– Даже сама завалилась, или от тебя убежала?! – рассмеялась Тётя.

– Не-е, не сама! Этот придур книжку под кровать запулил, и меня сильно покалечил! У меня чёрные синяки будут и температура поднимется! Меня в изолятор надо положить, ножки перебинтить и конфетками покормить!

– Это правда?! – строго спросила Тётя у Кости, не обращая внимания на нытьё толстого мальчишки. Выглядела она немного удивлённой, но строгой. – Ты его ударил?

Костя, молча, опустил голову, и ничего не ответил. Врать он ещё не научился, а признаваться не хотел. Ударил же!

– Видите, видите, он меня, чеснок на полку, ударил, и книжку под кровать запулил по чесноку. Это Фундрик недоструганный сделал, а не я! А вы мине не верите, а мине бо-ольно! Это он драчун фундрячный, а не я! Я хотел только книжку посмотреть, а он полез драться, а у меня чёрные синяки будут под коленками из-за его пиняков! В изолятор меня надо, я – раненый, меня надо усиленно кормить!.. – ещё громче взвыл толстый мальчишка, безжалостно тыча пальцем в сторону Кости, а Костя не мог сообразить, как можно так долго врать. Откуда и слова берутся у этого толстого нытика? Крупные слёзы прозрачными и дрожащими шариками обильно и «честно» покатились по румяному, перепачканному чернилами и грязью лицу толстяка. Наглец, таким образом, старался убедить Тётю в своей правоте. Он, всё ещё, не поднялся с колен и, для большей убедительности, яростно размахивал грязными руками. – Хотите, ща, покажу синяк?! Ща, только штанину задеру!..

– Так, раненый, ты куда лез, до моего прихода? – строго спросила Тётя, обращаясь к толстяку, и, своим неожиданным для толстяка, вопросом, прекращая закатывание штанины и нытьё отчаянного вруна.

– Не-е, я не лез! Это он меня повалил!

– Ого, такой маленький, и повалил такую глыбу?! – весело рассмеялась Тётя.

– Ага, а вы как думали? Это он должен полезть за книжкой, а не я! – уже, совсем нахально, врал, и продолжал «добросовестно» плакать мальчишка. «Искренние» слёзы горохом катились по грязным щекам, а толстяк продолжал размазывать мокрую от слёз грязь по лицу такими же грязными руками, и вскоре лицо нытика превратилось в уродливую маску страшного монстра. Но он же почти и не врал! Подрался же с ним Костя! – Сам же закинул, сам пусть и лезет под кровать! Нечего было у меня книжку из рук шарпать. Я бы позырил, и отдал бы её этому Фундрику…

– Бедненький, в ножку раненный боец! – рассмеялась Тётя, будто, жалея толстяка. Но вдруг лицо её стало серьёзным. – Ты же только, что сказал, что книга сама случайно упала под кровать, и ты полез её доставать. Так, достань, и прекрати паясничать! Или не пролезешь?!

– Не поле-езу, сам пускай ле-езе-ет! – с негодованием взревел вдруг толстяк.

– Ах, ты, бессовестный! – возмутилась Тётя. – Книга – это драгоценный дар. Она нужна вам, чтобы вы, а не кто-то другой, учились познавать мир, который вас окружает. Под кроватью книга однозначно валяться не должна, не место ей там. Доставай её оттуда, Славик, да, поживее! – строго прикрикнула на толстого мальчишку Тётя. Лицо её стало не таким приветливым, даже сердитым и красным, и толстому, неповоротливому, на первый взгляд, Славику, ничего другого не осталось, как встать на четвереньки снова и залезть под кровать, чтобы достать запавшую под неё порванную и растрёпанную книгу. Косте, до боли и чесания в пятке, захотелось изо всех сил снова пнуть новеньким ботинком под толстый зад отчаянного вруна. Тот, как раз, стоял в удобной позе для удачного пинка, и Костя еле сдержал свои порывы.

– Не я кидал эту книжку! Этот Буратин недофундренный первый начал! Пусть сам и лезет! – заупрямившись, неожиданно зло завопил толстяк, сдав немного назад и сделав попытку подняться, но Тётя не смягчила наказания, и толстяк всё-таки достал книгу из-под кровати, но продолжал держать боевой трофей в руках, будто и не собирался отдавать книжку Косте. Костя даже к окну отвернулся, чтобы не пнуть своего обидчика побольнее. Он не хотел видеть, как порванную книжку с особым интересом продолжает рассматривать толстяк.

