- Да здравствует Ленин!

- Вождю мирового пролетариата ура!

На трибуне - Ленин. На его пиджаке - красный бант. Кепка - в руке. Кивает кому-то, улыбается. Добрые морщинки, расходящиеся от его глаз, делают эту улыбку особенно праздничной и счастливой. Он начинает свою речь и с глубоким волнением говорит, что в этот день международной пролетарской солидарности рабочие и солдаты Петрограда протягивают руку дружбы трудящимся всего мира. Лозунг "Пролетария всех стран, соединяйтесь!", провозглашенный Марксом и Энгельсом, сегодня, продолжает Ильич, облетит весь шар земной, объединит трудящихся многих стран, и прежде всего воюющих, в их справедливой борьбе за мир и социализм.

Он кончил призывом: "Да здравствует мир! Да здравствует социалистическая революция!" В тот же день с речью о значении праздника 1 Мая и задачах русской революции Владимир Ильич выступил и на Дворцовой площади.

До поздней ночи продолжалось первомайское торжество. Из центра наши колонны снова хлынули на Петергофское шоссе. На Нарвской площади праздник расцвел песнями, танцами. Началось что-то вроде первого смотра народной художественной самодеятельности. Откуда-то появился полковой оркестр. Под духовую музыку дело пошло еще веселее. Да иначе и не могло быть: ведь пролетариат праздновал Первомай, не боясь полиции, жандармов, ищеек, не прячась по лесам и болотам.

Праздник попыталась нарушить группка анархистов. Узнавали мы их легко. Вооружены с головы до ног. Маузеры на боку, гранаты за поясом, винтовки за плечами. Некоторые молодчики щеголяли во флотских тельняшках, другие почему-то в охотничьих сапогах, в черных плащах и широкополых шляпах.

Мы знали, что среди анархистов немало темных личностей, а то и просто уголовных элементов, вылущенных из тюрем после февральских событий, и держали ухо востро. Любые попытки с их стороны провоцировать толпу на беспорядки, погромы винных погребов, магазинов тут же пресекались. Стоило появиться красногвардейскому патрулю - и "герои" в таинственных черных плащах мгновенно ретировались. Праздник все же удалось омрачить, но не анархистам, а Временному правительству. Нотой Милюкова от 18 апреля оно заверяло Англию и Францию, что Россия, "верная своим союзническим обязательствам, будет воевать до конца".

Поднялась волна народного возмущения. Утром 20 апреля в районную дружину пришел член Нарвского райкома Смолин, передал распоряжение: вся дружина после обеденного перерыва должна явиться на Путиловский завод: возможно, будет демонстрация. В ответ на наши тревожные расспросы Смолин пересказал текст ноты. На всех она произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Теперь карты Временного правительства были раскрыты, все точки над "i" поставлены.

Мы отправились на завод. Мастерские, узнав о ноте Милюкова, немедленно прекратили работу. Начались стихийные митинги. "Нас обманывают! Не надо войны до победы. Пора отправить на свалку тайные договора, заключенные Николаем Кровавым с западными империалистическими хищниками. Нам нужен честный, демократический мир - мир без аннексий и контрибуций. Долой грабительскую войну!" - гневно взывали с трибуны ораторы, и этот крик души подхватывали тысячи и тысячи рабочих.

Митинг продолжался почти до полуночи. Постановили: поддержать призыв большевистской партии и завтра всем цехам, мастерским завода выйти на демонстрацию в знак протеста против грабительской, захватнической политики Временного правительства.

Рабочие были крайне возмущены нотой и резко выступили против продолжения войны. Это, пожалуй, был один из немногих митингов, на котором меньшевики и эсеры не рискнули выступить со своей болтовней, никто не прибыл и от эсеро-меньшевистского руководства Совета.

На второй день, 21 апреля, в 9 часов утра мы были уже на заводе. По мастерским, цехам снова прокатились митинги. Рабочие выступали с резкой критикой Временного правительства, целиком поддерживали предложения партии большевиков. Даже в лафетной мастерской, где еще вчера сомневались в правоте большевиков, рабочие вынесли самую боевую резолюцию против войны, за власть Советов: "Раз Временное правительство не считается с усмотрениями и постановлениями Совета солдатских и рабочих депутатов, то и не может быть ему поддержки. И требуем от Совета рабочих и солдатских депутатов, чтобы он немедленно отстранил от власти Временное правительство и взяли власть в свое распоряжение... Мы, рабочие означенной мастерской, только и можем доверять Совету, куда входят наши представители, и признаем только одну власть: Совет рабочих и солдатских депутатов"{48}.

