Это нас вполне устраивало. Через два часа, нащупав лучшие броды, колонна начала переправу.
С этого дня дивчину никто не стал звать больше Ганькой-самогонщицей. К ней крепко пристало почетное прозвище: "Ганька-дипломат".
9
Вброд форсировав Горынь, колонна ковпаковцев не сразу втянулась в село. Еще раньше, осторожно, как бы на цыпочках, прошла вдоль улицы разведка. И сразу веером раскинулись по сторонам заслоны.
Враг мог пойти на хитрость: пропустить наши боевые силы, а затем ударить со всех сторон по обозу, санчасти, штабу. Каждая пуля при засаде находит свою цель. Всего несколько секунд шквального огня могут вывести десятки людей из строя. Местность благоприятствует засаде. Холмистые поля, изрезанные глубокими оврагами, окружают село. Здесь очень легко может скрыться враг. Вот почему мы занимаем село веером. Вперед по маршруту я пустил сильную разведку. По бокам же, на поперечную улицу села - вправо и влево - Базыма выдвигает сильные заслоны.
Наметив маршрут разведке на ближайшие два-три часа, я остановился в центре села. Только теперь по дороге спокойным, размеренным ходом, шурша колесами и сотнями ног бойцов, пошла колонна.
Лошади весело пофыркивали, освежившись в реке. Почуяв ритм спокойного марша, кони-солдаты занимают свое место в строю.
Теперь можно приступить к изучению села.
Несколько баб выглянули через перелазы. Вслед за ними осторожно вышли три-четыре мужичка: один постарше, остальные - парни. Я наблюдаю за ними. Вскоре у перекрестка образовалась небольшая толпа. Молча, с жадным любопытством глядят на движение колонны. Бабы вздыхают и о чем-то шепчутся. Мужики молчат, никакими словами не выражая ни своих чувств, ни своих мыслей.
Лишь когда проходит наша артиллерия, стоявший в центре мужской группы старик не выдержал и с восхищением причмокнул языком. Мы уже привыкли к такому отношению мирного населения сел и хуторов, расположенных вдали от шоссейных дорог и магистралей войны. На эти глухие места война отбросила лишь свою серо-зеленую тень - небольшие гарнизоны да жандармские посты. Здесь никогда не проходили крупные силы.
Молодежь окружила старика. Мне показалось - они ждут от него решительного слова. Меня заинтересовала эта группа. Я подхожу ближе. Старик все причмокивал, глядя на нашу колонну, и непонятно удивление, поощрение или страх выражал он этим звуком. Затем, кинув быстрый взгляд на меня, он усмехнулся.
- У москаля правда сама найострейша... - сказал он громко, явно затевая разговор.
Я подошел поближе.
- Это почему же?
Подмигнув своим хлопцам, он растолмачил:
- Бо вона - на конце штыка.
Окружающие одобрительно закивали головами.
"Ах, вон оно что! - подумал я. - Ты хохол и я - хохол. Давай меряться, кто хитрее".
Батарея прошла. За ней, в пешем строю, двигалась прикрывающая ее рота.
Уже движется мимо обоз батареи. Десятка два больших пароконных возов, запряженных хорошими конями. Возы со снарядами на железном ходу. Ездовые батареи - все хозяйственные пожилые украинцы. Многие с пышными усами. Когда воз поднимается на гору, они ловко спрыгивают с телеги. Посвистывая в воздухе батогами, бегут у повозок, помогая коням с ходу взять бугор.
- Гаття, вье! Соб-соб, со-о-о-б, буланый! Вье, Чалый!
По этим окрикам их, по отдельным украинским словечкам - остроумным и соленым, роем вьющимся над колонной, можно сразу определить их национальность. На кого угодно, но на оккупантов они не похожи. Я, смеясь, крикнул ездовым:
- На ярмарку поспешаете, дядьки?
Они ответили дружным смехом.
Дедок заскучал и отвернулся. Приставив ладонь козырьком к глазам, он подчеркнуто внимательно смотрит в хвост колонны. Обоз батареи быстро прошел в гору.
Дальше двигается девятая рота во главе с Давидом Бакрадзе. Командир впереди. Он подошел ко мне, пропуская роту. Я показал ему глазами на стоящую группу. Давид шагнул в мою сторону и понимающе наклонил голову:
- Они?
- Ага. Они самые. Давай веселую, Давид.
- Песню! - скомандовал Давид. - Мою любимую!
Бойцы девятой поправили ремни и скатки. Политрук, уже прошедший мимо нас, хлестнул высоким тенором:
Ихали козакы
Из Дону до дому.
Пидманулы Галю,
Забрали с собою...
Давид Бакрадзе лихо, по-горски, свистнул, а рота басами подхватила:
Ой ты, Галю,
Галю, молода-ая...
Второй куплет запел Давид. Сильный его голос звенел:
Идьмо, Галю, з намы,
З намы, козакамы...
Мимо уже проходят новые роты. Движется обоз. На повозках лежат раненые и тихо подпевают:
Краще тоби буде,
Як в ридной мамы!..
А раненые потяжелее лежат, откинув головы на подушки, и смотрят в небо.
Я спросил старика:
- Ну, як? Востра у москаля правда!
Он что-то невыразительно промычал мне в ответ.
- Только ли на острие штыка? - добивался я от него ответа.
Немного струсив, он увильнул.
- Та це я так... Пословыця есть така...
Подошли повозки с ранеными бандеровцами. Верхом подъехал наш врач, Семен Маркович.
- Куда их?
Я показал. Нечего с ними таскаться - можно оставить тут. Возы с лежавшими на них по двое ранеными свернули в боковую улицу и остановились. Молодые мужики сгрудились вокруг мужика. Он что-то быстро им говорит. Внимательно слушая, те кивают головами. Затем один снял шапку и обратился ко мне:
- Пане начальнику. Тут еще переказували нам, що в обозе проволоку вы захватили и мишок с этими... как их...
- С медикаментами, - подсказал Базыма.
- Ага, ага, - замотал головой паренек. - Верно, верно.
- Это ж военное имущество.
Хлопец виляет, мнется.
- Так яко ж воно военне... Так просто!!!
Один за другим еще несколько молодых подошли ко мне. Старик остался в стороне, наблюдая за ними. А хлопцы просят, доказывают...
- Неудобно нам буде. Нам поручили принять все это дело, и раненых и...
Дедок кашлянул.
Тогда я иду на хитрость. Хлопнув плетью по голенищу, подошел к старику.
- Хлопцы просят медикаменты вам оставить. Все это можно передать.
- Можно? - спросил старик. Глаза его блеснули и снова погасли.
- А чего же? Ваш иод нам не нужен. Только вот какое дело. Имущество могу сдать только под расписку. Уполномоченному лицу.
