А в прокламации, составленной в 11 часов вечера 19 брюмера, щекотливые моменты были вообще сглажены. Все звучало просто и убедительно: Республика погибала, ее нужно было спасти, Совет старейшин обратился к генералу Бонапарту, он откликнулся на его призыв [55].
В дальнейшем эта версия была обоснована в первых исторических трудах о Директорий и революции, которые появились еще в период консульства [56]. Наполеон изображался в них "спасителем родины", а 18 брюмера объяснялось исключительно в духе вышеизложенной схемы, включая упоминание о "кинжалах Совета" [57].
Причем сам первый консул тщательно наблюдал за тем, чтобы в соответствующих тонах подавалась информация в прессе. Газеты были заполнены восторженными адресами по случаю 18 брюмера. Вероятно, многие публикации достоверно передавали подлинное содержание писем, но нередко встречались и явные фальсификации.
Об одной из них рассказывает А.-А. Бурьенн в воспоминаниях. Комиссар правительства на Мальте А. Дубле адресовал генералу Бонапарту поздравление по случаю 18 брюмера. В нем высоко оценивался сам первый консул: "Все добрые республиканцы с радостью повторяют: он спасет, он утвердит Республику" [58]. Но далее Дубле в это поздравление добавил и некоторые минорные нотки: "Спешите также спасти Мальту: людей и продовольствие. Нельзя терять времени. Приобретение ее для Республики было вашим делом". Так вот вместо последних грустных слов в "Монитере" при публикации адреса появилась другая фраза: "Имя его внушает храбрым защитникам Мальты новое мужество; у нас есть люди и продовольствие" [59]. На самом же деле - ни людей, ни продовольствия не было. Тогда Бурьенн по просьбе Дубле показал подлинное письмо первому консулу. Наполеон только улыбнулся, "пожал плечами". "Не отвечай ему, - сказал он, - Дубле глупец, не вмешивайся больше в это дело" [60]. "Я, - вспоминал Бурьенн, - редко видел, чтобы печатали письма или донесения точно в том виде, в каком они были присланы... Какую историю написали бы, если бы справлялись с одним только "Монитором" [61].
Видимо, подобных примеров можно было бы привести немало. По указанию Наполеона о событиях 18 брюмера в соответствующем духе информировали генерала Клебера, командующего французской армией в Египте [62]. Эти и многие другие факты свидетельствуют о серьезной работе первого консула по оправданию переворота. Позднее на острове Святой Елены он ясно сформулировал свое понимание этой сложной проблемы: "О 18 брюмера рассуждают метафизически и долго еще будут рассуждать: не нарушены ли нами законы, не совершено ли преступление. Но, в лучшем случае, это отвлеченности, годные только для книг, для трибун, и исчезающие перед лицом повелительной необходимости; это все равно, что обвинять моряка, срубившего мачты, дабы спастись от кораблекрушения. Деятели этого великого переворота могли бы ответить своим обвинителям, как тот древний римлянин: оправдание наше в том, что мы спасли отечество; возблагодарим же богов!" [63].
Следующим важным направлением официальной пропаганды было доказательство народного характера бонапартистского режима. Выше уже говорилось, что первый консул отказывался себя считать "человеком партии" и много раз заявлял, что он - "национален". Это нашло свое выражение в популярном лозунге: "Ни красных колпаков, ни красных каблуков", т. е. ни якобинцев, ни аристократов. И первые действия генерала Бонапарта как будто подтверждали его заявления: он составил правительство из представителей различных политических группировок, официально признал в принятой конституции идеи народного суверенитета, представительного правления и республики.
Бывшему депутату Бейцу, осмелившемуся покритиковать переворот 18 брюмера, Наполеон писал (это его письмо было опубликовано в газетах и стало широко известно): "Присоединяйтесь все к народу. Простое звание французского гражданина стоит, несомненно, гораздо больше, чем прозвища роялиста, приверженца Клиши, якобинца, фельяна и еще тысячи и одного наименования, которые убаюкивают дух клик и в течение десяти лет ускоряют путь нации к пропасти, от чего пришло время ее навсегда спасти" [64].
