Если только Дженис и Джон Эппл не привыкли долго спать и не проспали, значит, уже десять минут, как она на работе – листает журнал ночного дежурства, проверяет, не было ли каких-нибудь происшествий и есть ли сводки относительно состояния каждой женщины в приюте. А далее обычный рабочий день с написанием прошений о грантах, ходатайств и предложений о расширении сферы деятельности. И все это за какие-то несчастные двадцать шесть тысяч! Возьми она частную практику, и заработок ее увеличился бы вдвое! Он позвонил ей. Дженис сняла трубку.

– Нам надо поговорить… Мне необходимо поговорить с тобой, – сказал он.

– О чем? – Тон был пугающе спокоен.

– То, что произошло недавно, было случайностью. Я… э…

– Непредумышленное действие, да, Питер? Значит, такую линию защиты ты избрал?

– Послушай, я понятия не имел…

– Питер, у меня сегодня сумасшедший день, – с изумительным самообладанием заговорила Дженис, – и в обязанности мои не входит подбирать и склеивать осколки твоего разлетевшегося на куски уязвленного самолюбия, поэтому позволь мне выразиться со всей определенностью, на какую я способна: мне совершенно все равно, знал ты или не знал, что эта женщина разляжется в моей бывшей постели, но это случилось, и мне это больно. – В ее голосе не было ни горечи, ни желания обороняться. – Все кончено. Я устала от этих разговоров и этой торговли. Отпусти меня, и давай не будем ссориться, хорошо? Подпиши все бумаги и будем жить отдельно каждый своей жизнью. Это ведь не такая уж большая просьба. Я не испытываю к тебе ненависти, Питер. Я все еще очень тебя люблю. Но все у нас кончено.

Подобные слова любимому человеку в таком положении слушать невыносимо. Он и не стал их выносить.

– А как насчет твоих чувств и всего того, что мы говорили?

– Я попытаюсь сделать вид, что все это было спьяну. Пока.

Она повесила трубку.

Из-за двери слышался голос Хоскинса. Тот был в отличном расположении духа, а это означало, что он выжидает, чтобы приняться за Питера, и не сносить ему головы. Но все равно Питер не мог заставить себя взять в руки бумаги. Он сидел окаменев, ничего не видя и не слыша, хотя взгляд его был устремлен к окну, а в ушах раздавалось воркованье голубей на карнизе.

– Мне плевать, будет он отвечать на вопросы следствия или не будет! – радостно громыхал Хоскинс, смакуя каждую деталь конфликтной ситуации, в которой видел возможность унизить и сокрушить себе подобного. Питер быстро открыл полицейскую сводку, вчитываясь и пытаясь за пять секунд запомнить основное. В одной из высотных гостиниц невдалеке от Редингского железнодорожного депо полиция обнаружила в номере на третьем этаже тело пожилого мужчины. Убитый, некто П. Дж. Дельмонико, был найден стоявшим на четвереньках с более чем двадцатью ножевыми ранами на спине. Мужчина этот был известен полиции как трансвестит, промышлявший на восточной стороне Маркет-стрит.

– Мистер Скаттергуд!

В дверь всунулась голова Хоскинса; жирное лицо его блестело, как будто его натерли наждаком.

– Доброе утро, мистер Скаттергуд, поистине доброе! И редкое: куда ни глянь, все по уши в работе, и вы в том числе! Что у вас там?

– Случайное убийство, которое…

– Хорошо, хорошо. Главное – железный контроль. С Каротерсом вы, кажется, продвинулись, если не ошибаюсь? Да, думаю, что так. Проведите поскорее эти анализы крови и закругляйтесь, чтобы мы могли наконец успокоить мэра и сбросить с себя вцепившихся в нас репортеров. Ну, еще поговорим!

