– Меня такое положение, признаться, настораживает, – сообщил Тюха. – Если те, кто занимается сбросом мусора, преспокойно убирают стены, значит, они уверены, что по Бойлу в это время наобум не пройдешь.

– Да никто этим специально не занимается, – возразил Темняк. – Мусоросброс действует сам собой, без вмешательства Хозяев. Как однажды заведённая пружина… А насчёт того, что по Бойлу в это время не пройти, вопрос спорный. Я ведь однажды уже прошел, пусть и всего полсотни шагов. Прошел и жив остался. Просто надо держаться самой середины улицы и ни в коем случае не приближаться к стенам.

– Попробуй отыщи эту середину в такой темноте! – посетовал Бадюг.

– А на что тебе уши даны? Сальные истории слушать? Если от глаз помощи нет, придётся уши навострить, – сказал Темняк. – Ничего другого предложить не могу… Кажись, грохнуло где-то!

– И мне так показалось, – подтвердил Тюха. Боешники невольно втянули головы в плечи, как это всегда делают люди, ожидающие от небес какой-либо подлянки, а Темняк на всякий случай ткнул щитом перед собой – проверил, на месте ли стена.

Над головой загромыхало, словно расшалившиеся мальчишки устроили на жестяной крыше игру в салочки, и в этот же момент щит, которым Темняк продолжал тыкать в стену, провалился в пустоту.

– Вперед! – приказал он. – Держитесь плотнее друг к другу. Хоть зубами, но держитесь. И, ради всего святого, не разнимайте щитов.

Вверху уже не ржавая жесть грохотала, а грозно рычала лавина, понемногу трогающаяся с насиженного места. Рычание это всё крепло и нарастало, пока вдруг не взорвалось бомбой – бомбой, не давшей и проблеска света, но обрушившей вниз град смертоносных осколков.

По щитам наперебой застучала, зазвенела, захлюпала, забарабанила всякая дрянь. Можно было представить себе, что творится сейчас непосредственно над стенами, если здесь даже нос нельзя было высунуть из-за щитов.

Боешники бежали вперед, словно арестанты сквозь строй палачей, не жалевших для них ничего – ни шомполов, ни розог, ни ушатов со всякой мерзостью (да и переполненные параши, похоже, частенько шли в ход). То один, то другой боешник вскрикивал, получив удар в незащищенную часть тела. Короче, это был ад, сущий ад, хотя большинству обитателей Острога он представлялся совсем иначе – как огромная яма, наполненная гигантскими клопами и блохами.

Трудно сказать, сколько времени бушевала эта мусорная буря – всего одну минуту или целые четверть часа, но всему есть свой срок, и грохот, сотрясавший Бойло, затих столь же внезапно, как и пробудился.

Стая на полном ходу врезалась в стену, возникшую как бы из ничего. (Эх, знать бы, сколько таких стен осталось позади.) Лязгнули щиты, столкнувшись между собой.

– Всё, приехали, – сказал Темняк. – Перерыв. Аж до завтрашней ночи.

Они на ощупь отыскали нору, расположенную поблизости от разделительной стены, а кроме того, снабженную колодцем, который угадывался по специфическому запаху сырости, и, забившись внутрь, завалили за собой вход. Сейчас они находились на чужой территории, временные обитатели которой представляли для стаи не меньшую опасность, чем сам Смотритель.

– Как ты полагаешь, сколько участков мы успели преодолеть? – первым делом поинтересовался Тюха.

– Кто его знает. Два, а может, и все три, – чувствовалось, что эта тема не очень-то волнует Темняка. – Сначала я пробовал считать шаги, но потом сбился.

– Два… – опечалился Тюха. – А я думал больше.

– Сколько же ночей понадобится нам, чтобы вырваться на свободу?

– Это, как говорится, задача со многими неизвестными. Но если предположить, что Бойло не длиннее любой другой улицы Острога, то на нем может уместиться двадцать-тридцать отдельных участков. Пусть мы начали свой поход примерно с середины Бойла. Тогда на все дела уйдет ночей пять-семь. Если, конечно, никто из нас не споткнется и не сломает ногу. Тьфу-тьфу-тьфу…

– Семь ночей… – повторил Тюха разочарованно. – Да ещё семь дней. С ума можно сойти.

– Зато уж отоспимся вдоволь.

– А есть что будем? – буркнул Бадюг. – Запасов, которых мы взяли с собой, хватит от силы на пару дней.

