…В тот день София расчесала свои роскошные волосы и, глядя на мужа большими черными глазами, поблагодарила его за то счастье, которое у них было. Потом накинула на плечи платок и вышла. Йозеф, почуяв неладное, хотел было удержать ее, но будучи сильно пьяным, потерял равновесие и упал, сильно стукнувшись головой о скамью.

…Он очнулся от стука в дверь: стучали мужики, ловившие рыбу на реке. Они держали в руках мокрый платок Софии с приставшими к нему водорослями. Тело жены так и не нашли – то ли течение отнесло его, то ли Дыбенко не проявил должного рвения…

В скорости и сам Йозеф Пейц исчез.

***

– Так, говоришь, не виновата? – спросил Райда Марию и, не дожидаясь ответа, полез в подвал – нацедить себе еще пива.

Мария оторвала от лица руки. Глаза ее были заплаканы…

– Поделом… – сказала она.

Посмотрев в окно, она открыла от удивления рот: нетвердой походкой к дому Пейца подходил Брыльский, срывая по дороге белые пионы, посаженные Марией, и пряча букет за спину. Губернатор постучался в дом вдовы, и вскоре его широкая спина скрылась за дверью.

– Ну и дела! – сказала сама себе Мария.

Глаза ее моментально высохли, и она мучилась от того, что не может ни с кем поделиться такими важными новостями.

Час или два она сидела, не отрываясь, глядя в окно. Точь-в-точь охотник, выслеживающий добычу. Муж, допив свою кружку, давно ворочался на кровати, а ей не терпелось дождаться, когда губернатор выйдет от вдовы. И терпение её было вознаграждено.

Дверь открылась, и Брыльский, шатаясь как пьяный, вышел на двор. Как бы сомневаясь, куда ему идти, он постоял немного, а затем нетвердой походкой направился по направлению к своему особняку.

Мария не выдержала и тоже выскочила на улицу. Брыльский шел медленно, сильно пылил сапогами и, как показалось женщине, подволакивал левую ногу. Райда по кустам забежала вперед и, сделав вид, что идет со стороны площади, направилась навстречу губернатору. Вопреки ее ожиданиям Роман Янович не сделал попытки свернуть с дороги, пытаясь избежать встречи, но и не поздоровался с нею.

– Ваше превосходительство, доброго здоровьичка! – набравшись смелости, крикнула Мария, поразившись бледности его лица: в тусклом свете луны он скорее походил на мертвеца, чем на живого человека.

Брыльский, ничего не сказав, пропылил мимо, даже не удостоив мещанку взглядом.

Марии стало так жутко, что она со всех сил припустила до дому. Растолкав мужа, она попыталась рассказать ему про Брыльского, но Райда лишь отмахнулся: «Спи уже, сорока», и повернулся на другой бок.

Но уснуть она смогла лишь под утро – проспав главную новость, которую до нее поспешила донести Петра:

– Брыльский был найден в собственной постели мертвым. Апоплексический удар! Но это еще не все! – Петра понизила голос: – Сперва он удавил подушкой свою жену! Потом, видать, ужаснувшись содеянным, умер…

– Как? Анастасия Захаровна мертва? – встряхнув головой, спросила Мария.

– Да! – торжественно закончила Петра. – А еще писарь пропал, а Дыбенко пьян – никак в себя не придет!

Тут Марию прорвало – и она в красках рассказала куме про все, что увидела ночью… Петра слушала, качая головой, как китайский болванчик, временами прерывая рассказ Марии громкими возгласами.

Когда Мария закончила, Петра схватила ее за руку и потащила в участок, где за столом сидел Дыбенко с холодным компрессом на голове и пил огуречный рассол.

– Что вам угодно? – спросил он, поморщившись от сильной головной боли.

– Нам – ничего… – опешила Мария, испугавшись, что болтливая подруга выдаст ее.

– Мария видела, как наш губернатор выходил от вдовы Пейца! – выпалила Петра, а Мария ткнула ее хорошенько в бок, и в первый раз за свою жизнь пожалела о том, что не умеет держать язык за зубами.

– Неужели? – хищно усмехнулся Дыбенко. – А больше она ничего не видела? А?!

Он внезапно вскочил и с ненавистью посмотрел на Райду, у которой от ужаса подкосились ноги.

– Н-н-нет. Н-ничего… – заикаясь, сказала она.

