Если Дао обозначает порядок, или путь, природы, возникает вопрос, что это за порядок? Лао-Цзы (гл. 25) действительно для описания состояния Дао до возникновения неба и земли использует термин хун — загадочный, хаотический, неясный, — однако я не думаю, что он имеет в виду хаос в смысле путаницы или беспорядка, который мы видим, когда нарушается привычный нам порядок вещей. По смыслу слово хун ближе к сюань — ко всему тому, что глубоко, тёмно и загадочно, что существовало до появления разделения на порядок и беспорядок, то есть до идентификации и классификации всех аспектов мира.
Безымянное — источник неба и земли;
Именование — мать десяти тысяч вещей.
Тот, кто лишён желаний [или намерений],
Лицезрит тайну;
Тот, кто исполнен желаниями,
Видит только поверхностные проявления.
Эти двое имеют общее основание,
Но отличаются друг от друга только именованием.
Их тождество есть сюань;
Сюань за пределами сюань — вот врата всех тайн. [148с]
[7.13] Хаос сюань — это упорядоченность мира до того, как проявились и были названы различия; это причудливая роршаховская клякса природы. Недавно Дж. Спенсер Браун показал (G. Spencer Brown (1)), что стоит только провести хотя бы одно различие, например, между инь и ян или между 0 и 1, как из него неизбежно следуют все законы и принципы математики, физики и биологии. Однако эта неизбежность не является обязательством или силой, внешней по отношению к самой системе. Другими словами, порядок Дао не подразумевает подчинённости чему-то стороннему. Чжуан-цзы говорит, что этот порядок существует в себе и через себя; это порядок sui generis (самовозникающий) и цзы-жань (сам по себе таковой). Он обладает одним из забытых атрибутов Бога — самосущностью (aseity, от лат. a (благодаря) и se (себе). Между тем порядок Дао не только свободен от какой-либо внешней необходимости; он не налагает никаких ограничений на вселенную — что имело бы место, если бы Дао и вселенная были различны. Другими словами, порядок Дао не есть закон.
Китайское слово цзэ лучше других подходит для описания того, что мы понимаем как «закон» — письменный свод правил поведения, перечень всего, что можно и чего нельзя делать. Таким образом, закон подразумевает жизнь по книге. В «Хуай-нан-цзы» читаем:
Дао Небес работает таинственно (сюань) и скрытно; оно не обладает фиксированной формой; оно не следует определённым законам (у-цзэ); оно так велико, что найти его предел невозможно; оно так глубоко, что достичь его дна не удаётся[7.14].
Хотя Дао и является у-цзэ (не законом), оно обладает порядком или структурой, которые можно ясно понять, однако нельзя определить с помощью книги, поскольку у него слишком много измерений и слишком много переменных. Такой порядок называется принципом ли — словом, которым вначале обозначали прожилки в нефрите или волокна в древесине[7.15].
Таким образом ли следует понимать как органический порядок, отличающийся от механического или юридическою порядка, которые сверяют по книге. Ли — это несимметричный, неповторяющийся и нерегулируемый порядок, который мы обнаруживаем в структуре движущейся воды, в очертаниях деревьев и облаков, в кристаллах изморози на оконном стекле или в камнях, разбросанных но песчаному берегу моря. Пейзажная живопись возникла в Китае задолго до её появления в Европе, именно благодаря пониманию порядка ли. Поэтому художники и фотографы снова и снова являют нам неопределимую красоту водопадов и нагромождений пены. Даже абстрактные и несюжетные полотна могут изображать формы, которые встречаются в молекулах металла или рисунках на ракушках. Достаточно один раз указать человеку эту красоту, и он сразу замечает её, хотя и не может сказать, в чём конкретно её привлекательность. Когда эстеты и знатоки искусства объясняют её, показывая нам полотна с нанесёнными на них евклидовскими диаграммами — которые призваны демонстрировать правильность их пропорций и ритма, — они просто обманывают себя. Пена привлекает нас не потому, что является нагромождением шестиугольников или обладает измеримым поверхностным натяжением. Геометризация всегда сводит естественные формы к чему-то меньшему, нежели оно само, к сверхупрощению или жёсткости, которые скрывают танцующие извилины природы. Создаётся впечатление, что закрепощённым людям изначально присуще отвращение к кривым линиям; они не могут танцевать, не видя перед собой диаграмму шагов, и чувствуют, что движения бёдрами неприличны. Они желают «выпрямить вещи», то есть подчинить их линейному порядку, который есть не ли, а цзэ.
Но кто может выпрямить воду? Вода — основа жизни, и поэтому Лао-Цзы использует этот символ как ёмкую метафору Дао.
Высшее благо подобно воде,
Ибо благо воды в том, что она питает всё без напряжения.
Она занимает место, которое все почитают плохим
[то есть низший уровень] [148d]
[7.16] Воистину Дао в мире подобно реке,
Которая по долине течёт к океану, [148е]
[7.17]Самая мягкая вещь в мире преодолевает самую жёсткую. [148g]
[7.18] Почему моря и океаны становятся повелителями сотен рек?
Потому что они умеют держаться внизу —
Вот как они становятся повелителями сотен рек. [148]
[7.19] В мире нет ничего слабее воды,
Однако ничто не сравнится с ней в способности побеждать силу. [147а]
[7.20] У Чжуан-цзы также читаем:
Когда вода спокойна, она, подобно зеркалу, отражает бороду и брови. Её уровень всюду одинаков, и поэтому философ почитает её своим идеалом. И если такую ясность от покоя получает вода, что уж и говорить о способностях ума? Ум мудреца, пребывающего в безмятежности, отражает вселенную и становится зеркалом всего мироздания. [98а][7.21]
Текучесть воды является её естественным свойством, а не результатом приложения усилии. Добродетели совершенного человека таковы, что даже без специальных занятий он обладает всей их полнотой.
Небо естественно высоко, земля естественно тверда, солнце и луна естественно светлы. Разве они развивают в себе эти качества? [102b][7.22]
Чжуан-цзы рассказывает также историю о старике, который прыгнул в водопад, а затем вышел ниже по течению целым и невредимым. Когда его попросили объяснить, как ему это удалось, он сказал:
Нет… у меня нет метода [чтобы делать это]. Вначале у меня была расположенность, затем развилась привычка, и, наконец, следование привычке переросло в судьбу. Я прыгаю в поток, а потом выхожу из потока. Я приспосабливаю себя к воде, а не жду, пока вода приспособится ко мне. Поэтому мне удаётся действовать в воде подобным образом… Я родился на суше.. и приспособился к жизни на суше. Это было моей расположенностью. Я вырос на воде и приспособился к воде. Вот что я называю привычкой. И поступая так, как я поступаю, я не прикладываю усилий — вот что я называю судьбой. [106а][7.23]
