Прошло немало времени, прежде чем Свист решился задать вопрос:

– Зачем мы это делаем?

– Чтобы жить! – ответил Темняк с неожиданной страстью. – Чтобы выбраться на волю! Чтобы забыть страх! Нажимай!

Стена, которую за минувшие сутки они умудрились преодолеть уже дважды, была почти рядом. Тело Смотрителя прошло сквозь неё безо всякого сопротивления и тем самым проложило дорогу людям.

Здесь их встретили давешние новички, всё ещё обсуждавшие необыкновенные события, свидетелями которых они поневоле стали.

– Выручайте, братцы! – обратился к ним Темняк. – Изнемогаем, сами видите. Со Смотрителем беда случилась. Надо срочно доставить его в починку. Боимся, что сами не справимся.

– А что с ним такое? – удивились новички. – Надорвался нашего брата в пепел обращать? Или с верхотуры сорвался?

– Да нет. Это его другой Смотритель так отделал. Наверное, от ревности. Если мы его с Бойла живым не вытащим, всех боешников ожидает суровая кара.

– Раз надо – значит, надо, – новички чесали голову, но соглашались. Ложь Темняка была настолько невероятной, что затмевала любую правду.

Примерно то же самое повторилось и на следующем участке, только теперь его обитателей уговаривали уже сами новички, а Темняку оставалось лишь кивать да поддакивать. Идея, брошенная в массы, очень скоро начинает жить своей жизнью, хотя далеко не всегда праведной.

Обездвиженного Смотрителя катили с шутками и прибаутками, а все оказавшиеся здесь Верёвки, не исключая и Бадюга, затянули торжественную песню, способную распугать даже стадо буйволов.

Стены сдавались одна за другой, и скоро число добровольных помощников возросло во много раз. Сам собой зародился слух, что Бойло упраздняется и все боешники отныне могут считать себя свободными. Мнения по этому поводу высказывались настолько противоположные, что несколько стай сошлись в отчаянной схватке.

Раздоры хоть и уменьшили количество тяглового люда, но уже не могли повлиять на исход предприятия, задуманного и осуществленного Темняком (хотя, если говорить объективно, это было скорее нагромождение импровизаций и случайностей, чем плод трезвого расчёта). Процессия, сопровождавшая Смотрителя, была так велика, что стена, смыкавшаяся позади неё, каждый раз прихватывала с собой двух-трех отставших.

В запарке никто не заметил, что Бойло остался позади и вокруг уже всё другое – по улицам разгуливают люди, стены размалёваны в веселенькие цвета, из нор сбиваются дымки очагов.

Женщина, попавшаяся им навстречу, посторонилась и вежливо сказала:

– Пусть клопы не беспокоят вас, – что означало: «Здравствуйте».

Только сейчас они опомнились и оставили в покое опостылевшую тушу, уже утратившую всякое сходство со Смотрителем (мусор облепил её, словно мухи дохлую крысу).

– Да это же улица Горшков! – воскликнул Свист. – Родная улица Тюхи! Мы на воле!

– Киселя! – заорал Бадюг. – Побольше киселя! И пошлите за блудницами!

– Умойся сначала, – посоветовал ему Темняк, вновь напустивший на себя невозмутимый вид. – Блудницы подождут, а вот насчет киселя ты правильно распорядился. Помянем Тюху. Только сначала закатим Смотрителя обратно на Бойло. Среди добрых людей ему места нет…

– Ты куда собрался? – поинтересовался Бадюг, между делом съевший уже почти весь завтрак, который он сам же Темняку и приготовил.

– Прогуляться хочу, – уклончиво ответил его бывший командир, а ныне шеф и работодатель. – Дела, знаешь ли…

– Какие могут быть дела, если у тебя сегодня приёмный день назначен! Сам эту бодягу придумал, сам и отдувайся. Люди собрались. С рассвета на улице ждут.

– Как же это я запамятовал, – Темняк поморщился. – Ну ладно, зови. Только по очереди.

– Я тебе сто раз говорил, что в Остроге очередей не бывает. Если по какому-то делу придут Свеча, Кисель и Бальзам, то первым всегда будет Свеча, вторым Кисель, а Бальзам только третьим. Здесь порядок такой, и не тебе его отменять.

– И кто же у нас будет первым на этот раз?

– Воры, – сказано это было таким тоном, что сразу становились ясны причины плохого настроения Бадюга. – Заявились… Не мне тебя, конечно, учить, но будь с ними поосторожней. Та ещё публика.

