Ночью спустили челнок. Грести надо было, как на каноэ. Весло – лопатой, с поперечной ручкой. Переплыли Волгу. Вдоль берега дорога. Глядим – появился немец на повозке. Я встал на дороге. Немец поравнялся со мной, протянул горящую сигарету. Думал, прошу прикурить. Мы на него навалились, скрутили телефонным проводом, в рот – тряпку, нашлась в повозке.

Сели в челнок гуськом: я на корме с веслом, наш солдат, немец и другие. Чуть отплыли от берега – немец закрутился. Мог перевернуть челнок, он такой верткий. Я через солдата – бац немца веслом по голове. Он затих. Сели на него, потихоньку двинулись дальше.

На берегу ждет Березин. А пленный – лежит. Березин спрашивает у меня:

– Ты что же дохлятину мне привез? Мне нужен живой.

Говорю:

– Ребята, освежите.

Хлопцы вынули у немца тряпку изо рта, перевернули его вниз головой и макнули в воду. Тот – буль-буль-буль – и очнулся. Нам выдали литр.

Всего на этом челноке я плавал к немцам шесть раз и только в первый – удачно. А в последний немцы нас сильно гоняли. Я сказал своим троим:

– Ребята, идите к лодке, а я их повожу.

Обычно я делал так: давал короткую очередь и уходил в другую сторону. Но тут, видать, ошибся. Немцы прижали к берегу, и мне пришлось прыгать в Волгу.

В воде меня ошпарило, как кипятком. По реке уже шло сало. Течение сильное. Ночь. Автомат на шее: не сбросил, дурак, – жалко. Из-за него плыл почти торчком. Телогрейку не сбросишь – поверх нее всякие ремни. Окоченел, обессилел, стал впадать в безразличие. Думал, что все уже кончено.

Но вдруг ноги почувствовали дно. Переплыл… Стою в полколена в воде, отжимаю галифе. Вдруг слышу:

– Кто идет?!

– Пошел ты…

– Руки вверх! Стреляю! – и передергивают затвор.

А это такой магический звук. Человек подчиняется моментально.

Повели меня сначала в штаб батальона, потом в штаб полка. Я окончательно обледенел. Командир 193-го стрелкового полка майор Майоров меня раньше видел. Закричал:

– Раздевайте его скорей!

Стал поить чаем с водкой. А я засыпаю. Он меня бьет кружкой в лоб:

– Кончай спать!

Позвонили в дивизион. Оттуда привезли новую шубу. Одевают – я сплю. Дивизионный врач сказала, что обязательно будет воспаление легких. А я отоспался и пошел в гости. Командир дивизиона Шаренков пришел навестить – меня нет. Шаренков приказал приставить ко мне часового. Я заскучал. Нашел в сенях узенькое окошко, выкинул скрученную трубочкой шубу, протиснулся сам и выпал в снег. Приходит Шаренков – опять меня нет. Приказал отправить часового на гауптвахту. Разведчики бегут ко мне. Являюсь:

– Часовой не виноват.

– А как ты это делаешь?

– Вы встаньте часовым, я покажу как.

После этого Шаренков простил часового. А у меня никакого воспаления легких не было. Здоровый был малый.

С юга от Калинина Ленинградское шоссе перекрывали 5-я стрелковая и Коммунистическая дивизии. В свое ноябрьское наступление немцы стали их сбивать. Коммунистическая дивизия не выдержала, открыла фланг. Пятая развернулась к Волге и отошла. Немцы пошли на Клин и Москву.

Сумасшедший Д. Д. Лелюшенко, командующий 30-й армией, гонял меня через Волгу к командиру 5-й дивизии Вашкевичу. То разрешал тому отходить, то не разрешал. Говорил мне:

– Валяй!

И я бежал, днем, на виду у немцев. Бегал через Волгу не только я. Лед тонкий, под берегом еще трещал. Немцы били по льду из 75-миллиметровых минометов. Как шарахнет мина рядом – сечет ледяной крошкой. Иной раз мина рвется подо льдом. Тогда обдает водой – весь заледенеешь.

Генерал армии Д. Д. Лелюшенко в первом издании своей книги «Москва – Сталинград – Берлин – Прага. Записки командарма» так оценил эти перемещения нашего героя: «Следует отметить смелость и находчивость начальника разведки дивизиона лейтенанта И. С. Косова».

Игорь Сергеевич был редактором этого первого издания «Записок». У меня есть и второе. Посмотрел в него. Там указан другой редактор и, любопытно, автором уже опущена ремарка о смелости и находчивости лейтенанта Косова.

