«Это яркая женщина. Уверенная, статная. У нее абсолютно прямая спина и нет мешков под глазами даже в девять утра. А может быть даже у нее никогда не болит голова? И дети ее хорошо учатся и, конечно же, никогда не болеют».

От этой мысли Альбине стало грустно. Все-таки с головной болью еще можно справиться, как с усталостью и лишним весом, как с ворами на даче и нерасторопностью мужа. Но как же трудно справиться с чувством безысходности, когда болеют дети! Как никогда и ни с чем.

«Мадлен, сделай так, чтобы мои дети не болели, и свекровь не устраивала сцен. И еще чтобы муж не храпел по ночам, и хоть немного бы похудел. У него такой круглый живот, и еще одышка, вены и давление».

Директор говорила практически без остановки об улучшении отношений, о росте и развитии бизнеса. Альбина давно уже потеряла главную мысль, до нее долетали лишь отдельные обрывки и окончания фраз, которые у американцев принято слегка затягивать, отчего они звучали чуть более понятно: Customers, global companies, your opportunities и our flexibilities.

Альбина снова погрузилась в раздумья:

Вот ведь какая вещь получается: вроде бы, все одинаково начинают. Одна на всех школьная программа, общие примеры и лабораторные опыты, кросс по стадиону общий. Один на всех. Но почему-то через двадцать лет после окончания той самой школы мы все такие разные. Одни ломают голову, в какую страну еще съездить, чтобы посильнее, так сказать удивиться, а другие едва концы с концами сводят, и радуются разве что неожиданной годовой премии-подачке в пятьсот долларов, как чему-то действительно чудесному. Ведь ясно, что с ними не разбогатеешь, а через полгода ни за что не вспомнишь, как их потратила.

Замкнутый круг.

Мадлен, Мадлен, если бы ты знала, как нам здесь нелегко!

Директор вышла из-за трибуны, чтобы можно было свободнее двигаться и жестикулировать. И теперь все могли ее хорошо рассмотреть. Мадлен была высокая и очень худая, как балерина. На ней был васильковый костюм – прямой пиджак и брюки-дудочки. Все это, наверняка, стоило целое состояние. Нет, костюм не подчеркивал ее тонкую талию, или не дай бог грудь. Он даже слегка великоват, но при этом сидел хорошо и хорошо смотрелся.

Тут Альбина подумала, что у такой женщины должно быть множество дорогих украшений. Но почему на ней ничего не видно? Правильно, пусть все будет строго – не нужно отвлекаться. Здесь нет мужчин и женщин, есть руководители, и еще много амбиций, много ответственности.

Альбина снова представила, как вечером они сидят с мужем на кухне, и она рассказывает о Мадлен:

«Это женщина, у которой есть все, даже собственный самолет. Женщина, которая выше любого мужчины в плане власти и денег, по крайней мере, в этой корпорации из четырехсот тысяч человек в двадцати странах мира. И хоть она – не Мадонна, и не Бритни Спирс, которых постоянно вспоминают по телевизору в „Звезды зажигают“, но выглядит она на все сто. Ну, просто голливудская звезда».

Подумать только, она прилетела на один день, специально к ним на фирму, чтобы провести эту конференцию, потом сфотографироваться и уехать.

Ах, Мадлен!

Альбина смотрела на нее с восхищением.

«Мадлен, расскажи нам наше будущее. Что было, что будет и чем сердце успокоится…»

И тут Мадлен сделала какой-то неожиданный жест левой рукой, подняв ее на уровне головы и развернув тыльную сторону ладони ко всем. Красивый такой жест, плавный и даже в чем-то убедительный. И на среднем пальце ее руки вспыхнул огромный перстень. Он засверкал так эффектно, будто бы местный электрик незаметно подключил к нему свои проводки. Альбина попробовала пересчитать камни, но сбилась, то ли по шесть в три ряда, то ли по семь в четыре… Ей казалось, что весь зал даже замер заворожено, уставившись на руки Мадлен, так это было неожиданно, точно волшебство в цирке – то ничего нет, а то – пожалуйста. А потом Мадлен сделала паузу в своем выступлении, и чуть наклонившись, посмотрела в пол, и поправила обеими руками прическу, спрятав пряди волос за уши. И когда она подняла голову, все увидели, что ее серьги были такие же огромные с несметным количеством сверкающих бриллиантов. И Альбине захотелось ахнуть: «Как это красиво! Как божественно!» А потом как по заказу Мадлен резко опустила и затем подняла правую руку, и все увидели золотые часы. Они сползли по худой загорелой руке на запястье и застыли, как новый, еще более эффектный фокус иллюзиониста. Часы были изящные, но, безусловно, очень дорогие.