Шум, гам – и нет его. Еще полчаса передышки Питеру, надо думать, обеспечено. Он вернулся к сводке. Дельмонико обслуживал клиента, который, судя по всему, в момент оргазма выхватил нож и начал наносить удары. Чего только не случается с подобными людьми! Нередко под видом активного или пассивного педераста в квартиру или в номер партнера проникает грабитель, который затем партнера и приканчивает. В данном случае улик у полиции было предостаточно – группа крови и анализ семенной жидкости, образцы волос, свидетель, столкнувшийся в холле с выбегавшим неизвестным, на ходу застегивающим ремень. Полицейские – некоторые из них, без сомнения маскирующие собственную гомофобию, любили пересказывать всяческие истории о парнях из Джерси, мужественных спортсменах, в университетских футболках наведывавшихся в город, чтобы перепихнуться с девчонкой, и вдруг обнаруживавших, что прелестная брюнетка, которой они только что заплатили пятьдесят баксов, на самом деле мужик. Настоящие, классные трансвеститы заманивают клиента в машину и получают свое в задницу, в то время как партнер так ни о чем и не догадывается. Но большинство трансвеститов делают себе грудь при помощи имплантатов, оставляя наружные половые признаки в неприкосновенности. Многие из них перебрались теперь в центр Нью-Йорка, в район Сорок второй и Бродвея. Там можно и заработать побольше, и друзей завести, там особая субкультура – бары для таких и прочее – все, чтобы трансвестит не чувствовал себя изгоем.

Он вновь позвонил жене.

– Алло, это женский приют. Меня зовут Дженис. Чем я могу вам помочь?

– Дженис, удели мне всего минутку…

В ответ раздался звук аккуратно положенной на рычаг трубки. Он позвонил еще, в третий раз. Ответил чужой женский голос, ответил бодро.

– Можно попросить Дженис Скаттергуд?

– Она на совещании, – ответила деловитая сотрудница. – Ей что-нибудь передать?

– Спасибо, не надо, – упавшим голосом произнес он.

Обдумать этот разговор ему не дали времени. Почти моментально раздался телефонный звонок.

– Это лейтенант Снайдер с вахты, сэр. Тут с вами хотят поговорить.

– Поговорить с кем-нибудь или именно со мной?

– С вами, мистер Скаттергуд.

– Скажите им, пусть поднимутся на седьмой этаж.

– Ей. Но она не хочет подниматься, сэр.

– Как ее фамилия? – Может быть, это мисс Доннел.

– Миссис Бэнкс.

Он вспомнил, что какая-то Бэнкс уже звонила ему недавно. Мир наводнен сумасшедшими, многие из которых не прочь позвонить в прокуратуру или наведаться туда лично с заявлением, что располагают важной информацией. В таких случаях визитеров наверх сопровождают полицейские, но тут ему предоставлялась возможность самому на минуту-другую отлучиться из кабинета. Он спустился на лифте вниз и прошел оттуда к вахте у выхода. Вестибюль был небольшим, немногим больше тамбура, но посетителям полагалось пройти мимо дежурного.

– Вот, советник… – Дежурный сделал приглашающий жест.

Снаружи перед входной дверью, обернувшись лицом к улице, стояла пожилая негритянка в лисьей шапке. Она опиралась на палку.

– Вот, хочет поговорить.

– Сказала, о чем именно?

– Нет. Хотите, я ее спроважу?

– Хочу. Но лучше будет узнать, в чем дело.

Он толкнул дверь, впуская в помещение уличный шум и холодную сырость.

– Чем могу быть полезен, мэм? – прокричал он. Она повернула к нему морщинистое лицо. – Моя фамилия… – начал он.

– Я знаю, кто вы, мистер Скаттергуд, и очень благодарна, что вы захотели со мной встретиться.

– Так чем я могу вам помочь?

– Каждый думает: вот старуха, из ума выжила. Ничего не слышит, ничего не соображает. А я ведь и слышу, и соображаю.

Он понял, что если она собирается ему что-то сказать, лучше сделать это не непосредственно перед дверями, где снуют туда-сюда следователи, копы и прокуроры. И он предложил ей сделать два шага до ближайшего ресторанчика. Она поплелась, пробуя палкой каждую выбоину на тротуаре.

– Доползу как-нибудь. Сюда же доползла, – жалобно приговаривала она, помогая языком своим телодвижениям.

В ресторанчике она медленно прошла к столику у окна и с трудом уселась.

– Я вас видела в новостях по телевизору, – начала она. – Видно было, как вы ежитесь, боитесь, что они вам в печенке застрянут, – придирчиво заметила она.

– Возможно, вы правы.

– Случалось мне с полицией иметь дело и скажу вам, я им не доверяю. Так что, когда я увидела, как вы там крутитесь, корежитесь и потом обливаетесь, я подумала: вот этот молодой человек очень старается, чтобы все было честь по чести.