[so»long, Louisiana] пятничные пятна по всему телу вымаранные рисуночки по коже тонкой иглой выведены под корень как и все мои прошлые однокоренные словечки одутловатые песенки пошлые в песок выплеснутые, лялькой в люльку уложенные, неухоженные, но всегда остается вопрос заздравия и упокоя, когда небо принимает оттенок дороги, другой, по которой еще не ступала нога нагой и каждое продолжение взгляда, взвешивающего пространство – ряд воскрешений, флэшбеков, прошлого оглядок, задушевной надежды на возвращение в сугубо личностное нигде кто говорит? кто говорит? Луизиана – мои цветущие реки укромные мои реки руки собирают воду собирают камни хранят травы руки того кто никогда не входил в твои воды ни единожды и ни дважды ты говорящая со мною сквозь землю на все стороны света Луизиана и я продолжающий твое течение каждой своей веной каждым словом своим каждым новым воплощением весь плоть от плоти и крови пока ты – продиралась сквозь камень и глину выискивая в мокреди истину и межу и шептала слова прощания и слова прощения, so_long-so_long, я втаптываю твои корни в небо. [coyote negro raga]
это дорога в один конец, непогашенный билет, выданный на руки в глубоком детстве, если все еще способен закрыть глаза — зажмурься: здесь всегда остается место точечного света, выгодно оттеняющего пространство, как то и положено в сложенной дихотомии молчания и крико/подобия чайки, заблудившейся меж заливом и взгорьем, но не смеющей повернуть назад; у плато плутающая осень заботливо прибирает прошлогодний сор; выговором, говором, акцентом — заклинание тварности: точка отсчета, делящая полярности базиса и надстройки, момент непостижения основополагающих истин, где торг не уместен и не сопоставим с реалиями рынка; я малым сим предписываю кротость и спор о частностях и неустойках. отныне – белым в молоко в найм перспектива территории, когда-то должно быть, населяемой другими: едва ли здесь найдется строчка для следа нашего, с избытком — для оттисков нашедших выход из пустыни и заселяющих ландшафты, мгновение тому лишенных человека. ом! мой бон мой бег мой кроткий бог, я заметаю след и выхожу из дома. [речь о вселенской мудрости в капле пролитого молока…] …бхикшу сысой говорит о шумах в сердце и неизлечимой душевной хвори, появляющихся в момент восхождения по лестнице на <тринадцатый> этаж, которого, как известно не существует, в отличие от извести, которой здесь покрывают стены и ретушируют души узоры, чтобы, нечаянно, не выпасть из времени и из пространства. осознавая их непостоянство, конечно, эти опасенья мне видятся нелепыми отсюда: чердачное окно так ириеподобно, и ты, взобравшись вновь на крышумира и – обнаженным став — суставы жаждешь преломить на крылья, что позволят невздорную осмыслить сущность серафимов и прочих яснооких, кистеперых, исчезнуть успевающих до вдоха. так допивай свое омманипадме, пока над городом восходит неделимость. [чтение в темноте vii] совинокрылый, я вырастаю из твоей земли, ломкие ветки собираю, выданные огню, гадаю на погоду знаменосец, охранитель нищих духом, отливаю птицам пулю, загадывая число пи дующим на холодную воду, и вам, выглядывающим из глины и плоти небоскребов, переписывающим себя каждое утро по стеклу наново, в души вкладываю керосиновые лампадки, чадящие копотливым дымком справедливости и неравноправия. во имя мирового пожарища, присного славославного пожорища, оголтелого предела: полые торговцы пылью и срамом, лютующие в исподнем, таят леса своих нерукотворных тел. тем и ладны. [чтение в темноте viii: политика и начала анализа] дни недели складываются в поколения; навязчивая глоссолалия — как способ преобразования информации в кинетическую энергию… быть может, именно поэтому земля продолжает вращаться, солнце – сгорать, космос – кипеть в точке отрыва. сегрегация по признаку тела, констатации срыва. Марксу определенно стоило бы родиться женщиной, в нем столько теплоты и смирения, что хватило бы на поэму и на то, чтобы наполнить молоком все-все твои кисельные берега, дружочек. все еще душно и ломко — болезнь становления голоса, отравляющего тело пубертатным ядом. ассоциации юных социалистов основывают тоталитарные секты, повернутые на совокуплении, искуплении, преображенный танатос, расщепляет атом единоверия, вовлеченности окись порождает приступы недоверия несвоевременной схоластике и одержимости потребления, наводящей мосты и подводящей основы под благоустроенность яблоневых садов на африканской равнине в годину лютых дождей и зацикленности мира на полюсах. быстрее, громче, нам необходимо спешить, восток, запад, север без признаков юга, прочие, пока не пришли все те, тонкокостные, с обратной стороны с лицами бабочек, и не пожрали друг друга. |
