Е. Е. Голубинский, комментируя приведенный отрывок, справедливо подчеркивает, что в тексте договора Русь-христиане и Русь-язычники выступают как две равноправные части населения [180, с. 68]. Действительно, в тексте отсутствуют какие-либо оговорки, ставившие бы христианскую часть населения в неравноправное положение или как-то принижавшие ее прерогативы. Наоборот, привлекает внимание, что христиане во всех трех случаях названы первыми, а их бог угрожает не только им, но и язычникам — в отличие от Перуна, возможности которого ограничены собственной паствой. Если бы речь шла об авторском тексте летописца, можно было бы объяснить эту удивительную (с позиции общепринятой концепции) инверсию идеологической платформой XI—XII вв., но перед нами аутентичный текст середины Х в. Последнее не оставляет никаких сомнений, что в нем отражено целиком реальное соотношение сил на Руси в довладимирово время.
Е. Е. Голубинский вполне обоснованно утверждает, что формальное равноправие христианства и язычества в соглашении 944 г. в действительности свидетельствует о преимуществе первого перед вторым. ”Если, — пишет он, — сторона негосподствующая поставлена целиком наравне с господствующей, то ясно и необходимо следует, что она имела над последней нравственный перевес, ибо получить равноправие, при неимении на то права, она, очевидно, могла только в случае перевеса” [180, с. 68].
Среди вопросов, оживленно обсуждаемых в научной литературе, одним из важнейших является: кем именно были киевские христиане времен Игоря? В дореволюционной историографии их считали норманнами, основываясь на летописной справке: ”… мнози бо бђша Варязи хрестьяни”, помещенную под 945 г. [250, с. 42; ср. 299]. Подобный взгляд, однако, является неправильным и может рассматриваться как историографический пережиток. Норманны приняли христианство позднее славян, причем в западной, католической форме. Цитированные слова, вне сомнения, являются позднейшей интерполяцией и введены автором третьей редакции ”Повести временных лет” как один из элементов наивной норманистской концепции, породившей множество недоразумений в отечественной исторической науке.
Возможно, что некоторая часть шведского окружения первых Рюриковичей действительно была христианами. Но ими она стала под влиянием славянской Руси и крестилась, по-видимому, в Киеве или Константинополе. Факт введения христианства в нашей стране задолго до появления здесь скандинавских викингов и существование Русской епархии в Х в. вообще снимают эту проблему с повестки дня. Наоборот, именно варяги, возглавляемые Олегом и первыми Рюриковичами, представляли собой новую языческую волну, обусловившую временное поражение христианской церкви на Руси.
Ильинская церковь. В связи с изложенным выше привлекает внимание сообщение об Ильинской церкви, которая функционировала в Киеве в 944 г. [250, с. 42]. В ней присягали христиане Руси и греческие послы во время заключения русско-византийского договора.
”Повесть временных лет” называет церковь ”соборной” [”съборною”, ”сборною”, ”зборною” и т. п.] [250, с. 42]. Этот термин породил значительную литературу. Часть исследователей (Н. М. Карамзин [267], С. М. Соловьев [634, с. 148—149], Н. В. Закревский [233, т. 1, с. 329] и др.) интерпретировали его в современном понимании термина ”соборная”, то есть храм с несколькими престолами. Существует и другое объяснение — от греческого καθολική, то есть парафиальная церковь; оно приобретает особое значение именно в свете утверждения о наличии в Киеве середины Х в. свободного богослужения.
Существование церквей на Руси от эпохи Аскольда не вызывает сомнения: потребности обряда способствовали строительству храмов. Поэтому особый интерес вызывают прямые сообщения источников об интенсивном церковном строительстве, осуществляемом на Руси митрополитом Михаилом, поставленном в Киеве патриархом Фотием [440, с. 64].