"Мы имеем все основания, - писал 20 апреля В. И. Ленин, - благодарить господ Гучкова и Милюкова за их ноту, напечатанную сегодня во всех газетах"{49}. Нота открыла глаза многим обманутым рабочим, подтвердила правоту и прозорливость партии большевиков.

* * *

Теперь слова "Вся власть Советам!" звучат в речах большевиков и сочувствующих им беспартийных повсеместно. За один день лозунг большевиков стал знаменем сплочения рабочих Путиловского в других заводов Петрограда.

К вечеру путиловцы вышли на демонстрацию протеста. Районная и заводские дружины шли в голове колонны и окружали ее цепью по бокам на всю глубину с обеих сторон. Впереди весь состав райкома партии, возглавляемый тов. Петерсоном, К путиловцам присоединились "Треугольник", Франко-Русский (ныне Адмиралтейский) и другие заводы. Знамена, транспаранты, плакаты взывали: "Немедленный мир без аннексий и контрибуций!", "Да здравствует социализм!", "Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов!", "Долой империалистическую войну!", "Долой Милюкова, Гучкова!", "Мы не хотим войны!" Колонны повернули на Невский и дальше - на Петроградскую сторону к особняку Кшесинской, где помещался Петербургский комитет большевиков.

Но случилось непредвиденное. Колонны растянулись. Когда последние ряды демонстрантов подошли к Садовой, на них из засады налетели юнкера. Отрезали знаменосцев. На какое-то мгновение мелькнуло передо мной лицо Паши Селезнева. Юнкера, окружив молодого путиловца, коршунами бросились на красный стяг. Паша дрался, как лев, не выпуская из рук древко. Мы бросились к нему на помощь, но опоздали. Селезнев был убит выстрелом в упор. Еще теснее сомкнув свои ряды, мы оттеснили юнкеров. Но тут совсем рядом засвистели, зацокали по мостовой пули. Стреляли по нашей колонне откуда-то сверху. Не то с крыши дома, не то из окон редакции черносотенной газеты "Вечернее время".

Залегли. Командир дружины Михаил Войцеховский что-то сказал Семенюку. Один за другим стали подниматься бойцы его группы. Перебежками достигли дома я вскоре исчезли в подъезде.

Снова зазвучал голос командира:

- Не стрелять! Это провокация!

Мы поворчали, но приказ выполнили.

Стрельба из засады продолжалась, пули рикошетом отскакивали от булыжников, поражая людей. Демонстранты и толпы любопытных на тротуарах быстро рассеялись по близлежащим улицам, дворам. На мостовой остались убитые, раненые. Группе Семенюка все же удалось добраться до цели. И полетели с крыши провокаторы, сраженные меткими выстрелами.

За Нарвскую заставу мы возвращались ночью. Люди были уже не такими, какими выходили на демонстрацию. Не только возмущение и гнев обуяли рабочих. Они многому научились. Я не раз потом убеждался: никогда не учатся так быстро, успешно, как в дни революционных схваток. Вот когда полностью оправдывается пословица: не битый - серебряный, битый - золотой.

Нота Милюкова развеяла остатки надежд, иллюзий относительно "миролюбия", "стремления к справедливому миру" Временного правительства: юнкерские пули, предательские залпы показали звериный оскал контрреволюции, ударили по наивной вере в буржуазную демократию и "свободу". В этот день, стоивший недель и месяцев борьбы, многие рабочие крепко-накрепко усвоили простую мысль Ленина, которую так часто слышали от большевистских агитаторов, пропагандистов: надеяться только на свою организацию, свое объединение, свое вооружение.

В том, насколько глубоко понят ленинский урок, мы могли убедиться уже в первые дни после описанных событий. Резко усилился приток рабочих в дружины и сотни Красной гвардии. Увеличилась и моя инструкторская нагрузка: желающих поближе познакомиться с товарищем "максимом" становилось все больше и больше.