Мужики обступили меня.

- Так на що ж вона тая расписка?

- Вы тут под хатой оставьте...

- Оно нигде не пропадет...

Я упорствовал.

- Не, хлопцы, - пропадет или не пропадет, а дело военное. Без расписки - не годится!

Базыма, любитель всяких хитрых дел, наблюдает за нами давно. Он переглядывается со мной и одобрительно кивает: "Так, так. Давай их!"

Я отрезал:

- Передать могу только уполномоченному и только под расписку. Некому принять - ничего не оставим.

И отхожу в сторону к Базыме.

Молодых, как ветром, качнуло от меня. Они обступили старика и, уже не особенно конспирируя, что-то громко спрашивают, что-то доказывают. Старик в явном смущении.

Я отвязал коня и всунул ногу в стремя.

- Ну, хлопцы, долго думать будете? Есть уполномоченный - получай санитарный груз и раненых, - нет - повезем с собой! - и вскочил в седло.

Базыма, не в силах удержать смех, отвернулся к проходящей колонне и стал отдавать какие-то распоряжения.

- Як же так? - загомонили сразу. - Куда же вы?

Базыма ответил за меня:

- Повезем с собой. Завертай, ездовые!

Я тронул коня.

- Ну? Есть уполномоченный?

Искоса, через плечо, кинув беглый взгляд, замечают: старик кашлянул, давая своим хлопцам какой-то свои условленный сигнал. Они все подходят ко мне:

- Хай уж буде так. Мы все и будем уполномоченные.

- Так все и будете?

- Ага, ага...

- Э, нет, хлопцы. Так не выйдет. Кто-нибудь старшой должен быть.

Они замялись, поглядывая на старика. Затем один из молодых сказал:

- Так чего ж там? Признавайтесь, дядько Мыкыта...

Старик подошел и уже с нескрываемой злостью сказал:

- Ну, я буду старшой. Где расписываться?

- Вот так бы и давно. А расписываться не надо. Получай свое барахло. И запомни: не у москаля, а у многонационального советского народа - видишь, вот он идет - правда сама найострейша. И не только на конце штыка, а и тут и тут. - И показав ему на лоб и сердце, я тихо тронул коня.

А колонна гремела песней:

Идьмо, Галю, з намы,

З намы, козакамы,

Краще тоби буде,

Як в ридной мамы...

Даже Базыма подхватил и замурлыкал, проходя сквозь круг бандеровцев:

Ой ты, Галю,

Галю молода-а-ая...

От дядьки Микиты еще в начале разговора отошло в переулок несколько хлопцев. Что-то горячо обсуждая, они, глядя в мою сторону, усиленно жестикулировали.

"Этих можно расколоть. Надо прощупать. Кажется, тут нет единогласия..."

Но тут наше внимание привлекла суматоха в другом конце села. Народ бежал по улице. Мы послали туда верховых. Они вернулись быстро.

- Там Швайка целую барахолку открыл, товарищ начштаба.

- Какой Швайка?

- Та наш. Разведбог. Из третьего...

Действительно, это был Швайка, как сквозь землю провалившийся вместе со своим взводом. Пробыв в разведке восемь дней, он собрал ценнейшие разведданные. В вышитой сорочке, смушковой шапке, лихо заломленной набекрень, Швайка походил на сельского парубка. Накануне он захватил немецкую автомашину с мануфактурой и раздавал все это добро направо и налево всем желающим. Оказалось, о нашем подходе к Горыни он знал еще накануне от жителей прибрежных сел, прятавших его от немцев и хорватов.

- Не хотел форсировать речку дважды, - простодушно объяснял он.

- А если бой?

- Я принял такое решение: если переправитесь без боя, все равно встречусь. А если вам мешать будут, решил ударить с тыла всем взводом! - резонно рассуждал Швайка, подстраивая свой взвод в колонну третьего батальона.

Мы с начштаба пустили коней в гусиную дорожку обоза и поехали шагом, на ходу сверяя по компасу и карте путь. Он вел нас строго на запад.

Это была Ровенщина, холмистая, плодородная. Справа, на севере, синела сплошная кромка леса; впереди и сзади поблескивали крошечные лужицы, еще не высохшие после дождя. Ветер, поднявшийся с востока, доносил запах и шелест колосящейся пшеницы. Вдали, затихая, звенела песня.

Втягиваясь в ритм похода, роты постепенно замолкали. Еще полчаса марша - и разговоры затихли. Не слышно команды. Люди идут молча, задумавшись. Все знают, что после преодоления водного препятствия и соприкосновения с врагом Ковпак вырывает колонну вперед. Знают - на полдороге он круто свернет в сторону, маскируя наш след. Солдаты хорошо изучили повадки своего командира.

Часа два шли спокойно. В голове колонны не слышно перестрелки. Вхолостую тащится боковое охранение. Тишину нарушали лишь жаворонки да равномерный шум движения тысячной массы людей.

После полудня с хвоста колонны передали: "По срочному делу подполковника просят задержаться".

Придержав коня, я вскоре увидел несколько молодых парубков. Они догнали колонну верхами.

- Приехали поступать в отряд, - шепнул мне Матющенко, шедший сегодня в арьергарде.

- Надо взять их на проверку, - сказал я ему.

- Их Швайка уже целую неделю проверяе...

- Твое мнение? - спросил я подошедшего Швайку.

- Хлопцы ничего. Там один парубок мировой. Вон в рябой шапке. Васылем звать. Комсомолец. В подполье оставался по заданию. Через него я и связался с населением.

- А остальные?

- Ребята с понятием. Васыль этот с Горыни им немного мозги проветрил.

Я подозвал Васыля. Высокий, чернобровый, с синеватым пушком на губах и хмурой складкой между бровей. Он внушал доверие.

Швайка толкнул Васыля локтем, словно приглашая на гулянку.

- От тут и выкладывай все свои прегрешения.

Паренек хмыкнул что-то и с отчаянием поднял на меня глаза.

- В чем дело? Какие прегрешения?

- Сбежал он. Вот и сумлевается. С поста вроде сбежал.

- Говори яснее.

- Давай, Васыль, выкладывай. Чего там, - решительно сказал Швайка.

Васыль наконец решился.

- Не могу я больше. Не могу. В подполье я был оставлен. Затем связь наладил с сабуровцами, хотел сразу в червоные партизаны, а они мне задание - в полиции робыть. Я стал выполнять. Хлопцев подобрал хороших. В последние дни стал Гонта за нами примечать. Вы думаете - он чего нас в селе оставил? Чтобы проверить. Своих шпиков для надзора за нами отрядил. Был там один куркуль - дядько Мыкыта. Он у них вроде шпика какого. Ух, зверюга. За нами увязался. Ну, теперь ничего. Уже капут. Я теперь только с оружием в руках хожу. Я как увидел вашу армию, - все у меня оборвалось. Не могу я больше полицманом прикидываться. Я там такого насмотрелся, - в голосе его послышались слезы. - Мне ж приходится с ними... против наших людей... Понимаете, и, справившись с собой, он уже спокойнее продолжал, покусывая губу: Да и на подозрении мы.