– Может, ты перепутала, и это был другой человек? – более спокойно произнес Самсон Казимирович. – Ну, скажем, Панкрат Сиз – или еще кто?

– Нет, Панкрата я не видела, – соврала Мария. – Это был Роман Янович, собственной персоной.

– В котором часу? – заинтересовался Дыбенко.

– Я, признаться, не помню… Но после полуночи дело было, я встала по нужде и случайно увидела…

– Ну хорошо, хорошо, – совсем успокоился полицмейстер. – Эх, Панкрат куда-то запропастился, вот незадача… Грамоте разумеешь?

Мария отрицательно покачала головой.

– Ну ладно. Иди тогда до поры, покуда нового писаря не пришлют. Ступайте, я сказал! – он показал рукой на дверь и приложил ко лбу мешочек со льдом.

К вечеру весь город знал, что приезжая вдова как-то связана со смертью Брыльских, а возможно, и с исчезновением Панкрата Сиза. У дома Пейца начал собираться народ. В сумерках поблескивали любопытные глаза, слышалась негромкая речь: люди обсуждали происшедшее и объясняли его, кто во что горазд.

– Да гнать ее надо из города! – говорили одни.

– Наш Ромка сам окочурился – до баб был большой охотник! Вдова ни при чем! – возражали другие.

Всем хотелось посмотреть на загадочную Эву. Но она сидела, закрывшись на задвижку, и к окнам не подходила.

Кто-то из особо ретивых горожан, не то в шутку, не то в серьез, предложил поджечь дом. Нашлись и противники столь крайних мер. И толпа заволновалась, расколовшись на две половины.

Наконец, дверь дома отворилась, и голоса стихли. На пороге стояла Эва и спокойно смотрела на притихших людей. Так продолжалось какое-то время: толпа смотрела на Эву, Эва – на толпу.

Наконец, мужик, предложивший поджечь дом, крикнул:

– Убирайся, курва, из нашего города!

– Да-да! Уезжай отседа! Скатертью дорожка! – поддержали остальные.

Мария молчала, но всей душой была за то, чтобы вдова покинула город и все стало бы, как прежде.

– За что? – раздался спокойный красивый голос.

И снова стало тихо.

– За что вы меня ненавидите? Никому из вас я не сделала ничего дурного, – продолжала вдова.

Но тут с разных сторон понеслось:

– Да? А куда подевался писарь?

– А Петриного телка кто зарезал?

– У кума гуси околели!

– Михайлов сын упал с крыши!

– А у меня вторую неделю ухо болит!

Каждый пытался взвалить на вдову вину за произошедшие с ним неприятности, в повседневной жизни бывшие делом обычным, но с появлением Эвы вдруг принявшие совершенно иную окраску. Прекрасное лицо вдовы стало грустным.

– Хорошо, – сказала она, – я и сама собиралась уходить: мне неуютно среди злых, жадных, надменных и пустых людей, которые довели моего мужа до безумия. Будь проклят мир, где правят деньги!

– Скажи, Эва… Панкрат был твоим любовником? Признайся, ведь это он подделал твои документы? – крикнул из толпы мужской голос.

Все обернулись на кричавшего: в расстегнутой рубахе, с помятым лицом, полицмейстер Дыбенко едва держался на ногах, будучи изрядно пьяным.

Вдова сошла с крыльца своего дома и раскрыла дамский зонтик, украсивший ее лицо нежным кружевом проникающего сквозь ткань лунного света. Многие впервые смогли разглядеть ее вблизи, без глухого облачения и вуалетки, обычно скрывающей ее лицо.

– Да это же Софья Пейц! – взвизгнула какая-то бабулька и принялась истово креститься.

– Нет, не похоже, эта сурьезно моложе! У той и волосы были темнее! – возразил кто-то.

Эва, словно приведение, скользила мимо людей, расступавшихся перед ней, как волны перед кораблем. Ни слова ни говоря, она пошла к реке, и толпа последовала за ней, держась на небольшом расстоянии.

Остановившись у кромки воды, вдова окинула красноречивым взглядом всех присутствующих.

– Жаль Панкрата. Он, и правда, помог мне, и за это принял смерть… На самом деле я не та, за кого себя выдавала, но я и не самозванка… Я – вдова Йозефа Пейца. Его единственная жена!