Альбина невольно вспомнила свою школу. Она родилась в простой семье и училась в простой школе, никогда не занималась с частными репетиторами или какими-то супер учителями. Школа, как школа. А что Альбине? Ей лишь бы к доске не вызывали, да побыстрее уроки свои заканчивали. Действительно, не было такого урока, чтобы Альбине не хотелось поторопить время. Она даже выпросила у мамы часы, овальные такие часики «Слава» с красным циферблатом. Она прятала их под рукавом школьного платья, поскольку украшения в школах тогда были запрещены, и часы, странным образом тоже. Альбина, конечно, рисковала, но ее выручало то, что она никогда не выставлялась и вообще старалась держаться тихо, как мышь. Она украдкой, просунув руку под парту, подглядывала за временем, и всякий раз удивлялась, как медленно тянутся минуты до окончания урока и как после звонка все вдруг взрывается от свободы и ускоряется. И все куда-то бегут…

Бегала Альбина плохо. И все же, благодаря особой женской живучести, она научилась подстраиваться под обстановку и ни с кем не конфликтовать – не трогайте меня, и я не буду трогать вас, в смысле, жаловаться. Такая у нее была аксиома, сама по себе довольно правильная.

Нет, в целом, все было нормально. Альбину даже взяли в девятый класс, обычно ведь кого попало туда не брали, а только тех, у кого, как бы это сказать, уровень выше среднего, чтобы не занимать чужого места и в будущем попробовать поступить в институт и не испортить годовую отчетность для РОНО. Бывало в те времена, завуч с классным даже ходили по квартирам, разговаривали с родителями: то да се – не надо вашему сыну в институт, не тот уровень…

Намного позднее Альбина будет вспоминать школьные годы с легкой грустью, как это принято называть. В сущности, ведь молодость удивительное время.

На самом деле, в школе было бы вообще здорово, если бы не один момент – учителя, впадающие по пустякам в ярость: «Вы ходите в грязной обуви по школе, и тем самым позорите светлую память отцов и дедов, не вернувшихся с войны» или «из вас никогда не получится настоящих людей, потому что вы – лодыри и бестолочи». Такие бывали нелепые, совершенно абсурдные выводы, с которыми не знаешь даже, как и поспорить. Впрочем, тогда этого делать никто не собирался. Это сейчас демократия и все такое. И каждый первоклассник знает, что настоящий человек запросто может быть лодырем, а некоторые из них даже гордятся тем, что мало работают, но при этом очень даже безбедно живут.

Да и вообще, сейчас все по-другому. Разве можно сравнивать…

В финале конференции, как и объявили заранее, Мадлен ответила на все вопросы собравшихся. Нелли пришлось долго тянуть руку, и наконец, она получила слово. Она встала с места, одернула свой строгий жакет, сидевший и без того ровно, и не скрывая волнения, задала свой вопрос, что-то из серии, почему для западных компаний привлекательны инвестиции в России.

«Странный, конечно вопрос, – подумала про себя Альбина, – каверзный, можно сказать. Ведь и так ясно – они едут сюда делать большие деньги, потому, что в Европе и Америке делать больше нечего. Это сейчас каждый клерк знает».

Мадлен поблагодарила ее за вопрос, и даже, как показалось Альбине, обрадовалась, поскольку эта тема подводила итог, логически обобщала все ее большое выступление. Мадлен конечно из тех, кто за словом в карман не полезет, она знала все ответы на все вопросы. И она сказала, что за Россией будущее, потому что здесь – глубокий потенциал, и потенциал этот заключается в энергии молодых людей и несметных богатствах полезных ископаемых. И все ей зааплодировали, а Нелли была очень довольна, словно бы Мадлен похвалила лично ее.