– Возьми да обыщи их на всякий случай, – посоветовал Темняк, заботившийся не столько о собственной безопасности, сколько о настроении своего секретаря (а именно эти обязанности исполнял при нём Бадюг)

– Как же, дадутся они!

– Тогда не ворчи, а приглашай их сюда, – Темняк надел на пальцы несколько спиралей, которыми владел уже в совершенстве. – Только пусть сначала ноги вытрут.

Воры пожаловали целой компанией, но реальный авторитет в Остроге имел только один из них, звавшийся Шнягой. Был он натурой чрезвычайно скрытной, но дело свое знал и даже нередко консультировал Темняка по кое-каким вопросам.

Гости поздоровались, не преминув вспомнить клопов, отсутствие которых считалось в Остроге признаком достатка и счастья. Затем Шняга без долгих обиняков заявил:

– Из-за твоего треклятого Годзи нам просто житья не стало. Прошлой ночью опять два человека пропало. Тартыга и Свуг. Да ты их знал, наверное.

– Тартыгу знал, – равнодушно кивнул Темняк. – А Свуга что-то не припоминаю. Как он хоть выглядел?

– Да какая сейчас разница! Нет человека – и всё тут!

– А вы на Годзю часом не наговариваете? Мало ли людей пропадает в Остроге по разным причинам.

– Да его это работа! – Шняга в сердцах даже рукой махнул. – Очевидцы есть… Похоронить бы их надо по-человечески. Верни, что от ребят осталось.

– Эй, Бадюг! – позвал Темняк.

– Чего опять надо? – откликнулся Бадюг, по своему обычаю подслушивавший за дверью.

– Ты ещё не убирал за Годзей?

– У меня не четыре руки!

– Собери все его какашки и отдай Ворам. Да присмотрись повнимательней, может, там что-то и сохранилось. Одежда какая-нибудь или личные вещи.

– Тартыга при себе кастет носил на верёвочке, – подсказал Шняга. – Даже во сне с ним не расставался. Кастет уж точно уцелел.

– У Годзи в брюхе даже «хозяйские слезы» перевариваются, – буркнул Бадюг. – Но я посмотрю…

– Посмотри, посмотри, – Шняга недобро покосился на него. – Гробы мы уже принесли. На улице стоят.

– Выражаю вам свое искреннее соболезнование, – сказал Темняк, демонстративно поигрывая спиралями.

– За соболезнование, конечно, благодарим, но с этим пора кончать, – сказал Шняга. – Людей жрать никому не позволено.

– Тут я с тобой согласен, – опять кивнул Темняк. – Но сам знаешь, что с некоторых пор Бальзамы, Кисели и Одёжки заключили со мной договор об охране. Я набрал добровольцев и поселил их в пустующих норах. Теперь это улица Сторожей. Днем мои люди со своими обязанностями справляются. Но ночью от них толку мало. За всем Острогом не уследишь, тем более что некоторые… – он многозначительно кашлянул в кулак, – умеют очень ловко лазить по стенам, минуя рогатки, которые мы выставляем. Вот и пришлось привлечь к охране Годзю, который прекрасно видит в темноте, а вдобавок легко взбирается на стены. За пределы охраняемых улиц он не выходит, тут я могу поклясться. То есть не он напал на ваших людей, а скорее всего, они на него.

– Зачем же было пожирать их со всеми потрохами? Пугнул бы для острастки или, в крайнем случае, цапнул за задницу.

– Перестарался, конечно, Годзя. Никто не спорит. По происхождению он плотоядный хищник. Зверь. Вот натура иногда и требует своего. Хотя обычно его вполне устраивает «хозяйская жвачка» с некоторыми незначительными добавками.

– Что его устраивает, нам до одного места, – Шняга, похоже, был настроен весьма решительно. – Ты лучше скажи, как нам дальше жить. Все мы Воры уже, клоп знает, в каком поколении, и ремесло своё менять не собираемся. Раньше мы вроде никому не мешали, пока не появился ты со своим Годзей.

– Мешать вы всем мешали, только раньше управы на вас не было. Не я ведь это дело со сторожами придумал. Меня другие попросили, те, кто от вашего произвола вдоволь натерпелся. До сих пор горшок с киселем нельзя на пороге оставить. Всё подряд пропадает. Даже дети. Только не надо валить все грехи на Хозяев. – Темняк решительно упредил попытку Шняги оправдаться. – В конце концов, у каждого свое ремесло, ты это сам говорил. Если не хотите его менять, воруйте дальше. Но мои люди по мере сил будут этому препятствовать. Каждый останется при своём. Время рассудит наш спор.