Наш дивизион все это время стрелял по немцам через Волгу.

Раз я увидел в стерео клуб дыма на улице в Прибыткове, деревне на той стороне Волги. Так бывает, когда пехота зимой останавливается на перекур. Это был батальон немецкой пехоты. Докладываю командиру дивизиона. Спрашивает:

– Ты четко видишь?

– Да.

– Стреляй.

Я быстро подготовил данные и очень удачно накрыл этот батальон. Услышав свист снарядов, немцы стали разбегаться, но многих побило. В Прибыткове эти немцы валялись по всей улице. Это было незадолго до нашего наступления. Им было, видать, уже не до похорон.

Залп лег очень здорово, и деревня почти не пострадала. Обычно деревянные дома в деревнях в полосе залпа загораются, а тут пожаров не было. Конечно, и случай, и удача. Обычно погибает много местных.

Игорь Сергеевич сморщился:

– А-а!…

Мы получили приказ на наступление 4 декабря, часов в 12 ночи. Наш дивизион должен был участвовать в артподготовке. Я из Савватеева повез приказ в дивизион, стоявший ближе к Шаблину. И заваливаемся на своей полуторке в кювет. Никак не можем ее вытащить. Ужас! Навстречу идет колонна машин. Борис Бардецкий говорит мне:

– Поднимите воротник и поменьше разговаривайте.

Выходит на дорогу, останавливает колонну:

– Надо помочь товарищу полковнику.

Высыпали шофера, облепили машину. Я, было, сунулся к ним, Борис меня остановил:

– Товарищ полковник, Вы встаньте в сторону.

Вытащили машину на руках, офицер обращается ко мне:

– Товарищ полковник, разрешите следовать дальше.

Что остается:

– Следуйте. Благодарю.

Привезти приказ успел во время.

Пятого в начале наступления я был в Поддубье, наблюдателем в порядках пехоты. Она готовилась наступать через Волгу на Эммаус.

Тут мне пришлось побывать командиром пехотной роты. После артподготовки командир стал ее поднимать. И ему пуля прямо в лоб! Знаете, как это на солдат действует.

Почему я вскочил – не объяснишь. Я поднялся со своими разведчиками, и рота пошла за мной. Да как еще пошла! Стали обгонять.

Когда бежишь в атаку, очень хочется лечь. Волга широкая. Пули бьют по льду, ледяные брызги секут лицо, как осколки стекла. Бежишь, хорошо бежишь.

Мы довольно быстро проскочили Волгу. Потери были небольшие. Много сделала наша артиллерия. Она перенесла огонь за 150 метров до нашего подхода к немецким окопам. Били прицельно. Эммаус остался практически цел. Ворвались на берег, в первую траншею. Я вскочил в блиндаж. Немец на меня вскидывает винтовку. Прямо над моим ухом какой-то сибирский стрелок выстрелил – убил. У меня несколько часов как пробка торчала в ухе.

Есть в атаке такая психологическая особенность: после первой траншеи солдат ни за что дальше не поднимешь. Они рыщут, как собачки, все обнюхивают, обшаривают. Но смотришь – присели, стали крутить цигарки, закуривать… Тогда можно давать приказ подниматься.

Мы прошли Эммаус двумя взводами по левой и правой стороне. Потом один взвод я оставил, а с другим пересек Ленинградское шоссе и двинулся на Прибытково. Прошли метров 800 и встали в круговую оборону.

Тут роту у меня отобрали. Покомандовал несколько часов, но часы самые «приятные» – атака после артподготовки. Назавтра меня сильно отлаял командир дивизиона за самодеятельность:

– Не твое дело с пехотой в атаку бегать! Дивизион оставил без глаз!…

Дальше я уже двигался со своими. Нас придали 119-й дивизии. Она была очень организованна. Ее командир, генерал Березин, штабом всегда подпирал передовую. Артиллерией дивизии командовал полковник Голецкий. А я должен был поддерживать связь со своим дивизионом.

Двигались медленно. Взяли Прибытково. За ним торчал калининский элеватор и тянулся длинный вал, поросший кустами. По этому валу мне пришлось прогуляться с командиром полка Гражданкиным. Немцы постреливали с макушки элеватора, кидали мины, а Виктор Иванович неторопливым, скрипучим голосом объяснял мне, что на морозе, чтобы согреться, водку надо пить маленькими глоточками.