчиво прижимается ко мне и в ответ на ласку шершавым языком облизывает мои щеки. Имя этому счастью было Дымок!
– У меня есть маленький топорик, – вдохновенно продолжал я, – мне его папа сделал. Я рублю им дрова, после того как накормлю всю живность на дворе. Папа специально для меня привозит на телеге – у нас в поселке есть конюшня, а в ней, как говорит папа, целых двадцать пять лошадей, – доски, кривые и в трещинах, – отходы с мебельного завода. Все лето я рублю их на короткие палки и ношу в дровяник – сарайчик, построенный папой для дров. Видел бы ты, как у меня здорово получается! Прямо с одного удара разрубаю доску. Конечно, это вышло не сразу, но папа научил меня метко наносить удары. Я тебе потом обязательно покажу, как это делается. Хочешь?
Дымка можно было и не спрашивать – со своим новым другом он на все готов. Да и мои рассказы явно пришлись ему по душе. Он размеренно шагал рядом, стараясь не отставать, и покачивал в знак одобрения головой. А в глазах светилось удовольствие от общения со мной, своим хозяином, мужественным и сильным. Ему было со мной так же хорошо, как и мне с ним. И неожиданно для себя я понял, что быть кому-то нужным – это, наверное, самое в жизни важное и бесконечно дорогое. Что-то нестерпимо нежное и горячее поднимается в моей душе, заполняет ее и становится моим внутренним дыханием, вызывая не море – целый океан радости.
– Мое самое любимое занятие, Дымок, – я все больше и больше входил в роль рассказчика, – сенокос. И знаешь, почему?
Пес, в мечтательном настроении шагавший рядом, оказался захваченным врасплох и не сразу сообразил, что ответить. А мне так не терпелось поделиться с ним своими впечатлениями, что я не стал дожидаться:
– Ага, не знаешь! Ладно, не переживай, сейчас расскажу. Все очень просто – река, приключения и полеты в воздухе.
«Полеты? – глаза собаки округлились от любопытства. Уши, как разжатые пружинки, подскочили вверх. – Ну-ка, ну-ка, о чем это ты? Наверняка что-то необыкновенно интересное! Скорее давай рассказывай!»
– Вот слушай, – я старательно подбирал слова: очень уж мне хотелось, чтобы Дымок полюбил сенокосную пору так же, как и я. Вместе нам будет еще веселее. На лице моем сияла улыбка, рядом топал смешной жизнерадостный пес, увлеченно слушавший мои истории, – что еще надо для вдохновения?
– Выезжаем на сенокос рано-рано: едва солнышко покажет первый луч, мы уже в телеге – с косами, граблями, вилами. Мама аккуратно пристраивает рядом кошелки с припасами на весь день: молоко топленое в крынках, в кастрюлях – курица тушеная, мясо жареное и вареное, копченое сало, круто сваренные яйца, картошка отварная, густо посыпанная укропом, залитая сливочным маслом. Прямо слюнки текут от запаха только что испеченных в печи хрустящих булочек, пирожков с капустой, яйцом и луком…
Оживший в памяти аромат свежего хлеба разбудил мой желудок, он запел во мне: «Есть! Есть хочется!» От голода у меня так подвело живот, что даже дыхание перехватило. Не лучше чувствовал себя и пес. Прямо жалко его стало: вздыхает тяжело и часто, бока ходят быстро-быстро, а язык, вывалившийся из пасти, то и дело облизывает нос и губы: похоже, мысли о кошелках с едой просто сводят его с ума.
– Дымок, дружище, – увещевал я его строгим голосом, – потерпи немного, скоро завод, а у мамы в шкафчике всегда что-нибудь вкусненькое припрятано.
Дымок глянул на меня с надеждой, как смотрят на героя, от которого ждут помощи: «А ты меня не обманываешь? У мамы, правда, есть еда?»
Я засмеялся. Махнул рукой:
– Не переживай. Конечно, есть. Мама всегда держит для меня лакомства. Тебе понравится, попробуешь – язык проглотишь.
Морда дворняги расплылась в ослепительной обезоруживающей улыбке: «Вот друг так друг. И я за тебя горой… только про вкуснятину не забудь, ладно?»
– Папа сидит впереди на телеге, правит лошадьми, – продолжал я, – а мы с мамой сзади, обнявшись. Ноги с подводы свесим, едем, весело болтаем. Мама сказки рассказывает, а потом возьмет да и запоет: голос у нее звонкий, мягкий. От маминых песен на сердце тепло и радостно. Любит она петь о лесах и реках, красивой любви и смелых мужчинах. Таких, как мой папа.
Наше поле для сенокоса выходит прямо к полноводной реке. Вода в ней чистая и лазурная, как крыло сойки. Сердце захватывает от восхищения, томит взгляд сверкающая синева водной глади, а тело ощущает свежее дуновение прибрежного ветра
Только подъезжаем – я сразу с подводы в воду ныряю, следом папа, с шумом и радостным криком. А мама ласково смотрит на нас, сделав ладошкой козырек над глазами, чтобы солнце не слепило, и кричит: «Эй, мужчины, не задерживайтесь, работы много, надо до вечера успеть все скосить».
После купания папа бруском подправляет лезвие косы, проводит по нему осторожно пальцами и удовлетворенно заключает: «Хороша коса, аж пальцы режет! А теперь, семья, за работу». Взяв косу в руки, размеренными и выверенными взмахами начинает срезать сочную изумрудно- зеленую траву, прижимая лезвие к самой земле. Вжик, вжик – звенит, поет коса, оставляя за собой влажный след из скошенных стебельков, ложащихся веером.
Трава на солнце быстро сохнет и превращается в сено. Мама граблями сгребает небольшие кучки, которые я перетаскиваю в отведенное папой место и сваливаю одну на другую. Постепенно вырастает стог, как большая гора. Папа поднимает меня на самый его верх, мама вилами подает сено, а я тщательно утаптываю, уминаю его, стараясь уложить как можно плотнее. И с нетерпением дожидаюсь, когда наступит самое интересное и захватывающее приключение – мой полет. Наконец падаю животом на этот мягкий, пахнущий солнцем, летом, луговыми цветами и свежестью травяной ковер, зарываюсь в него лицом и глубоко вдыхаю, втягиваю в себя духовитый пряный аромат, от которого кружится голова.
