– Да боже сохрани, – сказала миссис Фрисби. – Одна дама приглашает жить у нее только за удовольствие побыть в моем обществе. И завтрак в постели, ежели я не возражаю против хлебных крошек.

Все захохотали, и громче всех девушка с дубоватым лицом, сбивавшая яйца; она недавно приехала из Ирландии, и звали ее Кесси.

– Мы позабыли про миссис Паркер, – сказала миссис Фрисби, когда ей удалось унять смех. – Присядьте, милая, мы вам откроем один секрет.

Она достала из шкафа бутылку, шелестевшую золотой фольгой, точно такую, из какой пил мясник с гостями; подмигнув и для изящества отставив мизинец, она налила полный бокал.

– Оно постояло открытым, – сказала она, – и маленько выдохлось. Но вознесет вас, куда вы только захотите.

– Я еще никогда не пила вина, – сказала Эми Паркер.

У горничной Уинни лицо вытянулось и стало тоньше. Она вытащила из кармана замшевую шлифовку и принялась яростно тереть ею ногти.

– На прежнем моем месте, – сказала она, – у нас, девушек, вина бывало – хоть залейся. Гостей звали то и дело. Через день званые завтраки. Сам-то настоящий джентльмен был не то, что этот, только-только из печки.

– Тц-тц, – цокнула языком миссис Фрисби. – Он хорошо платит. И сам, бедняга, неплохой. – Она размякла от вина и паров жаркого, а грустные мысли о некоем пропавшем матросе улетучились вместе с отрыжкой. – Извините, – сказала она, заглядывая в кастрюлю. – От этих опивков мне не по себе. Выпьешь, а потом расплачивайся!

Молодая ирландка тряслась от смеха над миской с яйцами, которые она все взбивала и взбивала.

– Ты, девушка, осторожнее, а то пена пойдет через край.

К тому времени кухня наполнилась теплом и мерцающими отсветами. Эми Паркер потягивала вино из бокала, который она держала бережно, как цветок, и глядела в него, прислушиваясь к отзвукам жизни, что шла в другой части дома. Вино разливалось у нее по жилам, искрилось в голове, и сейчас она готова была вскочить и ринуться в завешенную сукном дверь и где-то там предстать перед Мэдлин.

– Красивая она, – сказала Эми Паркер.

– Кто? – спросила миссис Фрисби. – Эта колода из графства Корк?

Кесси хихикала и взбивала яйца, будто только эти два занятия и были ей доступны.

– Мэдлин, конечно, – спокойно сказала Эми Паркер. Губы ее нежно сложились бантиком, выговаривая это имя, которое она никогда еще не осмеливалась произнести вслух.

В наступившем молчании Уинни сунула в карман замшевую шлифовку и потуже обтянула передником свою плоскую грудь.

– Мэдлин очень красивая, – уже осмелев, повторила Эми Паркер.

– Ну, – сказала миссис Фрисби, погружая в суп половник, – мы в постели ее не видали.

– Это уж кто-то другой ее увидит, – засмеялась Уинни.

А Кесси хихикала в брызгах яичной пены.

Миссис Фрисби подняла половником густые клубы пара, сквозь которые просвечивало ее пророческое лицо, и суп, золотая жидкость с мелкими кусочками моркови, каскадом полился в тарелки.

– Кто-то другой. Если только это кому-то удастся. А кто этот кто-то?

Она разливала бульон, и в клубах пара ее серое лицо приняло трагическое выражение.

– Не очень-то прозрачный, будь он проклят, – мрачно сказала она. – Ну и плевать, и такой проглотят. И жиру многовато. Зато тарелки французские.

Но Эми Паркер все казалось великолепным.

– Мне б хотелось посидеть с ней рядом, – сказала она, – вот под той занавеской в комнате, с лошадьми которая… Посидеть бы с ней рядышком. Я б ей рассказала про мой сон, если б его припомнила. Много есть про что рассказать, а я не умею. Когда мы поженились, я посадила розу, но мы про нее никогда не говорили. А роза такая красивая, лучше нету. Понимаете, я много чего знаю. А рассказать не могу. Между нами говоря, миссис Фрисби, у мужа почтмейстерши такая же беда. Он что-то знает, только молчит.

– Господи, помилуй! – воскликнула миссис Фрисби. – Вам пора домой, миссис Паркер.

– Надо же, от одного бокала, – сухо, будто вдруг позавидовав, проговорила Уинни, балансируя на одной руке подносом с тарелками.