Сообщения о конкретных сооружениях такого рода крайне скупы и невыразительны. В ”Повести временных лет” упоминается церковь св. Николая, сооруженная на Аскольдовой могиле вождем мадьярских племен Олмошем, союзником киевского кагана [250, с. 17; 485, с. 20]. Имя основателя храма является хронологическим репером: Николаевская церковь могла быть построена только после смерти Аскольда человеком, хорошо знавшим и уважавшим убитого властителя; это, к слову, дает основание считать, что христианским именем Аскольда было имя Николай [653, с. 117; 654, с. 208]. Движение мадьяр из Поднепровья (Ателькузу) за Карпаты началось в 90-е годы IX в. Следовательно, имеем надежные границы, в пределах которых могло быть осуществлено строительство: между 882 (год убийства Аскольда) и 890 г., под которым в ”Повести временных лет” помещено сообщение о переселении мадьяр ”за горы Угорские” [250, с. 18]. В 895 г. мадьярские отряды во главе с Арпадом уже спустились в долину Тиссы [763, с. 134—135; 860].
Сооружение Николаевской церкви над захоронением убитого кагана, возможно, представляло собой демонстративный, антиолеговский акт. Урочище, избранное для строительства, располагалось за границами города и на определенном расстоянии от его укреплений. Основателем храма был иноземный правитель, не подчиненный князю-узурпатору; вступать с ним в открытый конфликт Олегу, конечно, было не с руки.
Когда построена Ильинская церковь на Подоле, сказать трудно, но во всяком случае не позднее 944 г. Проблематичной остается и точная локализация сооружения и его характер. Признано, что оно предшествовало позднейшей подольской церкви с этим же именем, построенной во второй половине XVII в. Она поставлена около древней церкви, если не на ее месте [233, с. 328— 332; 539, с. 367 и др.].
Историкам хорошо известно сообщение ”Повести временных лет” о обезлюдении Киевского Подола под 946 г. (в связи с прибытием в Киев древлянских послов) : ”Бђ бо тогда вода текущи возлђ горы Киевськыя, и на Пдолђ на сђдяхуть людье, но на горђ” [250, с. 43—44]. Этот факт по-разному трактовался комментаторами. Часть исследователей воспринимала его буквально, как свидетельство полного отсутствия жизни на Подоле в Х в. [671, с. 20], поэтому отрицалась возможность локализации церкви в названном районе города [180, с. 72]. Высказывались и компромиссные взгляды: не подвергая сомнению достоверность летописного повествования, не исключалась возможность поселений над Почайной. Так, Н. В. Закревский считал, что территория Подола в то время представляла собой покрытые лесом болота, малопригодные для проживания, среди которых, однако, могли стоять отдельные усадьбы, а также и церковь [233, с. 329—330].
В советской науке долгое время считалось, что в цитированном тексте речь идет о сезонном явлении — весеннем наводнении, выгнавшем жителей с насиженных мест на краткое время, поэтому соображения скептиков не принимались во внимание [63, прим. 20; 689, с. 72]. Действительно, древлянские послы прибыли к Ольге весной 946 г.
В последнее время благодаря систематическим археологическим раскопкам на Подоле, проводимым Киевской экспедицией ИА АН УССР [569; 570; 571 и др.], обнаружен мощный слой чистого песка (толщиной около 3 м ), отделяющий культурные напластования IX — начала Х в. от позднейших наслоений Х— XI вв. В свете этого становится ясным, что речь идет о чем-то несравненно большем, чем весеннее наводнение — о катастрофе, которая продолжалась не один год, а, возможно, не одно десятилетие. Таким образом, существование какой-либо церкви в прибрежной части Подола в середине Х в. действительно становится довольно сомнительным. Сложность проблемы подчеркивается наблюдениями над рельефом Киевского Подола в древнее время. Установлено, что он не был таким плоским, как в наши дни: возвышения перемежались со впадинами. Поэтому не исключено, что и в Х в. существовали отдельные участки, возвышавшиеся над затопленной низиной.
В летописи топография Ильинской церкви обозначена расплывчато: ”Надъ руцьемъ, конђць Пасыньчђ бесђды” [250, с. 42]. ”Ручей” — скорее всего река Глубочица [19], чья долина отделяет Замковую гору от Щекавицы. ”Пасынча беседа” — улица, площадь, возможно, и район города. К сожалению, это название не дожило до наших дней и не упоминается ни в одном историческом документе. Некоторые русские исследователи обращали внимание на употребленный летописцем предлог ”над”, делая из этого вывод, что церковь стояла на возвышении над рекой [180, с. 72; 451; 516, с. 28—29]. Это неверно. В южнорусском словоупотреблении ”над рекой” (как и ”над прудом”, ”над морем” и т. п.) означало ”на берегу”, ”непосредственно над водой”.
