— Что здесь происходит?

— А как ты думаешь? — спросила Каде с испепеляющим пренебрежением.

Добавившееся к гневу смущение заставило Роланда еще более побагроветь.

— Немедленно прекратить! — приказал король.

Наблюдатели зашевелились, пытаясь изобразить повиновение. Основные же действующие лица драмы, оставаясь на месте, смотрели на него во все глаза.

Встретившись с Дензилем взглядом, Роланд было заговорил, но осекся, повернулся и стремглав выбежал из комнаты. Подобрав шпагу, герцог заторопился следом за ним, ни на кого не глядя.

Как и предполагал Томас, Лукас вместе со своими людьми не нашел в доме Гамбина ничего предосудительного и связанного с Урбейном Грандье. Они доставили тело со всеми пожитками во дворец, и Гален Дубелл пообещал осмотреть их.

Томас, чтобы сократить путь, вышел в галерею, с которой вниз шла прямая лестница, тут его и нагнала Каде.

Она громко спросила:

— Почему вы остановили меня?

Томас повернулся к ней. Собиравшаяся утром гроза разродилась реденьким дождиком, однако поднявшийся к вечеру ветер, сильный и влажный, качал язычки пламени над светильниками, свисающими с колонн, и теребил ее волосы.

— А почему вы позволили мне это сделать?

Каде несколько смутилась и решила переменить тему:

— А что хотел сказать Дензиль словами «выполняю вашу работу»?

Историю эту она могла узнать от кого угодно, а способности вполне позволяли ей потратить не один час, чтобы добыть признание. Томас ответил:

— У королевы Фалаисы был любовник, глупый юнец наподобие Аристофана, почти не владеющий мечом. Он сделался чересчур наглым, и она отослала его… Потом он оскорбил ее в присутствии важных свидетелей. Я убил его.

Глаза ее сузились:

— Вы же хотели прекратить поединок.

— Да. — Он был удивлен. Для женщины, прямо перепрыгивающей к выводам, она попадала в цель весьма точно.

— Ну вы и мерзавец… Если вы хотите убить Дензиля, имейте отвагу сделать это своей рукой; не пытайтесь подставлять меня!

— Если не хотите, чтобы вас использовали, тогда не подставляйтесь по собственной глупости, предоставляя другим людям возможность собирать осколки. Нельзя же всю жизнь изображать испорченного безмозглого ребенка.

— Но это лучше той роли, которую вы взяли на себя.

— Не знаю, однако я никогда не был настолько безынициативен, чтобы мне пришлось вести себя подобно безмозглому дурачку, пытаясь добиться собственной цели.

Пока Каде набирала воздух в грудь, чтобы разразиться ответом, внизу что-то стукнуло, словно бы внезапно распахнулась дверь расположенного ниже балкона. Оба они вздрогнули.

— Государь… — послышался голос Дензиля.

— Не зови меня так, пока мы вдвоем, — ответил Роланд.

Томас вспомнил, что терраса эта находится прямо под одним из личных соляриев Роланда. Они с Каде молча переглянулись. Вряд ли каждый из них будет мешать другому подслушивать, подумал Томас.

— С тобой все в порядке? — спросил Дензиль.

— И ты еще спрашиваешь об этом?

Голоса внизу сделались тише, и Томас бесшумно шагнул к перилам, чтобы лучше слышать. Спустя мгновение к нему присоединилась и Каде.

— Что? Ты еще не успокоился? — В голосе Дензиля угадывалось веселье. Но дело вовсе не стоило усилий.

— Ты слишком рискуешь. Этого мальчишку тебе следовало оставить в покое. Он просто ничтожество. — Роланд явно забывал, что Аристофан был на год-другой старше его самого.

— Он оскорбил меня. И тебе следует поблагодарить меня за старания. Он — любовник твоей жены.

— Все равно ничтожество. А любовники есть у многих замужних женщин в городе. Моя мать имеет любовника. Господь ведает, что у отца моего были худшие привычки…

— Не глупи. Если тебя не волнует собственная честь, то я не могу забыть про нее.

Интересно, каким это образом оскорбление, нанесенное Дензилю, может задеть Роланда, удивился Томас. Почему доктор Дубелл вовремя не задал этого вопроса?

— Иногда мне кажется, что о ней не можешь забыть лишь один ты.

Дензиль не стал оспаривать подобное утверждение Роланда.

— Прости, что я расстроил тебя. Но эта сучка-волшебница…

— Она моя сестра.

Томас ощутил, как рядом напряглась Каде.