– Да, да, – сказала Эми Паркер.

– Вот деньги за ваших уток, – сказала миссис Фрисби, бросая на стол несколько монет. – И если они не очень нежные, это не моя забота. Желудки у них, видите ли! Осточертело мне. Был у меня когда-то друг, он умер, и когда его вскрыли – вы не поверите! – там оказалась утка. Он был просто набит утятиной!

Эми Паркер готова была поверить чему угодно.

– Утятиной! – взвизгнула миссис Фрисби. – Ха-ха-ха!

Наверно, ее было слышно там, за суконной занавеской, куда скрылась Уинни. Сукно колыхнулось и опять стало на место.

– Никогда мне с ней не поговорить, – сказала Эми Паркер, берясь за корзинку.

– И ничего вы не потеряете. Она у нас словечка лишнего не обронит. Все больше глазищами вертит, эта Мэдлин.

Но Эми Паркер, с пустой корзинкой в руках, не двигалась с места.

Миссис Фрисби поняла ее по-своему.

– Вот, – сказала она, завернув остатки аппетитной холодной говядины.

Она решила, что это поднимет настроение женщины, но, вспомнив своего пропавшего матроса, подумала, что вряд ли.

И Эми Паркер вышла из кухни, затем из этого дома, где одни звуки враждовали с другими. Ночные птицы еще больше сбили ее с толку, заглушая бархатистые голоса, лениво плывшие над тарелками с супом. Ибо эти богатые люди уже перешли в столовую и сидели там позади задернутых занавесок. В комнате с открытыми окнами, где они пили вино, остался только гобеленовый ковер на стене.

Эми Паркер, прибавив шагу, пошла через сад. Он был наполнен крыльями ночных птиц. Один раз она услышала – или ей это показалось – скрип шагов по гравию, с которого она сошла на сосновые иглы. Она вся напряглась, на что-то надеясь. Но если бы Мэдлин с головной болью выскользнула из столовой, то, проходя под темными деревьями, она увидела бы всего-навсего коренастую женщину с деревяшкой во рту вместо языка. И потому Эми Паркер помчалась вперед, тяжело дыша и кляня себя за это, и швырнула сверток с говядиной в какие-то кусты у ворот.

Когда она пришла домой, муж спросил:

– Ну, что там было?

– Ничего, – ответила она.

– И ты мне ничего не расскажешь?

– Нет, – сказала она. – Там болтали всякую чепуху. И угостили меня стаканом вина. И мне жар в голову бросился.

– Ты пьяная? – спросил он.

– А я и не знаю, – сказала она, умывая лицо. – Я никогда еще не пила вина.

Она все плескала водой на лоб и со страхом думала, не наговорила ли она чего лишнего в армстронговской кухне. Ее мучило ощущение, будто она там обнажила себя всю. Но холодная вода словно прикрыла ее душу, и Эми Паркер опять стала опрятненькой, такой, какою знал ее муж, без всякого намека на ту поэзию, что вдруг ожила в ней, когда она смотрела из темного сада в то окно или сидела в кухонных парах у миссис Фрисби.

А лето иссушило ее, как стебелек травы. На ветру, когда он, точно из раскаленных труб, дул на летнюю землю, сухие метелки маиса развевались, как флаги. Появилось множество насекомых, которых Эми Паркер замечала впервые, а на высохших листьях проступили все прожилки. В эти дни, когда муж работал по хозяйству, лечил заболевшую корову или что-то мастерил из проволоки, а мальчик играл на земле с зеленой бутылкой, то наполняя ее пылью, то вытряхивая, с таким видом, будто совершал дело первостепенной важности, Эми Паркер глядела поверх их голов, ожидая, что вот-вот что-то случится. И в конце концов дождалась. Вот так же, с неясной тревогой глядя вдаль, она увидела первый дым в той стороне, что звалась «Островами», в Уллуне, где когда-то случилось наводнение.

– Ну вот, теперь там пожар, – проговорила она, не зная, надо ли пугаться или нет.

Дым поднимался в небо, сначала небольшой, как молодой побег, потом разрастался все больше и больше.

Эми Паркер пошла сказать об этом мужу.

– Да, – ответил тот, – это самый настоящий пожар.

С клещами в руках он поднял глаза от проволоки, которую завязывал узлом. Он-то раньше нее заметил, но не хотел говорить. Он надеялся, что одним дымом дело и кончится.