Это письмо, написанное в очень энергичной и подкупающей своей искренностью манере, производит впечатление даже сейчас. Но можно представить, какое воздействие оно оказывало на современников. Вспоминаются в этой связи слова, сказанные генералом Гурго: "Иногда Наполеон говорил как простой смертный, а иногда - как бог" [65].
Призывы к единению народа, умиротворению нации и прекращению гражданской войны встречали сочувственные отклики среди французского населения. Со своей стороны окружение Наполеона пыталось развивать эти идеи с целью извлечения политических дивидендов. В самом начале консульства Реньо де Сен-Жан д'Анжели представил в правительство обстоятельную записку "О состоянии Франции с 18 брюмера", где высказывал интересные суждения о развитии официальной пропаганды.
"Людям, - писал он, - которым революция надоела, можно сказать: она кончилась, пружины ее ослабли, страсти ее угасают; не возбуждайте их вновь, выставляя их насилия и буйства. Добро, от нее оставшееся, есть общее достояние; самое пагубное зло, ею произведенное, состоит в том, что она разделила, ожесточила сердца. Отсюда проистекли все буйства, все волнения, все беспорядки, которые нарушили ваше спокойствие и утомили ваше терпение. Теперь уже не существует более политической ненависти, не существует более причин к раздражению... Вот ваши выгоды.
Людям, которые, были увлечены революцией, можно сказать: обратитесь, подобно ей, к ее цели, к ее духу, к ее правилам. Вы были возмущейы против прежнего правительства, более не существующего, против надменности сословий, уже уничтоженных, против нестерпимых злоупотреблений, о коих едва сохранилось воспоминание... Вы вновь вступили в сословие граждан; вы пользуетесь равенством. Вот ваши выгоды.
Тем, которые сами производили Революцию, можно сказать: Вы все имели в виду одну цель и разделились только в средствах к ее достижению, вы желаете учредить законную свободу, законное равенство, законный порядок... Вот ваши выгоды.
Тем, которые проливали кровь за свободу, можно сказать: наслаждайтесь вашим завоеванием; оно будет сиять перед очами потомства... Остается завоевать мир... Вы возвратитесь тогда в лоно вашей отчизны... Вот ваши выгоды" [66].
Вообще лозунги мира в наполеоновской пропаганде занимали очень большое место. Они трактовались двояко: мира, как внутри Франции, так и с другими странами. В каждом номере "Монитора" слово "мир" употреблялось в том или другом варианте.
Думал ли Наполеон серьезно о политике умиротворения и объединения нации? Выявить внутренние побуждения тех или иных действий политического деятеля всегда трудно, а главы государства, может быть, даже и невозможно. И все же мы полагаем, что первый консул действительно стремился объединить различные слои населения на определенной социально-экономической основе вокруг своего правительства. Об этом свидетельствует не только его огромная переписка, в том числе и переписка частного характера, откуда видно, что он питал значительные иллюзии в успехе своих действий [67], но и его очень гибкая социальноэкономическая политика, свидетельствовавшая о лавировании между классами и социальными слоями, и лавировании часто успешном.
В завещании своему сыну, продиктованном Монтолону на острове Святой Елены, Наполеон говорил:
"Мой сын придет после гражданских междоусобиц... Скажите ему... чтобы он презирал все партии; чтобы он видел только массу. За исключением тех, кто изменил своей Родине... Шатобриан, несмотря на свое сочинение, был хороший француз. Бурбонов могут поддерживать только знать и священники... Что касается меря, то я был поддержан всем миром без исключения; я дал первый пример правительства, которое благоприятствовало интересам всех. Я не управлял для аристократов, священников, буржуа или ремесленников; я управлял из всеобщих интересов великой французской семьи. Разделить интересы нации, это значит разъединить всех, начать гражданскую войну".