— А где она была, когда ты больше всего в ней нуждался?

— Она убежала. Я любил ее, а она бросила меня без малейшего сожаления.

Каде поежилась, легкое движение передало всю силу внезапной конвульсии. Томас против воли ощутил сочувствие. Роланд был кронпринцем и едва ли мог последовать за сестрой в ссылку; они ведь не дети, спасающиеся от жестокого хозяина. Ну а возможности остаться в городе Каде была лишена по приказу Равенны.

Девушка отодвинулась, словно собираясь уйти. Повинуясь порыву, Томас положил свою ладонь на ее руку, лежавшую на ограде, и фейри застыла на месте. В этот миг, должно быть, целая армия не смогла бы удержать Каде, однако ласковое прикосновение сделало свое дело.

— И кто же остался с тобой? — спросил Дензиль.

— Ты. Иначе бы я умер в одиночестве.

— Ну и отлично. Значит, у тебя была не только она.

Наступило молчание, потом вдруг скрипнула дверь — один из мужчин отворил ее.

Томас выпустил руку Каде, и она исчезла в сводчатом коридоре.

Каде почувствовала, что очень нуждается в чьем-либо обществе. Насколько ей было известно, лишь Фалаиса могла бы захотеть встретиться с сестрой короля; однако Каде знала о хандре, в которую сейчас погрузилась Фалаиса. Покои королевы располагались на пятом уровне Королевского бастиона, и, когда Каде поднялась на лестничную площадку, уже первая прихожая показалась ей растревоженным муравейником. Взад и вперед сновали служанки и благородные дамы, гвардейцы королевы сгрудились перед дверью. Не очень-то многообещающая для меня картина, рассудила Каде. Чего уж она не хотела совсем, так это породить новую сенсацию, поэтому Каде осторожно спустилась по лестнице, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза.

На следующей лестнице находился вход в старинную галерею — некое подобие дверей Кафедрального собора, — и она остановилась перед резными дубовыми створками, украшенными ивовой листвой и райскими птицами. В этом зале хранились портреты членов династии — «сидела под замком семейка», как выразился некогда кто-то из придворных.

Помедлив, Каде вступила внутрь. Там царил холодок, рожденный мрамором, деревом ценных пород, прикрывающим каменные стены, и позолотой рам, а также дух общего запустения, свойственный нежилым помещениям. Масляные фонари освещали предков, дальних родственников — знаменитостей нынешних и минувших веков. Эти портреты Каде миновала, едва удостоив их беглого взгляда. Сюда приходили смотреть, пожалуй, лишь на одну группу портретов. Тех, где членов королевской семьи рисовал Греанко.

Другие художники тоже писали королей, и портреты их кисти развешивали по дворцу или дарили отличившимся дворянам, однако работы Греанко принадлежали к другому разряду. Художник этот, седьмой сын седьмого сына, половиной разума пребывал в ином мире. И портреты его, случалось, открывали душу изображенного на них чародея. К счастью Греанко, это просто привораживало Равенну и членов ее семьи, продержавших живописца при дворе дольше, чем с ним возились бы в другом месте.

Хотя Каде заранее знала эффект и ей уже приводилось ощущать его, это не помогло: как только она стала перед этими изображенными на холсте глазами, мурашки побежали по ее спине. Ей все казалось, что за ней следят люди, исчезавшие, как только она к ним поворачивалась. Перед полотнами Греанко так ощущал себя всякий человек, наделенный хотя бы минимальной чувствительностью; однако для нервной Каде впечатление было чересчур ярким.

Она остановилась перед портретами старых королей, отца и деда Равенны, принадлежавшими кисти Греанко. Жесткие глаза сурово глядели на нее, сила личности этих людей увлекала, словно быстрое течение. Обоих королей-воинов со всех сторон осаждали враги, и портреты предков в первую очередь говорили об их коварстве и силе. Вне сомнения, они сочли бы Равенну достойной наследницей, отголоски ее черт звучали в их лицах. Но что бы сказали они о Роланде, подумала Каде, или о ней самой, кстати? Скорее всего не похвалили бы, решила она. Непонятно было, почему отец Равенны передал власть не ей, а Фулстану. Быть может, он не доверял дочери или ошибочно принял независимость за своеволие. Каде слышала, что Фулстан всегда старался наивыгоднейшим образом представить себя своему тестю. Впрочем, это было не важно. Королевством фактически правила именно Равенна. Мы все совершаем ошибки, безмолвно обратилась Каде к портрету, но иным приходится терпеть их последствия.