– Тоже мне проблема! Кому-то придётся спозаранку, пока все спят, выбраться наружу и пополнить запасы.

– Люди-то, может, и спят. А вот что в это время Смотритель поделывает, неизвестно.

– Смотрителя бояться – на улицу не соваться, – пошутил Темняк. – Это я к тому, что риск остаётся неотъемлемой частью нашей жизни. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Да уж… – было слышно, как Тюха сопит и ворочается с боку на бок. – Представляю, какая сумятица поднимется по всему Бойлу, когда Смотритель хватится пропажи. Командир, ты уверен, что он нас не разыщет?

– Думаю, это станет ясно где-то к середине нынешнего дня. Или даже раньше. Но ты особо не отчаивайся. А то всё ёрзаешь да ёрзаешь, как заживо похороненный в гробу. Найдется управа и на Смотрителя.

– Я совсем не от предчувствий ёрзаю. Что-то блохи совсем заели. Даже и не знаю, с чего бы это они так разошлись.

– Наверное, от радости. Чуют, что скоро на волю вместе с тобой вырвутся… А если серьезно, я твоей беде могу помочь. Если не боишься щекотки, запускай моего ящера себе под одежду. Обещаю, что к утру все насекомые исчезнут.

– Неужели он их распугает?

– Да нет, просто сожрет. Ещё и дня не прошло, как он у меня за пазухой сидит, а под рубашкой уже ни одной блохи не осталось. Так их и хрумкает.

– Если он и до клопов такой охочий, то это не зверь, а целое богатство, – обрадовался Бадюг. – Он и себя, и своего хозяина прокормит. Норы от клопов очищать – самое выгодное дело в Остроге.

– Ну-ну, – проронил Свист. – Пристрастите его к клопам, а к человечинке он и сам пристрастится.

– Не беспокойся, когда он подрастет, нас в Остроге уже не будет, – пообещал Темняк.

Они отчётливо слышали и сигнал побудки, и хлопок, возвещавший о скором начале побоища, и душераздирающие звуки, сопутствовавшие всякому открытому смертоубийству, и ликующие крики победителей. Вне всякого сомнения, поблизости от них побывал и Смотритель, без вмешательства которого ни одна схватка на Бойле не считалась завершенной.

Так уж случилось, что на время лишившись свободы действий, они вынуждены были сейчас с тревогой прислушиваться к любому шороху, доносившемуся снаружи.

Однако к середине дня на Бойле наступило затишье. Можно было есть, но кусок не лез в горло. Можно было спать, но сон не шел. Можно было судачить, но язык не поворачивался. Они дожидались прихода ночи с тем же душевным содроганием, с каким раньше дожидались прихода дня. Путешествие под мусорным градом и помойным ливнем было не менее опасным, чем схватка с врагами.

На сей раз заранее условились, что Темняк поведет стаю чуть быстрее, чем прежде – кое-какой опыт ночных прогулок уже имелся, – а Тюха будет считать шаги. Цель, прежде почти недостижимая, уже брезжила где-то вдали, и достичь её хотелось как можно раньше.

Второй ночной рывок мало чем отличался от первого, хотя, конечно, были и свои нюансы – низвергавшийся сверху мусор содержал не только твердые фракции, заставлявшие греметь щиты, но и густую жижу, липнувшую ко всему подряд и оставлявшую на коже нестерпимый зуд. Тюха называл её «хозяйской почесухой».

Кое-как добравшись до очередной норы и обсудив итоги хлопотливой ночи, пришли к неутешительному выводу – имея при себе щиты, а не крылья, за один прием можно было преодолеть максимум два участка. Таким образом пребывание на Бойле грозило затянуться (вот он, пресловутый закон подлости!).

Зато всех радовал сиротка-яшер, которого Темняк назвал странным именем Годзя (уменьшительное от Годзиллы). Слопав всех насекомых, паразитировавших на Тюхе, он освободил от этой напасти и Бадюга. На очереди оставался лишь один Свист, еще не решивший окончательно, стоит ли по собственной воле лишаться того, что, вполне возможно, ниспослано свыше.

Третья ночная вылазка прошла по уже испытанной схеме – сначала долгое ожидание у стены, а потом отчаянный бег сквозь обвалы, лавины, камнепады, зыбучие потоки и сыпучие оползни, сквозь мрак, мрак, мрак.