От злости горячие слёзы навернулись на глаза, когда Костя увидел, во что превратилась новенькая яркая книга сказок, которую он так выпрашивал у сердитой библиотечной тётки всего полчаса назад, но он сдержался, не заплакал. Костя уже знал, что бабушка обязательно поможет ему справиться с неразрешимой задачей. Надо только тихонько позвать её на помощь, а добрая Тётя, зря ругать, не станет и поможет в его беде.

– Я не буду разбираться, кто из вас первый, а кто второй затеял драку. Вы оба порвали книгу, и оба виноваты.

– А чего это я виноватый?! Книжку Фундрик закинул, а я виноватый?!

– Славик, а ты уступать не пробовал?

– А с какой это капусты я должен уступать?! Он первый начал! – бессовестно врал толстяк.

– За то, что не уступили друг другу, оба и будете наказаны. Сейчас Славик пойдёт к умывальнику, и тщательно умоется, а потом берёт тряпку, швабру и ведро с водой. Славик, ты меня услышал?

– Ага… – еле выдавил из себя Славик.

– Протрёшь пол в палате перед тихим часом, понял?! До обеда чтоб успел! Все остальные идут в класс делать уроки. Обед уже скоро, поторопитесь, скоро горн на обед протрубит. А ты, Костя, пойдёшь со мной в учительскую. Там обсудим, что делать с книгой, и с твоим поведением. – они уже почти вышли из палаты, но вдруг Тётя остановилась, обернулась, и пригрозила пальцем толстяку, который что-то шептал остальным мальчишкам, собравшимся в тесный кружок возле него. – Только попробуй своё задание перебросить на кого-нибудь из мальчишек, спать будете в чулане! Стоя будете спать! Ты меня услышал, Славик?

– Ага…

– Занесёшь книжку в учительскую, и приступай к выполнению задания. И помни, будешь строго наказан, если ослушаешься! – пригрозила Тётя толстяку, который так и не выпустил растерзанную книжку сказок из рук.

Толстяк победно расхохотался, услышав последние слова доброй Тёти, и Костя не удержался, набросился на обидчика с кулаками. Он с негодованием вырвал растрёпанную драгоценную книгу из рук растерявшегося противника, напоследок больно ткнул его в бок и, с гордо поднятой головой, отправился вслед за Тётей. Сейчас она казалась ему уже не такой доброй, как полчаса назад. От волнения его даже начало предательски подташнивать, будто он летел в маленьком четырёхкрылом самолёте…

– Я сам понесу свою книжку! – сказал он, догоняя учительницу в коридоре. Она ничего ему не ответила, просто утвердительно кивнула.

В комнате, куда привела Костю Тётя, никого не было. Было тихо и душно, а за огромным, как ворота, окном назойливо жужжала какая-то муха. Сама комната, по понятиям Кости, была невероятно большой, просторной и светлой, но в ней было почему-то очень жарко. В огромное окно уже по-летнему светило яркое солнце, наполняя комнату жаром и ярким светом. Было видно, как пылинки весело плясали в солнечных лучах, и Костя даже зажмурился от неожиданной яркости. Воздух в комнате нагрелся на столько, что дышать было нечем. Здесь было слишком неуютно, и он не спешил войти в эту большую, как их лужайка у школы, в старой жизни, комнату. Огромное пространство яркого света и жаркого воздуха напугали его. Поэтому он и не спешил откликнуться на зов Тёти.

Ещё вчера, когда Костю, в огромном для него, стареньком стёганом ватнике, увозили из деревни, на землю падал мокрый снег, и небо было сплошь покрыто тяжёлыми тучами. Было холодно и сыро, но привычно. Ночевали на вокзале, и он укрылся ватником, когда ложился спать на широкую и жёсткую лавку зала ожидания. Это тоже было привычно. В его «халабуде» не всегда было тепло и мягко. Но здесь, в этой огромной комнате, было слишком жарко, а за окном какие-то волшебные деревья были сплошь усыпаны белыми цветами. Ветер безжалостно срывал и кружил в жарком воздухе лепестки этих цветов, посыпая ими дорожки, будто зима надумала посыпать землю под деревьями пушистым белым снегом. Небо, без единого облачка, сияло синевой, и было так уморительно высоким, будто лето перепутало свою пору.